– Позови меня, если тебе понадобится кунг-фу, – добавила я. – Не беспокойся, я справлюсь один, – мрачно ответил Грейсон. Охотней всего я бы вернулась сразу вместе с ним, чтобы ничего не пропустить, но Генри потащил меня дальше. Все, мимо кого мы проходили, обсуждали историю с Тео Эллисом. Его дилетантское вторжение в ювелирный магазин на Вест-Хампстед было темой дня. Даже я посмотрела после полудня видео, которое кто-то выложил в интернете. Непонятное поведение Тео напомнило всем, как во вторник вела себя в школьной столовой миссис Лоуренс. У меня не было сомнений, что это работа Артура – он не мог простить Тео небольшой победы в фойе школы. Меня пугало, что ему хватило одной ночи, чтобы осуществить акцию мщения. Он, в самом деле, это умел. Просто чертовски умел. Меня злило, что я опять вынуждена думать о нём, вместо того чтобы часок-другой побыть просто нормальной девушкой на нормальной вечеринке. – Неважное настроение, да? Пиво закончилось уже в половине девятого! – крикнул, увидев нас, Джаспер. Мы обнаружили его на кухне, где он открывал бутылки с вином для половины баскетбольной команды. Он одарил нас бурными объятиями. Франция ничуть его не изменила, во всяком случае внешне. Он как будто был воплощением Кена, друга Барби, – густые светлые волосы, голубые глаза, трёхдневная щетина и сияющая, хотя и немного приглушённая улыбка, от которой не только у Персефоны слабели колени. Я, пожалуй, немного его недооценивала. Джаспер дорожил близкими отношениями, и вообще был добросердечным и не таким уж мачо, как некоторые (в том числе и он сам) думали. Он заботился о своей репутации героя и покорителя женских сердец – девушкам помоложе он казался крутым. Все полагали, что во французской школе он участвовал в каком-то скандале, его будто даже отстранили от занятий и отправили домой раньше, чем предполагалось. Кухня слухов бурлила – от версии «он вступил в связь с замужней преподавательницей английского» до «от него забеременела дочь директора». – Всё это неправда, – охотно объяснил он мне, откупоривая бутылку вина, которую достал вместе со множеством других из винного погребка своего отца, чтобы компенсировать отсутствие пива. – К сожалению! Генри пальцем стирал пыль с этикеток – так же осторожно, как он умел поглаживать по коже. Как будто этикетки были чем-то особенно ценным, хрупким. От одного взгляда на его руки у меня в животе что-то таяло. – Ты думаешь, твой отец не возражает, что мы это выпьем? – спросил Генри. – Конечно! – убеждённо ответил Джаспер. – Иначе бы он запер свой погребок. По крайней мере, сейф с оружием он запер. И спальню. После недавней вечеринки моего брата маме пришлось заказать новые матрасы – такая была вечеринка! – Он вздохнул. – Зато французы… скажу я вам… Они давно уже не такие свободные и весёлые, как в своих фильмах. – И девушки тоже? – поинтересовалась я. – Особенно девушки, – улыбнулся Джаспер. Это понравилось бы Персефоне. Джаспер вытащил пробку из горлышка бутылки и щедро наполнил бокал. Я огляделась, не найдётся ли безалкогольных напитков, но они, видно, уже все закончились, как и пиво. Судя по испачканным фарфоровым тарелкам, которые лежали на подносе, недавно тут было и что поесть. Сейчас же остался лишь единственный ломтик сыра и пучок петрушки. Джаспер взболтнул свой бокал. – Ты хочешь знать правду? Почему бы нет. А правда была в том, что, находясь в гостях, он почти умирал от тоски по дому и со слезами умолял родителей забрать его домой раньше срока. Кроме диких вечеринок и распущенного французского savoir vivre[22], в том маленьком французском городке просто ничего не было. Даже во французской еде он не нашёл ничего хорошего. – Слишком переоценено. – Джаспер сделал большой глоток красного вина, и лицо его тотчас скривилось от отвращения. – Тьфу! Даже хорошего вина не могут они приготовить, эти французы. Главное, что оно действует. Генри взял у него бутылку и посмотрел на этикетку. – А ты знаешь, что это вино 1972 года? Пить такое вино вместо пива – это кощунство. – Ах, глупость! – воскликнул Джаспер. – Это мы сегодня всё опустошим. Зажмуримся и покончим со старьём. Я хочу отпраздновать, что наконец вернулся к старым друзьям. Вы не представляете, как одиноко я чувствовал себя в этом французском захолустье! – Он протянул мне бокал, но я покачала головой. – Дошло до того, что я от скуки начал читать какую-то книжку. Представляете – я! С первой страницы до последней и потом опять с первой. Когда мама это услышала, она поняла, что дело серьёзное. – Ах ты, бедненький, это звучит действительно ужасно! – сказала я. Генри был занят тем, что защищал бутылки вина от других гостей. Справа и слева слышалось бульканье красного вина, разливаемого в бокалы. Одну Генри удалось отстоять. Лоб Джаспера наморщился нетипичными, прямо-таки философскими складками. – Да, было ужасно! Но этот опыт мне всё-таки много дал. Я внутренне в каком-то смысле созрел. Теперь я знаю, что в жизни действительно важно. – Ну, это все знают, – сказала Персефона. Я ещё пыталась понять, как ей удалось так внезапно возникнуть, можно сказать, из небытия рядом с нами (не говоря о том, что она вообще-то не была приглашена), а она уже присоединилась к нам и наполняла красным вином стакан для воды. Бокалов для вина уже не осталось. – Единственное, что в жизни важно, – это любовь! Джаспер смотрел на неё озадаченно, однако не позволил сбить себя с толку. – Ты так думаешь? А я уже хотел сказать «дружба»! Но по существу это оно и то же. Друзья значат «любовь»! – Философские складки на лбу Джаспера опять сменились сияющей улыбкой Кена. – Ты здесь со своей сестрой, Пенелопа? Персефона поднесла к губам стакан, а когда отстранила его, он был полупустой. – Нет, она с моим другом, Габриэлем. – О, я какое-то время назад послал этого Габриэля с Дэвом организовать ещё какую-нибудь выпивку. – Джаспер огляделся, словно искал его. – Я знаю, – сказала Персефона и одним большим глотком опустошила стакан. – Габриэль, между прочим, целуется круто. Джаспер её уже не слушал. Он заметил Грейсона на кухне и поспешил к нему. К сожалению, оба исчезли в какой-то комнате. А я бы как раз была не против спросить Грейсона, как прошёл его разговор с Эмили. Но сначала мне надо было позаботиться о Персефоне, которая опять потянулась за вином, хотя вообще-то она не переносила алкоголь. На её верхней губе вино оставило след в виде тёмно-красных усиков, но выглядела она хорошо, никаких покрасневших глаз или набухших век. – Но ты же говорила, что губы Габриэля напоминают тебе улиток? – шепнула я ей. Генри был занят своим смартфоном. – Ну и что! – Персефона довольно засмеялась. – Только Джасперу не надо этого знать. Пусть он не сочувствует, а ревнует. «Но это же глупо», – уже готова была сказать я, однако почувствовала, что эта заумная аргументация самой мне знакома: я наверняка была здесь последней, кто имел право укоризненно покачать головой – в отличие от Расмуса Габриэль существовал реально. – Как тебе моё платье? Пандора сегодня купила его себе. Она меня убьёт, если увидит, что я его надела. – Персефона хихикнула. – Но ей надо сидеть с ребёнком наших соседей, до полуночи она здесь не появится… – Ах ты, дрянь! – сказал Генри, который всё ещё возился со своим смартфоном. – Ты о чём? – Я озабоченно посмотрела на него. Надеюсь, ничего опять не случилось с его семьёй. Прошлой ночью, когда он так внезапно исчез из сна миссис Ханикатт, его мама серьёзно обожгла себе всю руку, когда готовила омлет. После того как Генри проснулся от её крика боли, он настаивал, что должен срочно отвезти её в пункт «Скорой помощи», где обработает волдыри от ожога. Хотя он прямо об этом не говорил, я считала, что человек, который в три часа ночи готовит омлет, и при этом так неудачно, не совсем трезв. Не удивительно, что Генри и сейчас пребывал в состоянии тревожной готовности на случай, если дома что-то случилось. Но теперь было что-то другое. – Я поискал в интернет. Одна бутылка «Шато Марго» 1972 года, которое все лихо в себя опрокидывали бокалами, стоит больше четырёхсот фунтов. – Я только что попробовала. – Персефона покрутила вино в своём стакане и чмокнула со знанием дела. – Действительно неплохое. Бархатистое, тонкое… Генри ухмыльнулся: – Напоминает лёгкое ежевичное пиво. – Действительно, – кивнула Персефона. – Отец убьёт Джаспера. – Я быстро пересчитала уже пустые бутылки. – За несколько секунд уничтожено две тысячи фунтов. Людьми, которые вообще-то предпочитают пиво. При слове «пиво» какой-то тип рядом с нами сразу оживился. – Эй, а нет ещё добавки? – спросил он и поставил полупустой стакан с вином на тарелку, где лежал одинокий кусочек сыра. – Эта штука вкусом похожа на конскую мочу. Генри захватил две последние, ещё не открытые бутылки. – Я лучше унесу их куда-нибудь в безопасное место. – Подожди, я с тобой. – Персефона взяла штопор и стала протискиваться сквозь толпу вслед за Генри. Лишь теперь я заметила, что молния у неё спине застёгнута не до конца и обе половинки платья до самой талии разошлись и при ходьбе болтались туда-сюда. Я поспешила за ними. Понадобилось совсем немного времени, чтобы протиснуться из кухни в комнату, но, когда это удалось, я не обнаружила там ни Персефоны, ни Генри. Здесь было почти совсем пусто, зато музыка звучала так громко, что дрожали оконные стёкла. Несколько человек танцевали, среди них был и Джаспер с бутылкой вина в одной руке и полупустым бокалом в другой – в опасной близости от белой софы. Оставалось только надеяться, что софа не такая же дорогая, как вино, – родителей Джаспера можно было лишь пожалеть. Грейсон стоял прислонившись спиной к книжным полкам и устало улыбнулся мне, когда я проходила мимо. – Что же тебе сказала Эмили? – на ходу спросила я. Грейсон жестами показал, что не понимает меня. Я повторила вопрос как можно громче, и Грейсон прорычал в ответ что-то невнятное. – Я разводил здесь ледяные парики! – так мне послышалось. – Что? – Соскреби мне белые этикетки! – В самом деле? – спросила я, не понимая смысла. Почему, ради бога, кто-то вообще должен это делать? Но Грейсон сердито кивнул. – Всё из-за нижнего белья! Пиво ни при чём! – Движением подбородка он показал на другую часть комнаты, где возле музыкального центра стояла Эмили и ногой отбивала такт. Что было для неё весьма необычно. Она никогда не любила рок-музыку. – Логистика пикши! – кричал Грейсон.