— Пришить? — спросила она. — Пришить. — С бумагой? — Да. С бумагой и именем. Сейчас я его напишу. — Вы видите? Разве я не говорил? — вырвалось у Гарримана. — Молчи! — прикрикнул на него брат. — Я делаю это не по твоему желанию, а потому, что сам этого хочу! Я тоже могу покровительствовать, ясно? — Но кому? — удивился Гарриман. — Это моя тайна! Разве ты назвал мне имя? Тебе тоже не узнать мое. Он схватил перо, бумагу и написал. Дело шло лишь о нескольких буквах, но потратил он довольно много времени. Сколько раз он останавливался. Наконец он закончил, дал чернилам высохнуть, сложил бумажку в несколько раз и подал Душеньке. Собственно говоря, в поступке братьев не было ничего экстраординарного. Многие посчитали бы его чудачеством. Но мне было не до смеха, поскольку я понял, что ни тот ни другой не могли воспротивиться какому-то внутреннему зову. Когда Душенька закончила работу, братья снова надели пиджаки. Взгляды смягчились, а лица стали добрее. В конце концов Гарриман рассмеялся. Но Зебулон лишь усмехнулся. — Знаешь, кто ты теперь? — спросил первый. — Один из «Виннету», — ответил другой. — Да. Но ты знаешь, что это означает? — Теперь я ангел того, другого, которого должен защищать… — Не только! Об этом я и не говорю — само собой разумеется. Ведь теперь у тебя на груди имя того, кого ты ненавидел лютой ненавистью! — И у тебя тоже. — Конечно! Но ты подумал о том, что теперь твоей ненависти пришел конец? — Ничего я не подумал! — вскипел Зебулон. — Я делаю то, что хочу! Я стал одним из «Виннету», и… — Нет, вы им не стали, — перебил его Молодой Орел. В первый раз он по собственной воле позволил себе первым обратиться к Зебулону. — Нет? — переспросил тот. — Разве не все условия выполнены? — Не все. — Что еще? — Клятва! — Клятва? Нужно поклясться? Но в чем? — В том, что будете верны вашему долгу защиты до самой смерти. Красным людям не нужна клятва — им достаточно рукопожатия, поскольку оно для них так же свято, как присяга. — Для нас тоже! — вскричал Гарриман. — Да, тоже! — повторил Зебулон. — Тогда вставайте! — приказал им юноша. Оба подчинились. Он тоже поднялся. В этот момент Папперман бросил в огонь большую смолистую ветку. Пламя взметнулось ввысь. Оно извивалось и билось, как реющий стяг. Всем вдруг показалось, что лес ожил и стал живым существом. Ночные тени деревьев и кустов пришли в движение. — Протяните руки! — приказал индеец. Они снова подчинились. Тогда он подошел к ним, положил свои ладони сверху и произнес: — Повторяйте за мной: быть верными до самой смерти нашим подопечным! Они повторили. — Это наша клятва! Повторяйте! Они повторили. — Итак! Только теперь вы можете утверждать, что стали «Виннету». Потому что не звезда делает это, а воля. Свою волю вы только что изъявили. Я свидетель. Дайте же мне, свидетелю, ваши руки. Юноша взял одну правой, другую левой рукой и спросил: — Вы осознали важность этого момента? Ответа не прозвучало. Тогда он продолжал: — То, чего вы не знаете, знает Маниту, а то, чего вы не можете, он может! Кто защищает другого, защищает и себя самого. Вы вознамерились быть ангелами-хранителями ваших подопечных, в действительности же они станут вашими ангелами. Оставайтесь верными им и себе! Это единственная благодарность, которую они требуют от вас! Глава пятая У ДЕКЛИЛ-ТО Весь следующий день я решил посвятить изучению раскопанных рукописей, но, к сожалению, мне это не удалось. За утренним кофе я увидел фигуру индейца, появившуюся из-за деревьев. Это был «Виннету», с которым мы познакомились вчера вечером. Он направился прямо к Молодому Орлу. Остальных краснокожий не удостоил даже взглядом. — Всадники едут, — коротко сообщил пришелец на родном языке. — Откуда? — спросил наш юный друг. — Они движутся между северо-западом и севером. — Сколько? — Большая группа. Не сосчитать. Они слишком далеко. — Тогда возвращайся и как можно скорее пересчитай. «Виннету» удалился и всего через десять минут уже вернулся с новыми сведениями: — Там всадники и всадницы. Двадцать воинов и четыре раза по десять скво с большой поклажей на мулах. — Насколько они далеко от нас? — Через четверть часа достигнут Наггит-циль. — Понаблюдаем за ними, но так, чтобы нас не заметили. Это скво сиу, они направляются к горе Виннету. Кто мужчины, я не знаю. Итак, сейчас мы едем к Деклил-То. Думаю, твоя помощь мне больше не понадобится. «Виннету» удалился, не издав ни звука. Вот это дисциплина! Когда наш старый добрый Папперман узнал, кого мы здесь ожидаем, он не мог усидеть на месте. Братья Энтерс чувствовали себя не в своей тарелке. Они несколько раз спрашивали, не следует ли им вернуться. — Теперь вы с нами и останетесь у нас, — ответил я. — Мое прозвище называть не стоит. На том и порешили. Я вместе Душенькой ожидал интересных событий, хотя сожалел, что из-за этого придется отказаться от просмотра манускриптов. Прошла четверть часа, потом еще одна. Те, кого мы ждали, не торопились. Только через час вдали послышался шум. Индейцы шли пешком: подъем был очень крут, и лошадей пришлось оставить внизу. Услышав громкие возгласы, мы поняли, что нас заметили. Длинный как жердь и такой же тощий человек направился к нам, странно раскачиваясь на ходу. На нем был элегантный американский костюм с белоснежным высоким воротом и такими же белыми манжетами. На груди сверкала жемчужная брошь, а на пальцах — перстни с драгоценными камнями. Его руки казались непропорционально большими, ноги тоже, а нос… о, вот это был нос! Такое чудо могло достаться только от большеносой индейской матери и горбоносого отца-армянина. Кроме того, нос выглядел так, словно его с обеих сторон сплющили до такой степени, что осталась лишь одна сухая перегородка. Для подобного творения природы назойливые глазки, лишенные ресниц, были явно мелковаты, а лицо — чересчур узко. Голова напоминала птичью, но «птичка» эта была не орлом, а, скорее, туканом [72]. Не поздоровавшись, он окинул нас пустым взглядом, словно мы были неодушевленными предметами или какими-то никчемными людишками, и спросил: — Кто вы? Вопрос прозвучал довольно бесцеремонно. Не получив тотчас же ответа, он повторил: — Кто вы? Я должен знать! Мне и Душеньке в голову не пришло отвечать ему, Молодому Орлу — тем более. Оба Энтерса имели свои причины не высовываться. А потому отдуваться пришлось бедняге Папперману: — Вы должны это знать? В самом деле? Кто же это вас уполномочил?