Мещерская была близка к истерике, и я поняла, что пора действовать. — Успокойся, никто не собирается отбирать у тебя Ярослава, — заверила я разъяренную молодую мать. — Калачев не знает, что у него есть сын. Он даже не знает, что ты работала няней у Павловых. — Это он тебе сказал? — усмехнулась Лада. Я кивнула. — Врет! — отрезала Лада. — Все он знал, из-за этого все и закрутилось. — Что ты имеешь в виду? — Я внимательно посмотрела на Ладу. — Когда мы начали встречаться с Костиком, я обо всем ему рассказывала, — нехотя заговорила Мещерская. — И о том, как мне жилось в доме у родителей, потом про отчима… Костик меня жалел. Ну и, конечно, я рассказала, как мне повезло с работой, платят хорошо, Андрей Анатольевич такой весь замечательный… Лада грустно улыбнулась. — И после этого Костик начал меня ревновать к Андрею Анатольевичу. Но я-то его убеждала, что между Павловым и мной ничего нет и быть не может. Что люблю я только его, Костика моего, и никто мне больше не нужен. И ведь так все и было. Сначала… Лада налила себе сока и, утолив жажду, продолжала: — А потом я переспала с Андреем Анатольевичем. Костик словно накаркал… Я давала себе слово, что этого больше не повторится, но это повторилось. Еще несколько раз. Конечно, от Костика я все скрывала, но он как будто начал что-то подозревать. А однажды… — Он застал вас с Андреем Анатольевичем в постели? — недоверчиво спросила я. — Как такое могло произойти? Лада покачала головой: — Нет, конечно же, нет. Просто Костик стал за мной следить. Втайне от меня, естественно. Он приехал к коттеджу, где жили Павловы. И где я сама работала няней. Андрей Анатольевич собирался уезжать, подошел к машине, он тогда сам водил. А я вышла его проводить. И Андрей Анатольевич обнял меня и поцеловал. Потом он сел в машину и уехал, а я еще немного постояла, глядя ему вслед. Это как раз было в тот день, когда он должен был забрать Марину из аэропорта. После они попали в аварию… — И что же произошло? — Мне не терпелось поскорее узнать, чем все это закончилось. — Потом я повернулась, собралась уже вернуться в коттедж, посмотреть, не проснулась ли Настя. И тут я увидела его… — Костика? — уточнила я. Лада кивнула: — Да. Он стоял прямо у калитки, ведущей в сад, и смотрел на меня с такой ненавистью, что мне стало не по себе. Я пошла к нему, хотела что-то сказать, но тут он закричал: «Не приближайся ко мне!» И стал сжимать и разжимать кулаки, так страшно! Потом крикнул, что я шлюха, развернулся и быстро пошел прочь. Лада отвернулась и несколько раз глубоко вздохнула, словно собираясь с силами. Я понимала, что женщине тяжело даются эти воспоминания, но мне было необходимо дослушать ее историю. — Когда у нас с Андреем Анатольевичем в первый раз все произошло, я уже подозревала, что была беременна. От Костика, конечно же, от кого же еще. Больше у меня никого не было. — Лада продолжала свой рассказ каким-то бесцветным голосом. Она говорила о себе как о постороннем человеке, словно оценивая давние события со стороны. — Чтобы убедиться, я пошла к врачу, сделала УЗИ. Беременность подтвердилась, и я решила все рассказать своему жениху, ну, Костику, в смысле. Только я опоздала, жизнь распорядилась иначе. Костик увидел меня с Андреем и сделал собственные выводы, совершенно ошибочные. «Не такие уж ошибочные», — подумала я. Лада ведь действительно вовсю изменяла своему жениху, которого, по ее словам, безумно любила. Костик просто опередил Павлова в отцовстве. — Ты меня осуждаешь? — внезапно спросила Лада, подняв голову и пристально глядя на меня. Видимо, она обладала каким-то особым природным чутьем, позволявшим безошибочно считывать эмоции собеседника. А может, у меня просто на лице все написано… — Это не входит в мои обязанности, — ляпнула я первое, что пришло в голову. — Что произошло между вами с Калачевым? Ты пыталась еще раз с ним встретиться? Лада усмехнулась. — Пыталась, на свою голову. Только напрасно все это… Прибежала к нему, чтобы рассказать о беременности, а он меня и на порог не пустил. Вышел на лестницу и сказал, что, если я сейчас же не уберусь, он меня с этой самой лестницы спустит. Чтобы я катилась к своему богатому папику и больше на глаза ему не показывалась. — А о беременности ты ему сообщила? — спросила я. Лада с ненавистью посмотрела на меня: — А как же! Сообщила, конечно! Да только он, как только услышал, пришел в такую ярость, что я еле ноги унесла. Сначала, правда, издеваться начал, заявил, что я нагуляла ребенка от папика. Женить его на себе вздумала, да не тут-то было. Что, говорит, милая, просчиталась? Послал тебя богатенький буратино в далекое пешее путешествие? Так тебе и надо, шлюшке продажной. А потом у него словно крышу сорвало. Начал орать как ненормальный, что папик мне ребенка заделал и послал, а я теперь хочу своего ублюдка на него повесить, на Костика в смысле. И так орал, что даже соседка из-за двери высунулась. А сам он руки растопырил и на меня попер, и глаза такие бешеные… Ну, я от страха чуть ли не кубарем скатилась вниз по лестнице, не помню, как на улице оказалась. И только страх помню, и за себя, и за ребенка будущего. И больше ничего… — А потом ты пошла к Павлову, чтобы попросить денег на аборт. — Я старалась, чтобы мой голос звучал без особой язвительности. О каком страхе за будущего ребенка могла идти речь, если дама собиралась от него избавиться. — Да я и сама сомневалась, — задумчиво ответила Мещерская. — Не знаю, решилась бы я, просто не знала, что мне делать… Сейчас-то даже вспоминать страшно. Я промолчала, ожидая продолжения. — Ну а дальше ты уже знаешь — Павлов признал Ярослава, хотя и неофициально. И все у нас хорошо. — И больше ты не пыталась разыскать Калачева? — уточнила я. Лада искоса посмотрела на меня: — Я тебя обманула. Пыталась. Но он исчез, и никто не смог мне сказать, куда он делся. Был и нету. С квартиры съехал, бизнес продал, адреса никто не знал, телефон не отвечает. Вот и вся история. — А ты уверена, что это ребенок Костика, а не самого Павлова? — Этот вопрос я задала исключительно для проформы. Лада запрокинула голову и некоторое время изучала потолок. — Когда Славик родился, я сделала генетическую экспертизу, — сказала она наконец. — Даже две. Она коротко рассмеялась. — Я ведь когда-то была такой дурочкой! Влюбленной, наивной и очень сентиментальной. Правда-правда! Любила этого придурка Костика как ненормальная. И даже прядь его волос сохранила, медальон приобрела специальный. Носила на груди как какую-то драгоценность. Вот и пригодились. Стопроцентное попадание. Костик — отец Ярослава. Без вариантов. — Так, ну а вторая экспертиза? — Ее я сделала с волосами самого Павлова, — спокойно ответила Мещерская. — Раздобыла потихоньку заблаговременно, мало ли что… И эта экспертиза показала, что никакого отношения к Ярославу Павлов не имеет. Даже рядом не лежал. Мещерская рассмеялась над своей сомнительной шуткой. — А больше мне проверять было некого, — поставила она финальную точку в своем повествовании. — Да это и так было ясно с самого начала. А уж когда Славик начал подрастать, тут и безо всякой экспертизы любой бы догадался. Копия Калачев. Тут Лада проницательно посмотрела на меня: — Ты ведь и сама точно так же догадалась? Я кивнула, чего уж теперь скрывать. — Где ты его видела? — Мещерская буквально впилась в меня жадным взглядом. Я и это спокойно объяснила. По мере того, как я говорила, испуг в глазах Мещерской сменился настоящим ужасом, а лицо становилось все бледнее и бледнее. — Не говори ему, — прошептала она севшим голосом. — Заклинаю тебя чем угодно, не рассказывай ему о нас! Пропустив этот отчаянный призыв мимо ушей, я спросила: — Скажи, а какое отчество у Ярослава — Константинович или Андреевич? Мещерская усмехнулась. — А ни то, ни другое! — запальчиво заявила она. — Григорьевич, вот какое! — Но почему? — Я искренне изумилась. Лада пощелкала пальцами и помотала головой, словно исполнила какой-то импровизированный танец. — А недостойны они оба продолжать наш род, вот почему! — Казалось, моя собеседница внезапно развеселилась. — А Григорием звали одного очень хорошего мужика, он у нас в школе работал, химию преподавал. Мы-то были те еще подарки, но Григорий Аркадьевич очень хорошо к нам относился. Хоть и строго, но как-то по-отечески. Лада тепло улыбнулась, и я поняла, что это одно из ее немногих по-настоящему светлых воспоминаний о непростой юности. Все же учитель должен был обладать действительно выдающимися педагогическими способностями, да и просто человеческими качествами, чтобы молодая женщина, давно окончившая школу, решила дать своему ребенку отчество в его честь. Тут благодушное настроение Мещерской внезапно улетучилось, и она вновь уставилась на меня расширившимися от страха глазами: — Не рассказывай Калачеву про Славика, не порть нам жизнь! — Я и не собиралась, — заверила я перепуганную женщину. — Тогда зачем… — Лада перевела дыхание, ее голос сорвался, — зачем ты опять сюда явилась? Почему ты не оставишь меня в покое? Ты ведь знаешь, что Павлова я не убивала, что тебе еще нужно?! Во мне вдруг проснулось свойственное мне порой ребячество, и я решила немного подразнить Мещерскую. — Как знать, — протянула я с сомнением в голосе. — В прошлый раз ты утверждала, что ребенок у тебя именно от Павлова. И тоже заявляла, что это чистая правда. Что ты в следующий раз придумаешь? — В следующий раз я тебя и на порог не пущу! — в ярости прошипела Мещерская.