— Чем? — Мыслями, которые вы только что облекли в слова. — У каждого человека свой образ мыслей. Я не пользуюсь чужими. Вопросы, которые я вам задал, тоже мои. Ваше право отвечать на них или нет. — Охотно отвечу. Не только словом, но и делом. Вы спросили меня, дошло ли до нас понимание?! Возможно, не все, но многое! Вот доказательство. — Он указал на двенадцатиконечную звезду на своей груди и продолжал: — Миссис Бартон желает знать, что это значит, и я отвечу — это значит, что мы готовы искупить прошлое. Мы больше не хотим ненавидеть, мы хотим любить! Мы постараемся стать достойными потерянного Рая. Следовательно, закон Джиннистана у нас снова должен вступить в силу. Мы стремимся обрести внутреннюю связь и больше не быть разобщенными. Мы хотим сплотиться так крепко, чтобы никакая сила не смогла нас разобщить! У нас нет ни одного повелителя, который мог бы нам приказать, а потому мы приказываем себе сами. Я был первым, кого учитель Тателла-Сата назвал «Виннету». Вскоре таких стало десять, потом — двадцать, пятьдесят, сто. Теперь их исчисляют тысячами! — Почему вы называете себя «Виннету»? — спросила Душенька. — А есть что-нибудь любимее и лучше? Разве Виннету не был образцом выполнения наших заповедей? А самое главное: разве имена Виннету и Олд Шеттерхэнда не стали притчей во языцех? Символами дружбы и человеколюбия, готовности помочь и пожертвовать собой? Существовали ли с тех пор, как создай этот мир, более искренние и верные друзья, чем эти двое? Мы не сделали ничего особенного. Мы просто основали клан, новый клан, каких всегда у красных людей были тысячи и которые есть до сих пор. Но одна особенность: каждый член клана обязан быть ангелом-хранителем другого — всю жизнь до самой смерти. Можно было бы назвать этот клан Кланом ангелов-хранителей, но мы назвали его кланом Виннету, потому что это звучит скромнее. Мы сделали правильный выбор, и до сего дня память о лучшем из лучших вождей апачей живет в нас. Но мы не уклоняемся от истины. Наш клан будет единственным памятником, который поставит ему раса. Нет лучшего и более правдивого! Гигант из золота и мрамора, царящий вместе с горами над землями и народами, стал бы ложью, высокомерием. Именно нашим высокомерием и нашей ложью, а не Виннету! Он никогда не лгал, он всегда был скромен. В этом мы должны равняться на него. Ему суждено стать нашей душой. И тогда он окажется выше самой высокой горной вершины! А потому он больше и величественнее, чем любая колоссальная статуя, которую хотят поставить ему маленькие людишки! Я счастлив услышать, что Олд Шеттерхэнд того же мнения. Я хочу, чтобы Тателла-Сата узнал это как можно скорее. Вы позволите дать ему знать, выслав гонца? — С удовольствием, но кто будет этим посланцем? — спросил я. — Никто из нас. Я позову его. Индеец отвернулся от огня на юг, приложил руки ко рту и громко прокричал: «Вин-не-ту!» Тотчас откуда-то издали до нас донеслись похожие звуки. — Это эхо? — спросила Душенька. — Нет, — ответил Молодой Орел. — Это ответ «Виннету». Стояла ночь. Мерцали звезды. В их свете мы увидели, как к нашему костру медленно приблизилась какая-то фигура. Человек был облачен в точно такой же кожаный костюм, как и Виннету. Волосы его были собраны в пучок и свисали на спину. Оружия у незнакомца не было. Он остановился перед нами. Свет костра упал на его лицо, и мы увидели, что мужчине около сорока лет. — Ты покровитель Наггит-циль? — спросил Молодой Орел. — Да, — ответил незнакомец. — Вышли гонца к Тателла-Сате. Пусть он сообщит, что Молодой Орел вернулся и выполнил его поручение. Пусть он скажет ему еще, что Олд Шеттерхэнд здесь и что он нашел наследство Виннету. И пусть он скажет ему вот что: в борьбе против памятника он может положиться на Олд Шеттерхэнда как на самого себя. Все это, естественно, произносилось на языке апачей. Затем Молодой Орел сделал приветственный жест рукой, после чего незнакомец удалился, не сказав больше ни слова. — Как странно! — произнесла Душенька, жаждавшая разъяснений. — Не странно, а, наоборот, очень даже легко объяснимо, — возразил юноша. — У Тателла-Саты, то есть у горы Виннету, вы познакомитесь с нашим кланом и все поймете. — Разве мы не имеем права узнать обо всем сейчас? — искренне удивилась она. — Я возвращаюсь домой, а потому не располагаю точными сведениями. Хотя я и поддерживал связь с горой Виннету, но только в особо важных случаях. Все это время Энтерсы не вмешивались в разговор, поэтому голос Гарримана прозвучал полной неожиданностью: — Это меня очень интересует! Нельзя ли хотя бы узнать, имеют ли право белые стать членами клана Виннету? Повернувшись к нему, индеец ответил: — Он создавался только для индейцев, но идея включить в него белых близка к его основной цели. Мы хотим, чтобы любовь, к которой мы стремимся, объединила не только нас. но и все человечество. — Можете ли вы запретить нам основать свой собственный клан Виннету? — Этого не может запретить никто. — Имеет ли право член клана сам выбирать себе покровителя? — Нет. Можно лишь сообщить о своем желании, и, если это возможно, оно будет удовлетворено. Если бы каждый поступал так, скоро появилось бы много людей, имеющих одних и тех же покровителей, в то время как другие не имели бы их вовсе. Защищать всеобщего любимца не заслуга. Быть ангелом ненавистного или даже всеми презираемого — вот тяжкий и тернистый путь к истинной гуманности. — А о покровителе и его опекаемом объявляют публично? — Нет. Это тайна. Никогда защищаемый не знает своего защитника. Но сведения о том и другом записываются. Каждый покровитель носит имя опекаемого на внутренней стороне звезды, на груди. После его смерти звезду отделяют от одежды и выясняют, чьим ангелом был ее обладатель. — Отлично! Пусть и у меня посмотрят. — У тебя? — удивился его брат. — Да, у меня! — ответил Гарриман совершенно серьезно. Тут Зебулон рассмеялся и спросил: — Разве ты тоже «Виннету», да еще замаскировавшийся? — Нет, но я хочу им стать. — Не смеши! Думаешь, что именно тебя допустят в клан как первого белого? — Нет. Об этом я и не мечтаю. Но, несмотря ни на что, я буду «Виннету». Все это мне по душе, и даже очень. Раз мне невозможно стать красным «Виннету», я буду белым. — Как? — Очень просто. Я буду основателем клана Виннету для белых. — Когда? — Сегодня, здесь, сейчас! — Безумец! — Зебулон пренебрежительно махнул рукой, но Гарриман не обиделся. — Смейся сколько хочешь! Я сделаю это. Я должен, должен! Да и тебе, пожалуй, придется. — Мне? И в голову не придет. — Придет или нет — это не главное. Я тоже не сам придумал. Все случилось помимо воли. А если такое происходит, то нужно подчиняться. Итак, сейчас я учреждаю клан Виннету для белых. Буду ли я первым и единственным членом клана — это не столь важно. Смешно это или нет — тоже. Но я хочу, чтобы вступил хотя бы еще один — ты, Зебулон! — Об этом не может быть и речи! — быстро отреагировал тот. — Но я настаиваю, и ты увидишь, что тебе придется это сделать. Миссис Бартон, полагаю, у вас с собой швейные принадлежности? — Конечно, — ответила Душенька. — Прошу иглу и катушку хороших черных ниток. И ножницы. — Все это у вас будет, — ответила она и направилась в палатку. — А вы, мистер Бартон, — писатель, — продолжал он, обращаясь ко мне. — Значит, у вас должны быть перо и чернила. — Письменные принадлежности со мной, — ответил я. — Тогда прошу, дайте мне перо и несколько капель чернил. Бумага у меня есть. — Моя жена принесет и то и другое. — Зачем тебе чернила и перо? — удивился Зебулон. — Написать имена тех, кого я хочу защищать. — Глупость, самая настоящая глупость! Ты и мне не скажешь, кто они? — Нет! Никто не должен этого знать. А ты — тем более. После того как Душенька все принесла, Гарриман вырезал из шкурки съеденного зайца маленькую двенадцатиконечную звезду, с которой он с помощью острого ножа соскоблил шерсть. Потом отрезал кусочек бумаги и, положив его на колено, вывел задуманное имя. Шить он не умел совершенно. Уже после нескольких стежков ему пришлось отпороть звезду от пиджака в начать все сначала. Так повторилось несколько раз. — Будто само провидение против меня… — ворчал он. — Но я добьюсь своего. Тут моя жена не выдержала: — Позвольте мне! Пожалуй, я справлюсь лучше и быстрее. — Вы в самом деле хотите мне помочь, миссис Бартон? Как это приятно! Только пожалуйста, не поднимайте бумагу и не читайте, что там написано! Она приложила бумагу к указанному месту на лацкане пиджака, прикрыла сверху звездой и начала пришивать. — Какая кропотливая работа! Мне бы, конечно, с этим не справиться, — признался Гарриман и после короткой паузы добавил, словно про себя: — Я чувствую себя так, будто подписал себе смертный приговор. И все же на душе легко и хорошо. Зебулон не отрывал глаз от моей жены. Но его внимание было сосредоточено больше на ее лице, чем на руках. Его пальцы бесцельно теребили заячью шкурку. Вдруг он взял ножницы и, как его брат, вырезал двенадцатиконечную звезду. Проделал он это механически, будто во сне. Затем нерешительно протянул Душеньке звезду: — Миссис Бартон, пожалуйста, сделайте то же самое и мне!