Мой лучший друг — мой брат. Я всегда чувствовала, что наши отношении крепче, чем обычная дружба. Теперь я смотрю на него, и мое сердце переполнено счастьем: оно знает правду. Возможно, я и сама догадалась бы, если б внимательнее прислушивалась к внутреннему голосу. Но человек снаружи — тоже мой брат. И мое сердце отказывается принять это. — Габриэль подожжет сарай? — спрашиваю я Кристиана, выглядывая из чердачного окошка и чувствуя, как желудок подступает к горлу: так сильно я волнуюсь за дочь. Морриган. Пожар. Поскольку мы жили среди леса, мать очень боялась пожаров, и этот страх передался мне. Не просто боязнь лесных пожаров — боязнь огня в целом. «Ведьм сжигают», — часто говорила мне Оливия. «Мы не ведьмы», — возражала я. «Не важно. Они верят в это, и этого достаточно». «Очнись, на дворе не семнадцатый век». «Хм… Не дерзи». Пока я ищу взглядом своего брата Кристиана, в голове всплывают слова матери. — Тут слишком сыро, — говорит Кристиан. Он стоит, прислонившись к окну, и смотрит наружу. — Всё в снегу. Развести огонь практически невозможно. Вместо ответа я выразительно смотрю на дымящийся «Хаммер». — Когда мы были детьми, у него пару раз были проблемы из-за того, что он баловался с горючими веществами, — голос Кристиана преисполнен отвращения. — Интересно, сколько раз он не попался… — Мы не видим его, — докладываю я Мерси вниз. — Продолжайте искать. Он где-то рядом, — командует она. — Видите его машину? — Еле-еле. Только фары, — отвечаю я. Из окна напротив виден сарай. Дыма нет. Это вселяет слабую надежду, что Морриган пока невредима. — Габриэль уже не ребенок, — говорю я Кристиану. — То, что он сделал, — непростительно. — Слезы обжигают щеки. Горло сдавливает. — Моя мать… Больше говорить я не могу. Кристиан, кажется, тоже готов расплакаться. — Мне очень жаль, Саломея. Я знаю, как дорога тебе была Оливия… — Мне нравился твой отец. Я всегда надеялась, что вы восстановите прежние отношения. Я пыталась образумить его. — Он упрямый. Как и его сын. — Почему ты не рассказал, что он мой отец? — шепчу я. — Ты знал это столько лет… Кристиан не поворачивается от окна, не желая встречаться со мной взглядом. Даже со спины я могу разглядеть в нем отцовское упрямство. — А ты не говорила, что дружишь с моим отцом. С человеком, который практически отрекся от меня, — огрызается он. — Это не то же самое, и ты это прекрасно понимаешь. У Кристиана хватает совести кивнуть, признавая мою правоту. Заметно, что он борется сам с собой, желая открыть правду. — Почему не рассказал… Ну, по многим причинам. Я жду продолжения. — Я не был до конца уверен, что отец сказал правду. Не хотелось распускать непроверенные слухи. — Но теперь ты веришь, что это правда? — Когда ты попросила спрятать тебя, я кое-что разузнал. Я выяснил, что тот, кого ты считала биологическим отцом, никак не мог им быть… Потому что тогда он уже сидел в тюрьме. — Наконец Кристиан смотрит мне в глаза. — Я нашел запись о твоем крещении. Ты родилась не в тот день, когда думаешь. — А когда же? — шепчу я. Колени подгибаются. — Вроде бы в сентябре, а не в марте. Примерно на шесть месяцев раньше. Я всматриваюсь в его лицо, ища признаки лжи. Кристиана окружает искренность. Я с трудом перевожу дыхание. — Но это еще не всё, — продолжает он. — Ты была моим лучшим другом… я не хотел, чтоб наши отношения изменились. Узнай ты правду, все стало бы по-другому. — На последнем слове его голос дрожит. — Почему ты уверен, что по-другому? Однако в душе я понимаю: он прав. Наша дружба была… и по-прежнему является особенной — возможно, как раз потому, что мы родственники, хотя с самого начала и не подозревали об этом. Я не могу ненавидеть Кристиана за то, что он скрывал правду. И никогда не смогла бы возненавидеть. Я просто разочарована. Я ищу в его лице фамильное сходство. Возможно, оно есть — форма рта… разрез глаз… — Я всю жизнь была уверена, что во мне опасные гены… Мой отец делал ужасные вещи. — Мой голос дрожит. — И я старалась ему соответствовать. Я развлекалась… спала с людьми и играла их чувствами, сваливая вину на отцовские гены. — Я прикрываю глаза ладонями, не в силах вынести сочувствие в глазах Кристиана. — Но на самом деле это я виновата… дело не в генах… только во мне. Тело пронизывает дрожь. Все в моей жизни оказалось ложью. — Вот он! — доносится снизу крик Мерси. — С той стороны машины. Всматриваюсь, но никого не вижу. — Он что, уезжает? — кричу я Мерси. Беги к Морриган. Живо. — Не знаю. Если б он хотел уехать, то, скорее всего, уже сделал бы это. Я бросаюсь к перилам и смотрю вниз, на первый этаж. — Мы можем добраться до сарая? — Ты никуда не пойдешь. Я спасу девочек. — Мы с Мерси скрещиваем взгляды. — Кто-то должен остаться, чтобы следить за ним и прикрывать меня. Все правильно, хотя я понимаю: Мерси также использует этот довод, чтобы мы оставались внутри. Теперь я восхищаюсь и доверяю этой женщине — агенту ФБР. Она сильная, и у нее доброе сердце. Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. — Он выходит! — кричит сзади Кристиан. Я оборачиваюсь. Он прыгает на меня и опрокидывает на пол, навалившись всем телом. Окно разбивается, я прикрываю голову от летящих осколков. Снаружи доносится эхо выстрела. * * * Когда от выстрела разлетелось чердачное окно, Мерси бросилась на пол рядом с печкой. Проклятое стекло… Она посмотрела туда, где секунду назад стояла Саломея. Та исчезла. — Кристиан! — позвала Мерси. Грохот разбитого стекла и очередной выстрел заставили ее пригнуться еще ниже. — Мы в порядке, но два окна разбиты. Внезапно еще один выстрел разбил маленькое окно в передней части домика. Щеки Килпатрик обдало холодным воздухом снаружи. Ничего страшного. Окошко слишком маленькое — через него не пролезть. — Тетя Мерси? — задребезжал из кармана голос Кейли.