Хотя… мой страх был не таким уж иррациональным. Последний раз, когда мы с Анабель встретились в реальной жизни, она пробила мне голову железной ручкой факела, так что мне пришлось наложить четыре шва. И это было ещё самое безобидное, что произошло в тот вечер. Пока я с трудом пыталась успокоить свой пульс, Анабель невозмутимо положила чернику в свою тележку и посмотрела на меня свысока. – Прикольный у тебя наряд, Лив Зильбер, – сказала она, и от звука её слащавого голоса у меня опять холодок пробежал по спине. – Выглядишь романтической крестьянкой. Чтоб было совсем уж стильно, у тебя ещё и земля под ногтями! – Взгляд её перенёсся на Мию. – Какие вы крутые! И у неё то же. Теперь я жалела, что мы так спешили, уходя из дома. Самыми стильными на нас были резиновые сапоги. Анабель была права: у нас под ногтями была грязь и для полного сходства с Мией немного грязи прилипло у меня к волосам и очкам. Нам просто представилась возможность поскорей удрать после работы в саду, и мы ею воспользовались. Кончался обычный субботний день, пришлось возиться с незнакомыми цветами из семейства ирисов. Мы с Мией всегда работали в саду с удовольствием, не в последнюю очередь для того, чтобы обуть эти красивые резиновые сапоги, которые Лотти заказала нам всем в интернете. Это желание чуть уменьшилось после того, как мы в январе захотели преподать урок Рысе из-за её упрямой зловредности и оставили её без любимого Господина Исполина – знаменитого на всю Англию самшитового дерева в виде павлина. То есть мы его всего лишь основательно подрезали, превратив в другое животное, но у нас получилось плохо. Уже тогда мы, наверно, могли бы понять, что наши пальцы не так искусны, как нам казалось. (На месте, где стоял Господин Исполин, теперь была памятная доска). Но с романтическим представлением о садовниках мы на этом не распрощались. Нельзя было начинать сразу с такого важного предмета, как «обрезание самшита». Так сказал и Эрнест, сам страстный садовник. В саду было много работы, но не хватало рук, готовых помочь. И вот сегодня Эрнест с торжественной серьёзностью пригласил нас в сад, дал нам новенькие, специально для нас купленные лопаты, предназначенные для женщин, с лезвиями ручной работы и удобными дубовыми рукоятками. Почти такими же изящными, как мои резиновые сапоги. Мы тут же с восторгом принялись за работу. К сожалению, мы тогда не могли предвидеть, что наш будущий отчим – обычно терпеливейший и терпимейший человек – в саду, своём святилище, становился педантом, способным испортить всякое удовольствие. Наверно, эту способность он унаследовал от Рыси, пусть и без её зловредности, это надо признать. Напротив, в саду он бывал в особенно хорошем настроении, но, что бы мы ни делали, ему совершенно не нравилось. Так что наше первоначальное воодушевление таяло с каждой минутой, когда он выражал нам своё недовольство (в дружеской вежливой английской манере). Окантовка лужайки должна была выдаваться не больше чем на полсантиметра, листва располагаться с востока на запад, а не как попало, и оранжевые монтбреции[17] ни в коем случае не могут соседствовать с розовыми флоксами. Чего монтбреции, должно быть, не знали: они чаще всего всходили в местах, где не подходили по цвету. Эрнест называл их «зловредными садовыми террористами» и велел нам их выкапывать и уничтожать, где бы мы их ни находили. Впрочем, лишь до тех пор, пока он не заметил, что мы не можем отличить зловредные монтбреции от его любимых ирисов. Дело было, думаю, в том, что ни те ни другие сейчас не цвели, а листья у них очень похожи (на наш взгляд, абсолютно одинаковые). Тем не менее я уже проникалась ненавистью к этим до сих пор неизвестным мне «террористам». Они были не просто зловредными, но крайне изощрёнными, потому что вместо них мы вырывали ни в чём не повинные ирисы. – Нет ли у тебя носового платка? Мне кажется, он плачет, – шептала Мия, когда Эрнест рассматривал вырванные нами растения и успокаивающе к ним обращался. Это были драгоценные редкости, которые назывались «Бонни бейб»[18] или «Маллоу драматик»[19]. – Всё очень плохо? – спросила я робко. – Нет-нет, не волнуйся, – сказал Эрнест, стараясь скрыть отчаяние. – Все м-м-м… уже нормально. Несколько ризом[20] я, наверно, смогу спасти… – Он опять посмотрел на растения и забормотал: – Если повезёт, ещё вырастут, правда ведь? – Не напоминает ли он тебе двоюродную бабушку Вирджинию и комнату с надутыми стеклянными зверями? – прошептала Мия. – Да, жутковато. – Я с тоской посмотрела на Грейсона, который моющей машиной чистил камни мостовой. Даже если взгляд у Грейсона был мрачный (он, наверно, думал об Эмили), его работа могла доставлять удовольствие, и я бы охотно с ним поменялась. Я опёрлась, вздохнув, на рукоять лопаты и наблюдала за порхающей лимонницей, для появления которой было, кажется, слишком рано, но которая тоже всё-таки явно получала удовольствие. Был один из тех прекрасных солнечных дней, когда на улице можно уже не надевать жакет. Флоранс сидела у себя в комнате на подоконнике у распахнутого окна и читала учебник химии. Или делала вид, что читает, – на самом деле она внимательно наблюдала за соседским садом, где Матт как раз собирался первый раз косить лужайку. Кнопка, боявшаяся моющей машины, осталась у Лотти на кухне. С тех пор как Лотти объявила, что хочет вернуться в Германию, Кнопка не спускала с неё глаз и следила за каждым её шагом. Некоторые думают, что собаки не понимают человеческого языка. Зато мы умеем делать вид, будто ничего не слышали, наверное, потому, что, если об этом заговорим, не сможем сдержать слёз. Оставалось утешать себя тем, что папа как раз переехал из Цюриха в Штутгарт, откуда до Оберсдорфа, как думала мама, рукой подать, а значит, мы хотя бы на каникулах сможем навещать Лотти. Лотти вначале тоже хотела помогать в саду. Но как раз сегодня она замесила тесто, требовавшее постоянного наблюдения. Теперь она, конечно, была рада, что обошлись без неё. У мамы, проверявшей за кухонным столом школьные тетради, с самого начала хватило ума сказать, что она не годится для работы в саду. Как будто догадывалась. Мама открыла дверь террасы. – Что-то не так? – спросила она, преодолевая шум механизмов. – Мы убили ирис, – сообщила ей Мия. – Эрнест как раз смотрит, можно ли его оживить. Мама испуганно схватилась за сердце. Прошло мгновение, прежде чем до неё дошло, что ирис – это не кличка соседской кошки. – Ах, так… – сказала она, бросив на Эрнеста осторожный взгляд. – Наверно, пора закругляться. Такая хорошая погода. Можно просто полежать с книгой в шезлонге… – Так можно говорить, только если ты в душе не садовник. – Эрнест положил одну руку на плечо Мии, другую – мне на плечо и улыбнулся маме. – Девочки не очень это умеют, они выросли без сада. Если немного поучатся и наберутся терпения, они получат простейшие знания. Мне надо лишь понаблюдать за ними. Ему явно хотелось ещё поработать с нами, чтобы приучить к работе в саду. – Для нас это удовольствие, шезлонг с этим не идёт ни в какое сравнение. Я правильно говорю, девочки? – Да, последний раз я такое же удовольствие получила, когда надо было помогать бабушке Вирджинии чистить от пыли её стеклянных зверей, – сказала Мия. И вполголоса добавила: – Или, может, когда моя резинка для волос упала в умывальник и надо было открывать сифон. Там оказалось много волос, ещё не совсем разложившихся, – суперудовольствие! Но, конечно, никакого сравнения с этим. Мама и Эрнест, к счастью, её не слышали – они не могли оторвать друг от друга влюблённых взглядов. – Ты такой очаровательный… очаровательный человек, – сказала мама и чмокнула его в лысину. – И в твоём саду всё в таком английском стиле. Мне кажется, что мышатам здесь особенно удобно: можно причинять меньше вреда. – Она подмигнула нам. – Мне ведь помимо всего надо послать девочек в магазин. Лотти хочет утром для свадебного завтрака испечь пирог с черникой. Надо купить ягод и маскарпоне[21]. Естественно, мы тут же сменили наши лопаты на корзины для покупок и с облегчением, даже не умываясь, убрались из сада, пока Эрнест ещё не перестал сладко улыбаться маме и не заметил, что для покупки коробочки черники и маскарпоне вовсе не нужно двоих. Мы не предполагали, что через двадцать минут встретим у полки с фруктами Анабель. Присмотревшись, я заметила, что и Анабель выглядела не так уж стильно, точно как мы. Без сомнения, в реальной жизни она была загляденье, хотя джинсы на её худых ногах казались великоваты. Её волосы, растекавшиеся мерцающими волнами по плечам в коридорах снов, здесь, в искусственном освещении супермаркета, казались немного матовыми. Под глазами необычного бирюзового цвета лежали тёмные тени, ногти, хотя были и чище наших, но явно обгрызены. – Ты, значит, младшая сестрёнка Лив, – сказала она совершенно спокойно и поглядела на Мию, склонив голову. А во мне тотчас зазвонили тревожные колокола. – Я такой тебя и представляла. – Ага, – кивнула Мия. Леди Тайна в прошлом году много писала в своих блогах про Анабель, и благодаря фото Мия могла точно себе представить, кто перед ней. Правда, она ничего не знала о моём личном опыте, о том, как Анабель заклинала демонов и, между прочим, хотела перерезать мне горло. Если бы Мия знала, вряд ли улыбалась бы ей так дружелюбно. – Мне нравится твоя дверь, – продолжала Анабель. – В этом цвете голубой незабудки есть что-то оптимистическое, уверенное и при этом лукавое, как, по-твоему, Лив? Поразительно, как много двери могут сказать о тех, кому они принадлежат. Таило ли упоминание о двери снов Мии в себе угрозу (в смысле: я знаю, где ты живёшь) или она всего лишь затронула эту тему, чтобы выяснить, как много Мия знает про область снов? – Мия, это Анабель Скотт, – сказала я быстро. – Бывшая подружка Артура. Ты же знаешь, Леди Тайна прошлой осенью рассказывала, как она оказалась в клинике из-за психического расстройства. Поэтому она и говорит такие неясные вещи про двери и тех, кто за ними обитает. Жаль, что она больше не принимает своих таблеток. А если бы ты знала, что она отравила собственную собаку, ты бы не смотрела на неё с таким доверием. Анабель вздохнула. – Синий вообще мой любимый цвет, – сказала Мия, всё так же, без предубеждения, улыбаясь. – А черника моя любимая ягода. Она огорчённо взглянула на коробочку в тележке Анабель, и на миг ей удалось показаться намного младше и милей своих тринадцати лет. – Какая глупость, что эта оказалась последней. Лотти будет ругаться. – Мия сглотнула слюну. – Жаль, что теперь у неё долго не будет возможности испечь торт с черникой. Анабель ещё раз вздохнула. – Ах, знаешь, я ведь могу купить вместо этой замороженную чернику, – сказала она и протянула Мии свою коробочку. – Ой, как мило с твоей стороны! – Мия рассмеялась. – Спасибо, большое спасибо. Ты такая хорошая! Ну уж конечно… Если тут под рукой нет кинжала. – Не стоит благодарности. – Анабель опять повернулась ко мне: – Увидимся сегодня вечером? – А ты приглашена на вечеринку к Джасперу? – спросила я смущённо. Рот Анабель скривился в довольной улыбке. – Я над этим ещё подумаю. Кое-что надо тебе показать. О да, ей есть что показать. Например, дверь Сенатора Смерть. И как ей удалось запереть его в его собственном сне? Но Анабель имела в виду, видимо, что-то другое. Она толкнула дальше магазинную тележку, склонила голову и, проходя мимо нас, прошептала: – Он снова тут! А у меня опять пробежали проклятые мурашки по коже. Анабель удовлетворённо фыркнула, бросив через плечо: – До встречи, Мия! Рада была с тобой познакомиться. – Я тоже, – ответила Мия. – И большое, большое спасибо за чернику. Она подождала, пока Анабель скроется в отделе мороженых продуктов, потом повернулась ко мне и, усмехнувшись, сказала: – Действительно сумасшедшая, бедняжка! Удивительно, что её отпустили из психушки, правда? Но, похоже, она вполне безобидна. К сожалению, нет. По сравнению с Анабель даже коварнейшие оранжевые монтбреции – сущие ангелы. Глава восьмая Обычный викторианский дом родителей Джаспера был такой маленький и уютный, что даже для тридцати гостей, официально приглашённых на вечеринку, он оказался маловат. Но когда пришли Грейсон, Генри и я, в нём оказалось вдвое больше народу. Уже прихожая была забита так, что мы едва смогли протиснуться в дверь. Пришлось пройти мимо Эмили, она была в не особенно подходящем для такой вечеринки, слишком узком и слишком коротком платье, стояла, прислонясь к лестничным перилам, и явно дожидалась Грейсона. Она задумчиво теребила цепочку и, казалось, не заметила нас. Ну, как хочет, мы отвечали тем же. До тех пор, пока не среагировал Грейсон. Мы уже почти добрались до кухни, когда он обернулся. – Я знаю, мне не надо обращать на неё внимания, – сказал он, – но эта лживая змея всё ещё носит цепочку, которую я ей подарил, хотя она… Я просто этого не выношу. Я должен с ней поговорить! – Ну да, большое удовольствие. – Генри похлопал его по плечу.