Он пил «Гленливет» со льдом, я – «Пинч» с содовой. – Работа есть работа, Джимми, выбирать место не приходится. Я с бо́льшим удовольствием поехал бы в Париж. Ты получишь хорошие деньги. Если возникнут осложнения в связи с твоим рабочим графиком, я заплачу отдельно – назовем это бонусом изменения графика. – Хорошо, мистер Мичум. Я люблю вашу фирму и заинтересован в хороших отношениях с ней. Поэтому, кроме денег на транспортные расходы и командировочные, я с вас ничего не возьму, и девятнадцатого буду в Далласе там, где вы хотели бы меня найти. Вот так просто я заполучил в свое распоряжение Джимми, и то, что произошло, не могло бы произойти без его вклада. Он всегда был плутом и героем, храбрейшим из храбрых, честнейшим из честных. Вы видите, мы не были монстрами. Я думаю, это хороший урок для всех. Вам внушали, что если мы существовали, то были подлейшими из подлых, которые обездолили нашу страну, украв у нее молодого принца, и направили ее по дороге, ведущей в ад. Однако мы патриоты и люди чести. Мы сделали это не ради денег и не для того, чтобы продать больше вертолетов «Белл» и истребителей «Макдоннел-Дуглас», а для того, чтобы спасти страну и вывести ее из болота на вершину холма. Кроме того, мы собирались убить всего лишь сумасшедшего генерала, придерживавшегося крайне правых взглядов. Глава 16 – Как я уже говорил, сержант, – сказал Гарри Гарднер, – отец был настоящим любителем литературы. И все книги из его частной коллекции – художественные произведения. Свэггер снова стоял на пороге кабинета Нила Гарднера, пещеры с заставленными книгами стенами, где знаменитый сотрудник ЦРУ Босуэлл на протяжении тридцати лет безуспешно пытался писать романы. Он увидел «Красную Девятку»[37], лежавшую на столе, четыре керамические синие птички на полке и картину с изображением шести зеленых вязов на стене. – Итак, – сказал Свэггер, – это выстрел на большой дистанции. Но я заметил, что рядом с пистолетом, называемым иногда «Красной Девяткой», находятся четыре синие птицы и картина с изображением шести вязов. Я подумал, что словосочетания «Красная Девятка», «Синяя Четверка» и «Зеленая Шестерка» могли иметь для него какое-то значение. – Вы знаете, – сказал Гарри, – я тоже замечал это и находил странным, но мне никогда не приходило в голову усматривать в них какую-либо закономерность. Отец никогда не отличался сентиментальностью, а это – особенно птички – настоящий кич. Не понимаю, как они оказались здесь. Давайте взглянем на картину. – Он снял ее со стены и протянул Свэггеру. – Дешевая рама. Посмотрим, что представляет собой полотно. Он перевернул картину, отогнул четыре мягких медных клапана, удерживающих полотно в раме, и резко встряхнул ее. Полотно упало на пол. Боб поднял его. Оно оказалось свернуто таким образом, что на нем можно было увидеть лишь шесть деревьев. В действительности же это была иллюстрация из рассказа, содержавшегося в Красной Книге и называвшегося «Золотые косы страсти». В развернутом виде полотно изображало симпатичного молодого человека, целомудренно обнимающего красивую юную блондинку на фоне леса. Подзаголовок рассказа гласил: «Ее волосы были прекрасны, но только ли это любил Давид?» Автором являлась Агнес Стентон Филлипс. – Боже правый! – воскликнул Гарри. – Вот вам типичный кич пятидесятых годов! – Он повернулся к Свэггеру. – Вы выявили странность у моего отца, о существовании которой даже я ничего не знал! Что, черт возьми, это значит? – Это не имеет никакого отношения к вашему отцу? – Ни малейшего. Я в полном недоумении. – Пистолет мне тоже показался странным. Я обратил внимание, что здесь цифры связаны с определенными цветами. Что это? Радиопозывные, имена агентов, координаты на картах, цветовой код? Все это могло быть связано с разведывательной деятельностью и иметь отношение к псевдониму, который он придумал для Хью Мичума. – Другими словами, если вы сможете расшифровать эту закономерность, возможно, она окажется связанной с Хью. Или закономерностью, основанной на том же принципе, не так ли? – Что-то в этом роде. Я понимаю, что это не очень убедительно, поверьте мне. – Убедительно или нет, это завораживает. Но это выше моего понимания, сержант. – А может быть, в этом и ничего нет. Мало ли что. Просто он любил синих птиц, деревья и пистолеты «маузер». – Но он не любил синих птиц. Он не любил деревья. Он не любил пистолеты «маузер». То, что он не любил синих птиц, я гарантирую, особенно керамических. Так что, возможно, вы что-то нащупали. – Если даже и так, мне не хватает интеллектуальных способностей для того, чтобы понять, что это такое. – Вот что. Кабинет в вашем распоряжении. Ищите. Я провел здесь тщательную инвентаризацию и, могу вас заверить, не нашел ни порнографии, ни записок от любовниц, ни расшифрованных инструкций от его тайных хозяев в Кремле, ни киносценариев – ничего такого, что могло бы представлять интерес для кого бы то ни было, кроме сына. И даже сын не нашел в этом ничего интересного. Оставляю вас наедине с Найлзом Гарднером и желаю успеха. Не желаете кофе, пива, бурбона, вина, сэндвичей или чего-нибудь еще в этом роде? – Спасибо, сэр. – Ванная дальше по коридору. Она к вашим услугам. – Благодарю вас, мистер Гарднер. Боб окунулся во внутренний мир Найлза Гарднера, или по крайней мере в один из уголков этого мира. Он производил на него устрашающее впечатление. Книги, в большинстве своем совершенно незнакомые Бобу. Он начал с левой стороны верхней полки – с книги под названием «Смерть в семье» Джеймса Эйджи, – методично исследуя по очереди каждый том, от А до Z, в надежде отыскать вложенные листки или пометки на страницах. Эта процедура заняла три часа. По степени изношенности книг можно было понять, что Найлз Гарднер любил читать. Каких только авторов здесь не было: Хемингуэй, Фолкнер, Достоевский, Толстой, Оруэлл, Диккенс, Уолф, Уоллес, Беллоу, Фридман, Голдинг, Бротиган, Пинчон, Фитцджеральд, Крэйн, Флобер, Камю, Пруст, Уортон, Спиллейн, Толкиен, Роббинс, Уоллант, Кафка, Воннегут, Ирвин Шоу… Наряду с классиками он отдавал должное и писателям более позднего поколения, из серии «Современная библиотека», таким как Джим Томпсон, Джеймс Гулд Коззенс, Ллойд К. Дуглас, Герман Вук, Бернард Маламуд, Роберт А. Хайнлайн, Норман Мейлер, Антон Майрер, Николас Монсеррат, Джон Ле Карре, Говард Фаст, Роберт Руарк. Полка за полкой, Боб, словно робот, перелистывал книги и читал попадавшиеся комментарии. Время от времени на пол падали закладки, отмечавшие места, особо ценимые Найлзом, или чьи-то визитки. Наконец работа была завершена. Он не обнаружил ничего странного или необычного. Библиотека серьезного читателя, предпринявшего бессмысленную попытку рассказать длинную историю посредством любимых книг, и не более того. – Как у вас дела? – спросил вошедший в комнату Гарри. – Мне кажется, это попытка какой-то игры. Но я так ничего и не понял. Совершенно потерялся в этом мире книг, которые никогда не прочту. – У меня эта комната вызывает примерно такие же чувства. Скорее всего, здесь ничего нет. – Последовала пауза. – Но я все-таки нашел кое-что необычное. Правда, не здесь, а в спальне отца. Это старая книга, первое издание. Она лежала на ночном столике под кипой журналов. Гарри снова замолчал, погрузившись в размышления. Свэггер терпеливо ждал. – Я решил, что книга может представлять ценность, и сохранил ее. Она лежит на чердаке вместе со старыми костюмами отца, от которых я все никак не соберусь избавиться. Подождите меня здесь. Он вышел из комнаты, и Свэггер услышал отдававшийся эхом скрип старой деревянной лестницы. Спустя некоторое время раздался тот же скрип, и в дверях появился Гарри с трофеем в руках. – Это какая-то научная книга, еще Викторианской эпохи, хотя имя автора кажется мне знакомым. Никак не вспомню, откуда оно мне известно. Он протянул Бобу увесистый том. Книга носила название «Видения здравомыслящих людей» и принадлежала перу Фрэнсиса Гальтона. Весила она не меньше тонны. Свэггер взглянул на титульную страницу и увидел, что книга была издана в 1884 году. – В ней есть закладка, – сказал Гарри. Свэггер открыл старую книгу в том месте, которому Найлз Гарднер придавал особое значение, и принялся читать на страницах 730 и 731 комментарии Фрэнсиса Гальтона по поводу чисел и цветов. Воспоминания секретного агента Хью Мичум Я избавлю вас от подробностей этого уик-энда и нашей беседы с Лоном, который, хоть и не сразу, но принял мое предложение. Как вы, наверное, догадались, впоследствии я сделал ему и другое, более серьезное и важное предложение. Но об этом расскажу в свое время. Мы с Пегги приехали к Лону около пяти часов вечера, выпили по коктейлю и поехали вместе в ближайший сельский клуб, где все знали его и любили. Еда была восхитительной, и он пребывал в прекрасном настроении. Я понял так, что интенсивный мыслительный процесс, имевший целью решение поставленной перед ним задачи, способствовал повышению его жизненного тонуса. Следующим утром мы с ним отправились на его стрельбище. Он показал мне подготовленную винтовку и патроны и заверил меня в том, что все будет как надо. Думаю, он знал, что произойдет дальше, поскольку совсем не удивился тому, какой оборот принял наш разговор. Лон являлся крупным малым. Именно поэтому он и выполнял на поле функции защитника. Спросите у женоподобных мальчиков из Гарварда, они его хорошо знают. Он старался следить за фигурой и регулярно занимался с гантелями, но тем не менее – видимо, из-за природной склонности к полноте – неизменно набирал вес. Лон имел квадратное, типично американское лицо, носил очки в проволочной оправе и коротко стригся – как и все мы в 1963 году. В одежде отдавал предпочтение вельветовым брюкам и свитерам с вырезом, которые носил годами, и был похож на английского профессора – и опять же, как все мы в те дни. В мятом пальто вы могли сойти за английского профессора, а в строгом темном костюме и черном галстуке – за продавца магазина компании IBM. Так было. На его умном лице всегда присутствовало столь оживленное выражение, что люди зачастую не сразу понимали, что он навсегда прикован к стальному креслу S4. Казалось, с годами Лон совершенно смирился со своей участью. Он даже изобрел колесико меньшего размера, нежели резиновая шина его кресла. После этого он, по всей вероятности, мог совершать восхождения на горные вершины, грабить банки и подниматься и спускаться по лестнице. Однако Лон всегда сознавал свою неполноценность, и его это сильно угнетало. Я точно знал об этом. Его энергия, заключенная в стальном каркасе, не находила выхода, а талант увядал под бременем неподвижности нижней части тела. Потребовалось некоторое время, как это бывает всегда, когда нужно настроить добропорядочного гражданина против всего того, что ему внушали и прививали с юных лет. Но у меня имелся определенный задел. Я знал, что он читает статьи Липмана в «Таймс», восхищается передачами Марроу на канале CBS и разделяет «прогрессивные» социальные идеи относительно негров и евреев. Хотя он ратовал за уничтожение коммунизма, ему не хотелось, чтобы при этом погибли миллионы ни в чем не повинных русских крестьян. Мы все испытывали подобные чувства. Когда я поведал ему о своих опасениях по поводу того, что давление Уокера справа может подвигнуть незрелого и нерешительного Джона Кеннеди к очередным безумным действиям, которые на этот раз будут иметь трагические последствия, заверил его в абсолютной безопасности готовившейся операции и изложил ее план, он, после некоторых колебаний, согласился. Необходимо сразу же заметить, что Лон никогда не просил ни цента, а соответственно, и не получал. Он согласился только потому, что я убедил его в необходимости и справедливости этого деяния. Нужно было еще решить некоторые задачи материального обеспечения, но в этих вопросах мне не было равных. Я взял деньги из черного бюджета, купил всем билеты в разных авиакомпаниях, заплатив наличными, и забронировал номера в «Адольфусе» на срок с семнадцатого по двадцать шестое под вымышленными именами – что в «докомпьютерную» эру сделать было совсем нетрудно. Один мой знакомый изготовил для нас троих фальшивые водительские лицензии. Нужно было также позаботиться о собственной карьере, и я развил бурную деятельность, принимая активное участие в совещаниях, составляя для Корда подробные отчеты по «Павлину» и другим операциям. Я опасался лишь, что Кеннеди совершит очередную ошибку, и нам придется ждать еще несколько недель, пока благоразумные люди в правительстве примут меры, дабы не позволить ему ввергнуть мир в катастрофу. Наверное, в те самые дни в середине ноября, в свободное от подготовки следующей президентской кампании время, он занимался тем, что трахал бывшую супругу Корда, Мэрилин, Энджи и вообще всех женщин, попадавшихся на пути, кроме разве что бедной Джеки. Он производил впечатление человека, в первую очередь думающего о своей политической карьере и пассивно идущего на поводу у событий. Собственно говоря, это его и погубило: поездка в Даллас имела исключительно политические цели и никак не была связана с исполнением обязанностей президента. Я сказал Корду, который в последнее время, судя по его красному носу и затуманенному взгляду, пил больше обычного, что отправляюсь в очередной вояж в связи с осуществлением операции «Павлин», на этот раз – дабы облегчить себе задачу – на юг. Идея заключалась в том, чтобы в течение недели поохотиться на таланты в престижных учебных заведениях Северной Каролины. По какой-то причине выходцы оттуда добиваются успехов в журналистике – возможно, потому, что, будучи южанами, не вполне являются таковыми. На мой взгляд, перелет в Даллас из Роли был гораздо менее продолжительным и утомительным, чем перелет через Кембридж. 17 ноября мы – Лон, Джимми и я – впервые собрались вместе и поехали на арендованном мною «Джипе Вагонир» от «Адольфуса», большого отеля, купавшегося в красном свете неонового Пегаса, который высился над соседним зданием «Магнолия Петролеум Компани», к «Патио». Там мы должны были познакомиться – во-первых, друг с другом, во-вторых, с местом осуществления нашей операции. Лон и Джимми моментально подружились. Мне не пришлось тратить много времени на обсуждение обязанностей каждого. Джимми должен был во всем помогать Лону и решать все проблемы, которые могли возникнуть. На Лона, как на художника и «особого» таланта, возлагалась главная задача – он должен был стрелять. Мне предстояло контролировать ход операции, скорее давая рекомендации, нежели приказы, и заниматься всеми вопросами организации, стратегии и снабжения. Я вел автомобиль, Лон располагался на заднем сиденье, где ему предстояло провести ближайшую неделю, Джимми сидел рядом со мной. Движение на улицах Далласа не считалось слишком оживленным. Довольно смутно помню подробности этой поездки. Кажется, краски были светлее, воздух – мягче, атмосфера – безмятежнее. Великий Набоков, очевидно, сумел бы выразиться по этому поводу изящнее, но я не владею словом так, как он. Складывалось впечатление, будто Америка слишком комфортна для первичных красок; они появятся позже, после спланированного мною события, во время Вьетнамской войны, в процессе масштабных демографических изменений, когда на смену отцам, выигравшим битву, придет невежественное поколение. Но тогда все было мягче, светлее, спокойнее. Я не знаю, каким еще образом можно создать у вас это ощущение. Помню, как мы заехали на парковочную площадку, находившуюся метрах в тридцати от «Патио», и некоторое время сидели в автомобиле, оценивая обстановку. – Стало быть, здесь все и будет? – спросил Лон. – А если мы не сможем найти место для парковки? – Я дважды приезжал сюда вечером, и оба раза видел здесь немало свободных мест, – сказал я. – Не думаю, чтобы у нас была с этим проблема в понедельник вечером. – Где будет находиться второй парень, мистер Мичум? – спросил Джимми. – Видишь вон ту аллею, по другую сторону от ресторана? Я велел ему устроить позицию там. Мы поставим несколько деревянных ящиков для удобства. Нам придется пройти это расстояние, но, я думаю, оно не превышает шестидесяти метров. – И ты хочешь, чтобы я был там? – Тот парень – настоящий тупица. Я не уверен, что он сможет сделать свое дело. Если кто-нибудь приблизится к нему и он растеряется – в этом случае тебе придется вмешаться. У тебя есть дубинка? – спросил я у Джимми. Речь шла о плоской, гибкой полицейской дубинке из кожи с вшитой в нее крупной дробью весом около полкило. При наличии соответствующих навыков, после удара такой дубинкой человек может потерять сознание. – Есть, – ответил Джимми. – Она не раз спасала мне шкуру. – Но учти: кроме одного человека, мы не можем никого убивать. Наша задача вытащить Алика живым и невредимым. Ты видишь какие-нибудь проблемы, Лон? Тот проворчал: