– Это мне ясно, – сказал Матт, потому что капитанская фуражка была на его голове. – Но полёт и секс в принципе одно и тоже. Необходимо соблюдать баланс между подъёмной силой, тягой, притяжением земли и сопротивлением воздуха – вот и весь секрет. И конечно, не надо бояться. Он нажал зелёную кнопку, и появилась стюардесса. – Вам что-то нужно, капитан? – Да. – Матт улыбнулся ей. – Позаботьтесь о втором пилоте. Кроме того, нужно немного кофе для бодрости и кусочек пирога. Да, а ещё не могли бы вы одолжить Лив ваш бюстгальтер? Тот, что на ней, мне не очень нравится. Я в ужасе посмотрела на себя. Только сейчас я увидела, что сижу в одном белье, и действительно не в самом лучшем. Точней говоря, это было не моё бельё. Трусики доходили до талии и были, как и бюстгальтер, какого-то колбасного цвета. Как раз такое нижнее бельё, казалось мне, должно было быть у двоюродной тёти Гертруды. – Да, в самом деле, не годится, – подтвердила стюардесса. – Мой вам понравится, он от фирмы «Victoria’s Secret». Она с готовностью вытащила его из-под униформы. Она (униформа, а не стюардесса) была сине-жёлтой и контрастировала с зелёным цветом двери у неё за спиной. Бюстгальтер, который она мне показала, был из чёрных кружев. – Стоп! – крикнула я. И Матт, и стюардесса посмотрели на меня растерянно. И было от чего растеряться. Я в нижнем белье двоюродной бабушки Гертруды в кабине самолёта с Маттом и готовой раздеться стюардессой – всё это было совершенно бессмысленно. Я опять взглянула на зелёную дверь за спиной стюардессы. Не только её цвет контрастировал с остальным. Таких вычурных деревянных дверей в самолёте не могло быть, да ещё с ручкой в форме ящерицы, которая поводила глазами. – Это сон! – сказала я с облегчением. – Идиотский бессмысленный сон. – Хоть сейчас можешь уйти, если тебе не нравится, – ответил обиженно Матт. – Нам и без тебя будет неплохо. Патрисии, во всяком случае, хватит. Стюардесса кокетливо захихикала. – Ну что ж, счастливого полёта! Движения руки хватило, чтобы Матт исчез вместе с кабиной. Я тут же вообразила себе залитый солнцем луг и глубоко вздохнула. Как всегда, когда я понимала, что вижу сон, терялось представление о времени. После встречи с Артуром я на удивление быстро заснула и не знала, когда вернулся домой (и вернулся ли вообще) Грейсон. Но иногда тело моё погружалось в сон так глубоко, что не было уверенности, проснусь ли я. Сейчас было скорей исключение. Случалось, что я начинала видеть сны уже под самое утро, и оставалось немного времени, чтобы проснуться, и тут только лишь обнаружила эту дверь. Барселона – такое имя я успела дать ящерице на внутренней стороне двери – заурчала, когда я стала поглаживать её чешуйчатую головку. Она была чарующим существом, такой чудесной, что, когда она замирала, её можно было принять за изящное украшение из оникса и граната. Её пока ещё безымянная сестра на другой стороне двери показала мне жуткий раздвоенный язычок, когда я прошла мимо неё в коридор. Её острые зубы вампира и когтистые клейкие лапки, позволяющие ей мгновенно взбираться по двери вверх-вниз, делали её пугающей и отталкивающей, какой ей и полагалось быть. – Но со мной ты можешь быть хорошей, – сказала я и закрыла за собой дверь – и в тот же миг осознала, что на мне то же кошмарное бельё колбасного цвета. Ящерица зашипела злорадно, а я поскорей постаралась придать себе приличный вид и смущённо осмотрела коридор, особенно вглядываясь в блестящую чёрную дверь Генри напротив. Но всё было спокойно. Кажется, повезло, и никто не увидел меня в бабушкином белье. Возможно, Грейсон и Генри дожидались меня во сне миссис Ханикатт. Страшила Фредди кивнул величественно, когда я, проходя, бросила ему: – Хэлло! Перед табличкой на двери: «Пекарня любви Лотти. Просьба к поставщикам пользоваться чёрным ходом» я ненадолго задержалась. Под табличкой висела шиферная доска с надписью мелом: «Сегодня закрыто из-за любовных страданий». Похоже, история с Чарльзом всё же её тронула, хотя она и заверяла, что они всего лишь добрые друзья и что в принципе он не в её вкусе. Вот уж нет! Этот глупый лысый стоматолог своей нерешительностью разбил ей сердце. Наверно, это из-за него она захотела покинуть Лондон. Я сочувственно погладила крендель, изображавший дверную ручку. Где-то позади в коридоре послышался звук, похожий на скрип двери. Я тотчас сжалась и превратилась в ягуара. Конечно, превратиться в шевеление воздуха было бы разумней, я бы тогда стала невидимой, но для этого мне надо было совершенно расслабиться и одновременно сконцентрироваться. Но о расслабленности в этом коридоре сейчас не могло быть и речи. Даже самого безобидного шума вроде скрипа плохо смазанной двери было достаточно, чтобы сердце забилось сильней. В голове всё ещё звучал голос Анабель: «Он опять здесь!» Я внимательно поглядела сначала налево, потом направо, но не увидела никого. Поскольку нельзя было уверенно сказать, откуда шёл звук, я проскользнула вплотную к стене мимо ещё нескольких дверей и заглянула за угол, в ближний проход. Перед первой же дверью кто-то стоял. Достаточно было бы протянуть лапу, чтобы коснуться этой фигуры. Неосознанно я ощутила, что стою перед выбором: или, в духе угрозы Артура, «я могу сделать так, что ты сейчас же исчезнешь», или, по словам Анабель, «всё только начинается», и с облегчением поднялась за задние лапы. Это была всего лишь Эмили. Она стояла перед собственной дверью в пижаме с узорами из цветов и, казалось, не могла решить, что делать дальше. Можно было её чуть ли не пожалеть, видя, как она растерянно покусывает нижнюю губу. Что она делала здесь? Не ущипнуть ли ей себя за руку? Мне стало её в самом деле жалко. – Жалко, что и говорить, но завтра утром на мне не будет синих пятен, – бормотала она. – Так что мне это только снится, всё это не по-настоящему. Но почему же от этого больно? Ну да. Ей явно не хватало кого-нибудь, кто мог бы ей объяснить несколько простых вещей – хотя бы для того, чтобы она после этого забаррикадировала дверь и больше не выходила в коридор. Но когда я появилась из-за угла, она уставилась на меня широко раскрытыми глазами, словно я была опасным хищником. Да ведь я – упс! – таким хищником и была. Чтобы её не пугать, мне было бы, наверно, лучше превратиться не в ягуара, а в лошадь. С другой стороны, мой вид произвёл впечатление, какого разговором было бы не добиться. Эмили спохватилась и нажала на ручку двери. – Ненавижу это место! – произнесла она подчёркнуто громко, переступила порог и захлопнула дверь. Я слышала, как она с той стороны задвигает несколько засовов. Не будь я сейчас ягуаром, я могла бы рассмеяться. Приободрившись, я пошла дальше. Ягуары не умеют смеяться, но улыбаться они могут. Я уже радовалась, что смогу рассказать про это Грейсону и Генри. Оказавшись перед приметной дверью из матового стекла, которая служила мне ориентиром на пути к двери миссис Ханикатт, я повернула налево, и тут вдруг изменилось освещение. Как бывает в солнечный день, когда на солнце наползает облако. Одновременно стало прохладней. Хорошего мало. Лучше было бы не сравнивать с солнцем, потому что мне вдруг вспомнились слова Артура про Анабель, демона и солнечное затмение, которого мы не переживём. Сердце моё забилось сильней, а шерсть вздыбилась на загривке. Добираться было уже недалеко, но сейчас мне показалось разумней просто повернуть назад. Хотя это был более дальний путь, но зато местность была уже знакома и, если понадобится, можно было укрыться за своей собственной дверью. Я повернула назад. Тоже не лучшая идея. Потому что за моей спиной оставались в глубокой тени неизвестно чьи двери. Атмосфера была напряжённая, как перед грозой. Все тени, казалось, стали ещё плотней, они уже сливались одна с другой, становясь сплошной, неразличимой, как смоль чёрной стеной, закрывавшей мне дорогу. Мне стало не по себе, кружилась голова, всё происходило одновременно. За несколько секунд стало очень холодно. Я смотрела на тени как загипнотизированная. Непонятно было, почему эта чёрная стена вызвала у меня такую панику. Я только знала, что ни в коем случае к этим теням нельзя прикасаться. Наконец я очнулась от оцепенения и помчалась в противоположную сторону. Мои когти на каждом шагу вцеплялись в землю, и мой хвост мотался из стороны в сторону. Холод, казалось, становился всё сильней, и нельзя было отделаться от чувства, что темнота преследует меня по пятам, но было страшно оглянуться. Обрывки мыслей суетились в мозгу, как будто разум боролся с паникой: «Нет никаких демонов. Кто-то – Артур или Анабель – устроили грандиозное шоу. Всё это невзаправду». Ничто не помогало. Паника становилось сильней с каждым шагом, каждой долей секунды. Я не видела дверь миссис Ханикатт. Сами двери вокруг становились другими и казались враждебными. Меня то встречал издевательский хохот, то я видела блеск острых зубов, то из тени проступали какие-то клочья, я бежала слишком быстро, чтобы разглядеть всё как следует. «Может быть, – отчаянно говорил мне голос разума, – может быть, это всего лишь твои страхи, которые именно тут проявились. Кошмар, который зарождается в подсознании и становится тем страшней, чем больше ты его боишься». Казалось, что-то прикасается к моей шерсти, но ни за что я бы сейчас не обернулась. Где, чёрт побери, была эта единственная дверь? Я бежала всё быстрей, уже чуть ли не летела. Казалось, и стены коридора передо мной стали совсем чёрными, дверей было уже не разглядеть, точно мрак обступил меня со всех сторон и грозил поглотить. Вот, впереди! Это была дверь миссис Ханикатт! Одним мощным прыжком я оказалась перед ней. Нашла лапами ручку, толкнула дверь и за порогом тяжело приземлилась на все четыре лапы. Получилось! Не слишком элегантно, зато я была наконец в безопасности. Я торжествующе зарычала. И только тут увидела, что миссис Ханикатт смотрит на меня из своего цветастого кресла, от испуга уронив своё вязание. Попугай раскрыл клюв и, казалось, готов был в любой момент упасть со своей жёрдочки. А за ними оказался Грейсон, испуганный не меньше их. Он вместе с Генри сидел за тем же круглым чайным столиком, что и в прошлый раз. Улыбнулся мне лишь Генри. Я поспешила вернуть себе человеческий облик. Генри встал и наклонился, чтобы поднять вязание миссис Ханикатт. Та схватилась за горло. – Тут… был… леопард… – пролепетала она. – Точней говоря, ягуар, но вполне добрый, миссис Ханикатт, – сказал Генри таким же успокаивающим, гипнотизирующим тоном, как во время нашего прошлого визита. – И видите, это теперь просто девушка. Всего лишь милая девушка, которой вам нечего бояться. Всё хорошо. Лучше просто забудьте, что мы вообще здесь и продолжайте спокойно вязать своё замечательное покрывало. – Это палантин, – поправила миссис Ханикатт. – Но действительно замечательный, спасибо. – Вздохнув, она снова стала постукивать спицами. – Слава богу, ничего не спуталось. Этот узор такой непростой, на нём надо сосредоточиться. – Не беспокойтесь, мы вам не будем мешать, – сказал Генри и улыбнулся мне. – У вас получается, в самом деле, великолепно. Ваш узор требует большого искусства. Я на цыпочках прошла мимо клетки попугая к Грейсону, уронив по пути стул. Попугай, заметно ободрившись, прохрипел: – Если ты входишь через дверь, добро пожаловать! – С ума сойти, всё точно как в прошлый раз, – прошептала я. – Как ей может сниться опять тот же узор, те же цветы, всё совершенно то же самое? Грейсон мрачно смотрел на меня. – Очень просто, – ответил Генри. – Вся комната миссис Ханикатт выглядит так же – за ту сотню лет, что она здесь сидит и вяжет, в её подсознании запечатлелась каждая подробность. – Прежде чем снова сесть, он меня поцеловал. – Хорошо, что ты наконец с нами, а то мы тебя ждали целую вечность. Правда, Грейсон? – И он так же сердито смотрел? – спросила я. – Нет, он смотрит так сердито, потому что в дверь только что ворвался рычащий ягуар и до смерти его испугал, – сказал обиженно Грейсон. – Ах вот что… – Я вытянула ноги, радуясь, что они больше не дрожат. Хотя чуть-чуть, пожалуй, ещё дрожали. – Тогда скажи спасибо, что ты не был со мной с той стороны, в коридоре. – Я покосилась на дверь. – Сегодня я, во всяком случае, больше за дверь не выйду.