— Идемте кайфовать, — сказала она и улыбнулась. — Можно прямо здесь, — оскалился тот, что явился позже и начал хватать себя за член. — Она принесла что-то интересное из того лазарета, — разъяснил первый. Фима не помнила их имен. К чему они ей? Все равно все эти уроды сдохнут, а она останется и встретит старость в удобной кровати, читая стихи Ахмед-хана. — Покажи ему! Она так и сделала — продемонстрировала шприцы. Ублюдки оскалились. Дешевый алкоголь и гашиш им надоели. Как и война, в которой они давно не видели смысла. За идею уже не боролись, за деньги хотели, не получалось. После этой ночи все собирались разбежаться. Но напоследок почему бы не порадовать себя? Они привели Фатиму в штаб. Точнее, в то место, что им когда-то называлось. Девять бойцов, включая тех, кто был с ней. И один евнух-прислужник. Русский парень, взятый в плен. Сломленный, потерявший не только достоинство, но и разум. Его тоже насиловали. Как могли, унижали. Однажды он просидел в фекальной яме. А потом ходил немытый сутки. И улыбался, потому что от человека осталась лишь оболочка. — Один шприц на двоих, — сказала Фима, раздав их. — Больше нет. — Что там? — Отличный коктейль, уносящий в далекие дали. — Или дрянь какая-нибудь, что нас убьет? — Я кольнусь вместе с вами, — пожала плечами она. — Тоже хочу кайфануть. Фима воткнула иглу в вену и стала очень медленно вводить «коктейль». Тот, кто привел ее, не выдержал, отобрал шприц. Естественно! Она другого и не ждала. Через пару минут все бойцы погрузились в дурман. Через час у всех пойдет изо рта пена. Полопаются капилляры в глазах, начнутся судороги. Только не у нее, ведь она едва впрыснула в себя лекарство. На нее оно подействует как обезболивающее. Что хорошо, потому что огнестрельная рана стала беспокоить. — Хочешь умереть? — спросила она у евнуха по-русски. Тот захлопал глазами. — Отправиться на облачко? Опять никакой реакции. Фима тяжко вздохнула, достала нож и вонзила его в сердце евнуха. Его она убила из жалости. Впервые в жизни. После она заполнила канистры водой, собрала автоматы, бросила их в последний уцелевший джип и поехала в сторону поселка, где она обрела и потеряла свое счастье. На могиле Хушкаля Фима хотела решить, что ей делать дальше. Она не сомневалась, любимый поможет ей, ниспошлет озарение. Глава 4 До пункта назначения она не добралась. Попала под обстрел. Съехала с дороги, затаилась. Стала ждать, кто победит. Перевес оказался на стороне моджахедов. К ним Фатима и примкнула. Другого выбора не было, ее заметили и расстреляли бы, если б она не представилась. — Ты Фатима-Шайтан? — присвистнул командир бригады Ислам. — Да ты легенда. — Не знала, что обо мне говорят. — Куда ты направлялась? — Искала тебя. Наслышана о Молодом Ястребе. — Меня так называют? — О да! — Ислам был таким юным и хорошеньким, что льстить ему было даже приятно. — Хочу воевать под твоим командованием. Уверена, ты станешь таким же уважаемым, как Мухтар. Очень высоко взлетишь, Молодой Ястреб. И Фатима стала членом боевого отряда. Но не любовницей Ислама. Его постель никто не грел. Мальчик (ему едва исполнилось двадцать) хранил девственность. Он вообще был крайне положительным: не пил, не курил, совершал намаз регулярно. А неверных убивал, потому что его убедили в том, что это правильно. Фиме он очень нравился. Пожалуй, она даже была в него влюблена. Не как в Хушкаля, иначе. Но и она стала другой. Это Фима отдала свое сердце поэту, а Фатима не смогла бы. Ей нужен не гуманист — воин… Жаль, ее он рассматривал лишь как боевую единицу. Фатима стояла в одном ряду с гранатометом. Она опять была беременна. Поняла это, когда уже живот расти начал. Ее рвало последнее время, но это частое явление для тех, кто живет в антисанитарных условиях. А тут еще в колодце нашли дохлую птицу. По месячным тоже отследить возможности не было — они шли нерегулярно из-за недолеченных половых инфекций. Фатима не знала, что делать. Отец ребенка Хазбула, которого теперь не найти. Аборт ей тут никто не сделает. Избавиться от ребенка иным способом уже не получилось. Она носилась по горам, прыгала, падала, а он не скидывался и уже пинался. Фима поняла, придется рожать. Но что потом? Куда она денет младенца? Унесет в ущелье и бросит? Скинет со скалы? Оставит на растерзание ястребам? НЕТ! Так она не поступит. Фима не любила детей, но… Жалела? Тоже нет. Она оставляла им шанс. Поэтому щадила их. Если на пути пули стоял малыш, она не нажимала на курок. А тут ее собственное дитя. Она родит его и отдаст на воспитание. Подбросит на крыльцо мечети или на порог дома. В сверток положит немного золота. Фима надеялась, что ребенок пойдет в отца и уродится смуглым, черноволосым. Такому легче будет выживать в Афганистане. Беременность свою она, естественно, скрывала. Но получалось плохо. И не из-за физических изменений. В этот раз гормоны так бушевали, что Фатима стала не похожа на саму себя. Она то впадала в буйство, то размякала. Убила мирную девушку только за то, что она нравилась молодому Ястребу, но не смогла пристрелить советского подрывника, потому что он напомнил ей первую любовь. Того самого туберкулезника. Парень таскал в кармане раненую птичку и кормил ее с рук крошками. — Что с тобой происходит? — спросил Ислам, вызвав Фатиму к себе. За убийство девушки она смогла оправдаться, а за то, что пощадила советского солдата, — нет. Голова закружилась от жары — это не аргумент. Раньше это Шайтана не останавливало. — Нездоровится мне. — Уж не беременна ли? — Она мотнула головой. — А похоже. Женщина сама не своя, когда в положении. — Я уже несколько лет на войне. У меня много ранений. Могу я чувствовать себя плохо? — Если у воина кончились силы, он должен завершить свой путь… Геройски! — Это означало стать смертником. — Силы я восстановлю и снова стану грозой врагов. — Очень на это надеюсь… Но Фатима понимала, что дни ее сочтены. Ее берегут до крупного боя. В нем она будет полезна. Ислам планировал захватить кишлак Карагыш. За несколько лет еще никому не удавалось это. Но Молодой Ястреб очень в себя верил. А еще он имел при себе секретное оружие — Фатиму. Она сообщила о том, что служила в той части. Она знает ее изнутри. Как и поселок. И горы вокруг. И она ненавидит тех, кто сидел там в штабе. Они отдали приказ расстрелять ее любимого. В Карагыше она будет не просто воевать — мстить за него! На самом же деле ей хотелось только покоя. Фатима-Шайтан устала от войны. И от этого пыльного душного края. Она все чаще вспоминала деревню, речку, лес. И город с его парками, фонтанами, трамваями. Мужчин, играющих в волейбол на пляже, женщин в коротких сарафанах, детей с воздушными шариками. Ей один раз приснился ее ребенок. Не тот, которому сейчас уже два годика, а еще не рожденный. В шортиках, футболке с волком и зайцем из «Ну, погоди!» и с клубничным мороженым. Как же Фима любила его! Самое обычное, молочное, по десять копеек, в бумажном стаканчике. Она проснулась со слезами на глазах и впервые подумала о том, чтобы оставить ребенка себе. Хазбула хороший мужчина, умный, в прошлом красивый, от него может родиться замечательный сынок. Фима не умела любить, только заботиться, и все равно с ним ей будет лучше, чем с чужими людьми. Тем более расти он будет в СССР, а не в Афгане. Ходить в детский сад, школу, институт и ни за что не попадет в армию, уж она об этом позаботится… Так женщина без будущего планировала будущее будущего ребенка! Или просто фантазировала о нем, скрашивая свое кошмарное настоящее? Она вряд ли выживет (хотя Фатима столько жертв принесла богине смерти, что та перед ней в долгу!). Но если и так, как она попадет в СССР? Это практически невозможно. Без помощи надежного человека Фима пропадет. Деньги не помогут. Она лишится и их, и жизни. Самостоятельно она границу не пересечет. Нужен проводник. А он возьмет оплату, а ее прикончит во сне. Или сдаст пограничникам за вознаграждение. Но искать покровителя некогда. Надо драпать во время боя. Загонит бойцов ислама в ловушки и улизнет. Первое время придется в горах отсиживаться. Но тоже недолго. Срок уже большой, переправиться нужно до родов… Но как? Легче было бы остаться в Афгане. Можно надеть паранджу с сеткой на глазах, тогда никто не увидит их цвета. Но Фима рвалась домой, чтобы гулять с сыном по парку, есть клубничное мороженое, ходить с ним на мультики и возить каждый год на море. Беременность очень усложнила жизнь Фимы, но она и придала новые силы. Плыть по течению уже не хотелось. Жить только сегодняшним днем. Теперь она понимала, что давно могла закончить путь воина. Уйти на покой, а не взорвать себя, как подобает герою. Была возможность дезертировать, когда от отряда Мухтара осталась четверть, дисциплина хромала, а она была под защитой Хазбулы. Но Фима боялась рисковать. Свет через дым и песок афганской войны лучше тьмы. А умереть — значит угаснуть. Или, что хуже, попасть в ад. А там тоже мрак, но еще дым и кровь. И никакого света… Свет для таких, как Хушкаль, а не Фатимы-Шайтана. Знай она тогда, что беременна, дала бы деру. И Хазбула ушел бы вместе с ней. Но он не говорил ей, что навоевался. И Фима в первую очередь опасалась его. А он, выходит, хоть немного ее любил, раз покинул отряд, когда узнал о ее смерти. Для своего же ребенка Хазбула на все бы пошел. И сейчас они, быть может, вдвоем бы ожидали пополнения. Ох уж это БЫ! Как оно все меняет в воображении и ничего в реальности. * * * Бой все откладывался. Ждали сначала подкрепления, потом оружия. Привезли новобранцев, пистолеты, автоматы, гранаты, но ничего более существенного. Юный Ястреб приуныл, но от плана захвата кишлака не отказался. Фатиме поручили обучить новичков меткой стрельбе. А чтоб силы ее не покидали, прислали к ней лекаря-травника. Тот напичкал ее каким-то отваром. Противным, горьким, вонючим. От него у нее живот заболел. — Это из тебя дрянь выходит, от которой недомогание, — буркнул лекарь. — Пронесет разок-другой, и станешь здоровой, как кобылица. Понос действительно начался. С ведра Фатима не слезала полдня, но лучше себя не чувствовала. Легла отдохнуть, но только задремала, как боль ее тело пронзила, а по ногам полилось. Во сне обделалась, подумала она. Скинула простыню, а вместо дерьма кровь увидела. Закричала. Прибежал лекарь. — А вот и дрянь пошла, — сказал он и поставил у кровати таз. Не сразу Фатима поняла, что речь шла о ее ребенке. Мальчик родился мертвым. Его унесли и где-то закопали. Фиме дали другого отвара, уже сладкого, и она уснула. Уже на следующий день она была на стрельбище. Так как живот все еще болел, ей разрешили сидеть, а не стоять. — Зачем? — спросила она у Ислама, когда смогла к нему прорваться. — Что — зачем?