Это верно. Но как я могла ей всё объяснить, если после этого она, вероятно, ещё долго не сможет заснуть? Сон для неё жизненно важен, а случившееся казалось таким сложным, что осмыслить это не удалось бы и на трезвую голову. К счастью, Персефона была слишком измучена, чтобы об этом думать. Так ничего и не выяснив, она просто легла в постель, надеясь заснуть мёртвым сном. Пробуждение завтра утром могло оказаться достаточно страшным. Я знала: сразу после пробуждения чувствуешь себя совершенно нормально, тебе тепло под одеялом. Но чаще всего в ту же секунду, вспоминаешь, что произошло. И это кажется таким абсурдным сном, что хочется лишь умереть. Я укрыла Персефону, сошла в темноте по лестнице и осторожно закрыла за собой дверь, чувствуя облегчение от мысли, что в последний момент здесь не появился никто из её семейства в ночной пижаме, который вполне мог бы принять меня за грабителя. Когда я проходила мимо автобусной остановки неподалёку от дома Персефоны, как раз подъехал автобус, но я решила, что лучше пройтись пешком: может, прохладный ночной воздух освежит голову. И хотя где-то церковные колокола уже пробили полночь, страха я не испытывала. Мне уже случалось жить в опасных местах, а в Хампстеде даже ночью было спокойно и мирно. Сияние полной луны постаралось улучшить настроение. И если в самом невероятном случае посреди ухоженной улицы меня вздумает подстеречь какой-нибудь грабитель, я применю кунг-фу. Хотя в истории с Персефоной мне этого не понадобилось. Дорога к дому занимала минут десять, я шла и пинала каждый попадавшийся на пути камень, но, даже когда я свернула на свою улицу, всё ещё не могла справиться с бешенством. Злилась я не только на Артура, который устроил всё это безобразие, но и на саму себя. За то, что я никак не сопротивлялась, только стояла беспомощно. И хотя всю неделю чувствовала, что должно случиться что-то плохое, поделать ничего не смогла. Перед нашим домом зацвели магнолии, я издалека увидела их сияние в лунном свете и, перестав пинать камни, пошла быстрей. Возможно, Грейсон уже вернулся домой и сможет мне рассказать, приходила ли полиция и поверила ли в историю, которую ей предложили. Подойдя поближе, я увидела, что у Лотти под крышей ещё горит свет, и задумалась, не подняться ли к ней, чтобы немного утешиться. Как в старые времена, когда мне снились плохие сны и я, дрожа, заползала к ней под одеяло. У Лотти в комнате всегда пахло корицей и ванилью, а она успокаивающе гладила меня по голове и уверяла, что бояться нечего. Это действовало магически: стоило Лотти сказать мне, что всё хорошо, всё и оказывалось хорошо. Напоследок она своим мягким голосом напевала мне совсем тихо немецкие колыбельные, в которых месяц жил за деревьями, звёзды-овцы паслись на небесных полях и в окна проникал их дружелюбный свет. Заботы засыпали вместе с пчёлами и птицами, а Господь Бог заботился и о них, и о больных соседях. Уже целую вечность я не слышала этих песен. И если в июле Лотти уедет в Германию, я не услышу их больше никогда. Я сморгнула несколько слезинок. Почему всё не может остаться, как было? Почему жизнь должна становиться с возрастом всё сложнее? Жизнь без Лотти казалась мне совсем безутешной. От неё у меня никогда не было секретов, во всяком случае надолго, – она всегда замечала, когда я чем-то озабочена. Хотя были тайны, которые я не могла доверить даже Лотти. Как были и заботы, которые не могла развеять своим светом добрая луна. Да, честно сказать, я и не была так уж уверена, что Господь Бог наблюдает за нами всеми. Наверно, поэтому я больше не вправе забираться к Лотти в постель и искать у неё утешения. Я слишком долго шла, не отводя взгляда от освещённых окон наверху, и потому не сразу заметила, что кто-то стоит у стенки, отделявшей въезд к нам от соседского сада. Когда этот человек вышел из тени, волосы его под луной золотисто засветились. Это был Артур. – Ах, это ты… – сказал он разочарованно. Наверно, он поджидал тут Грейсона, а это означало, что тот ещё не вернулся домой. Я остановилась и машинально вскинула сжатые кулаки. Но тут же их опустила. В последнее время уровень адреналина в моей крови предельно зашкаливал. – Что? Ещё недостаточно жизней разрушил сегодня? – спросила я и ощутила, что прежнего бешенства во мне уже нет. – Твою жизнь я скорей спас, – ответил он. – Интересная точка зрения. Я пыталась понять, какое у него выражение лица, но было слишком темно, чтоб различить такие тонкости. Хотя было не похоже, что Грейсон его поколотил: не было ни затёкшего глаза, ни разбитой губы. Жаль, конечно. – Я бы никогда не допустил, чтобы Персефона выстрелила в Генри, – сказал Артур так тихо и так серьёзно, что прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что он мне, в сущности, сообщил. Но и это не разожгло во мне прежнего бешенства. Зато я заметила, до какой степени устала. И как мне было грустно. Длинный, длинный был день. – Ты хочешь сказать, что, если бы Генри не загородил меня, я была бы сейчас мертва, а Персефона стала убийцей? В лунном свете ненадолго блеснули зубы Артура. – Я просто хотел вам кое-что объяснить, вот и всё. – Что ты невероятно злой человек и не испытываешь угрызений совести? – презрительно фыркнула я. – Извини, но это мы знали и раньше. Удивительно лишь, что узнаём всё больше. – Ах, Лив, ты всё-таки ещё совсем маленькая. Маленькая девочка, которая наивно делит мир на добро и зло. – Он вздохнул. – Ты не понимаешь, какой невероятно мощный инструмент оказался у нас в руках. – Он говорил теперь убедительно и быстро, как будто испытывал страх и не мог его выразить. – Для тебя всё это не более чем игра. А то, что у нас в руках действительно ключ, которым можно изменить мир согласно нашим представлениям, сделать его для нас лучше, этого ты просто не хочешь видеть. – Так ты, значит, хочешь изменить мир, да? – Это должно было звучать насмешливо, но получилось немного отчаянно. Ведь Артур, похоже, действительно верил в то, что он говорил. Я глубоко вздохнула. – До сих пор я вижу лишь, что ты причиняешь людям боль. Миссис Лоуренс и Персефона не сделали тебе ничего плохого. А Тео Эллис просто осмелился ответить на твои оскорбления. Почему ты НАСТОЛЬКО низок? Последний вопрос у меня просто вырвался, и, едва я это сказала, мне тут же захотелось вернуть свои слова обратно. Потому что они звучали так по-детски. Будто Красная Шапочка спросила у злого волка: «Бабушка, почему у тебя такие большие зубы?» Артур вдруг тихо засмеялся: – Ах, о чём я вообще спорю с тобой! Я хотел просто немного встряхнуть Грейсона и Генри. Чтобы они поняли: нам друг с другом не надо бороться. Если мы вспомним про нашу дружбу, мы вместе можем всего добиться. – Ты не думаешь, что после всего, что ты натворил, никто тебе доверять не сможет? – Напротив, я так думаю, – сказал Артур. – Но ты даже не представляешь, что такое наша дружба. Мы знаем друг друга с раннего детства. И мы невероятно крепко друг с другом связаны. Я словно слышала Джаспера. Возможно, сентиментальные слова о дружбе на всю жизнь ему нашептал тоже Артур. Вполне вероятно. – Своим друзьям я не могу причинить зла, – продолжал Артур. Его голос звучал так убедительно, что я готова была рассмеяться. Но потом я подумала, что на Грейсона и Генри он до последнего времени действительно не нападал. У него на прицеле были другие, – например, я и моя сестра. – Не верится, будто ты понимаешь, что такое дружба, – заметила я. – Если ты вредишь людям, которых любят Грейсон и Генри, ты вредишь и им тоже. Зубы Артура вновь сверкнули, на этот раз его смех звучал издевательски. – О-о, ты говоришь о себе, Ливви? Наверно, приятно чувствовать, что тебя любят сразу два парня? Для тебя это чертовски важно, да? Но ещё полгода назад ни тот, ни другой не представляли, что ты вообще существуешь. И, поверь мне, так же быстро они тебя снова забудут. Спорим? – Он протянул мне руку. Я бы охотней всего на неё плюнула. Ко мне вдруг вернулась злость, и я приветствовала её как вновь найденную подругу, утрата которой была весьма болезненной. Злиться было гораздо лучше, чем печалиться. Я словно вдруг пробудилась. – Поспорила бы, но, по глупости своей, даже если выиграю, ничего ведь от этого не получу. – Лично для меня это не имеет значения, – ответил Артур. – Просто хотелось доказать что-то себе самому. Хотя сегодня я тебя пощадил, но сразу же об этом пожалел. Теперь я даже очень разозлилась. Допустим, он меня «пощадил», но ведь Персефоне теперь вся школа целую неделю будет перемывать косточки. Не говоря уж о бедном Тео Эллисе. Никто Артуру не поверит, будто он не знал, почему это Тео вдруг проник в ювелирный магазин, точно сошёл с ума. В лучшем случае для него всё закончится психиатрической клиникой. И может, он уже никогда не вылечится. – Если серьёзно, что помешает мне убрать тебя со своей дороги? – спросил Артур. – С чьей угодно помощью, каким угодно способом. Причём в любое время и в любом месте… Этого мне было достаточно! – А что могло бы мне помешать ещё раз сломать тебе челюсть? Здесь и сейчас? – ответила я и шагнула к нему. К моему удовольствию, Артур отступил назад. Честно сказать, не знаю, что бы я сделала потом. И к сожалению, уже не узнаю, потому что в это мгновение с шумом подкатил красный спортивный автомобиль и завизжал тормозами буквально возле нас, у дорожного бордюра. Такова у Матта манера ездить, времени на парковку он зря не тратил. Его машина всегда стояла на обочине, и приходилось лишь удивляться, что никто ещё не повредил ему хотя бы наружное зеркало. Жаль, что он при этом не наехал на Артура. А тот воспользовался возможностью, повернулся и пошёл прочь. Ему стало слишком опасно дожидаться здесь Грейсона. Матт заметил меня, лишь выходя из машины, и, хотя в темноте этого нельзя было увидеть отчетливо, я была уверена, что он ухмылялся. – Упс! – На меня дохнуло запахом пива и терпкой туалетной воды. – Надеюсь, я вам не помешал целоваться? – Не помешал, – сказала я. – Но этого беднягу я, похоже, обратил в бегство. Ты не хочешь побежать за ним? – Нет желания. Но если бы ты хотел доставить мне удовольствие, надо было переехать его. Это бы разрешило, по крайней мере, некоторые мои проблемы. Матт засмеялся: – Такие плохие дела? – Да. Такие плохие. Артур даже не обернулся. Он шёл не особенно быстро, но по тому, как он шёл, ступая твёрже обычного, я могла почувствовать, что он тоже в бешенстве. Ну хоть что-то. Даже если это могло означать, что он теперь всю ночь будет обдумывать садистские планы, цель которых устранить меня. Что действительно нужно, так это защитить дверь моих снов не хуже, чем Букингемский дворец, ведь Артур в любой момент может на меня кого-нибудь натравить. Кого-нибудь, кто даже не будет знать, что он делает, если толкнёт меня под автобус или что ещё там Артур для меня придумает. Я в любом случае до конца жизни буду чувствовать спиной его взгляд. – Сколько тебе вообще лет, Лив? Ведь тебя зовут так? Или нет? – Матт смотрел на меня с любопытством. Это видно было даже в темноте. – Да, меня так зовут. И мне шестнадцать лет, – ответила я. – О-о, для меня, увы, слишком юная, – сказал с сожалением Матт. – Да, пожалуй. Но я вообще-то не уверена, что хотела бы быть старше. – Я улыбнулась ему. – Пойду, пожалуй, к себе и буду писать завещание. Спокойной ночи, Матт. – Спокойной ночи, Лив. Не стой у открытого окна. Про это я знаю. Этого я делать не буду. Глава одиннадцатая – Добро пожаловать на наш небольшой практический курс полётов для начинающих, мисс Зильбер! – Капитан самолёта положил мою руку на рычаг посередине пульта со множеством выключателей и мигающих лампочек. – Не будем терять время, да? Вам надо завтра лететь на «Боинге-747»? – Может, не завтра, но в скором времени, – ответила я неуверенно. – Ну, тогда вот: этот рычаг для подъёма, вот этот – для приземления. Стартовать… – Минуточку, – оборвала его я и немного покраснела. – Вы же знаете, что насчёт полётов – это была просто метафора, образ, да? Мне надо научиться… м-м-м… чему-то другому.