Британец взглянул на нее с горькой усмешкой. Ему очень хотелось растолковать суть дела, но он успел лишь сказать: - Я должен объяснить тебе... - Но индианка знаком оборвала его. - Мой брат болен и страдает от ран. Он уже много говорил. Он должен побольше есть и поправляться. Мико велик и мудр, он сам все поймет. С этими словами она вышла за порог и столкнулась с Розой. - Мой брат очень юн и мелет языком, как несмышленая девчонка, но за этой глупостью спрятана хитрость змеи. Канонда пытливо смотрела на Розу, ожидая услышать подтверждение своим словам. Но Роза молчала. - У него глаза голубя, - продолжала индианка, - а язык гремучей змеи. Роза по-прежнему безмолвствовала. - Не много ли лжи для ушей Белой Розы? - Она слышала слова бледнолицего брата, - ответила Роза, - но она слышала и его сердце. Как можно говорить о лжи? - Белая Роза для Канонды дороже жизни. Белая Роза - отрада своего отца, но глаза у нее не так остры, как у Канонды и мико. - Она несчастна, как и ее бледнолицый брат. - Роза - голубка, а мой бледнолицый брат - змея. Он - лазутчик, жестоко бросила индианка. Роза покачала головой. - Откуда Канонде это известно? - Глаза Розы видят лишь белую кожу и нежные руки, а дочь мико слышит ложь. Девушке, выросшей в простоте племенных нравов, не имеющей никакого понятия о законах, которые приводят в движение народы, рассказ британца показался, должно быть, просто небылицей. Взаимоотношения великих наций измерялись для нее масштабом жизни крохотного народа, в лучшем случае, союзных племен. И вождь Соленого моря, морской разбойник, виделся в привычной роли главы одного из них. А то обстоятельство, что несмотря на открытую войну с янки моряк рассчитывает на великодушие врага, не укладывалось в правовые представления индейцев и не могло расцениваться иначе, нежели коварная ложь. С другой стороны, и англичанин был озадачен. Кто она, собственно, такая, эта юная индианка, чтобы допрашивать его как пленного шпиона? Откуда этот властный тон, эта заносчивая мина при всей наивности существа вопросов? И почему ее так занимает этот пират? Неужели она из его банды? Нет, не похоже, совсем не похоже. А! Да ведь это скорее всего девичье любопытство, страсть к досужей болтовне! Утешив себя этим выводом, он выкинул из головы мысли о странной посетительнице. 7 Прошло еще два дня. Молодой мичман чувствовал, как силы постепенно возвращаются к нему. Чудодейственность бальзама блестяще подтвердилось, и боль уже совсем не сковывала движений. Правда, бродить по деревне строго возбранялось. А он не раз пытался это проделать, но неизменно наталкивался на враждебные взгляды скво и вынужден был возвращаться в вигвам, не удовлетворив своей любознательности. Индианки неукоснительно заботились о его питании, приносили завтрак и ужин, но при этом не давали втянуть себя в разговор. Это случилось на десятый день, точнее, на десятую ночь. Он уже начал дремать, как вдруг сквозь щель между косяком и бизоньей шкурой увидел отсвет яркого пламени. С криком: "Пожар! Деревня в огне!" - он выскочил наружу и прямо через кусты побежал к тому месту, где полыхал огонь. Свет факелов озарял довольно большую хижину - это было жилище мико. Внезапно у входа в него возникла женская фигура. Поначалу она была совершенно неподвижна, казалось, женщина прислушивается к шелесту листьев и смотрит в ту сторону, где затаился британец. Но вот она сделала несколько шагов. Она, видимо, нашла подходящее место, откуда лучше всего открывался обзор речной излучины, отражающей огни нескольких сотен факелов. Ему удалось не упустит женщину из виду. С величайшей осторожностью, словно боясь спугнуть сотканное из воздуха видение, шаг за шагом, он приближался к ней. Это была Роза. Он стоял довольно близко, не открывая от нее глаз. И, наконец, решился подойти. Она услышала легкий шорох шагов, повернулась и пошла навстречу. - Не бойся, чужеземец, - сказала она по-английски, - наши женщины слишком увлечены ночной пляской. - Приношу тысячу извинений, мисс, за мою назойливость. - Извинений? Разве мой брат нуждается в извинениях? Ты не сделал мне ничего плохого. - Это не игра воображения? Не сон? Неужели все это наяву? Она смущенно отвела глаза. - Мой брат видел сон? Меланхолические звуки какого-то музыкального инструмента на время прервали их разговор. - Ночь сыра и прохладна, от реки поднимается густой туман. Мой брат не должен оставаться под открытым небом, иначе его снова начнет лихорадить. Она задумалась и добавила: - Но мой брат может смотреть на пляску девушек из этого вигвама. Роза протянула ему руку, отвела в хижину и указала на окошечко в занавеске, сквозь которое был виден освещенный огнями берег. У самой бухты, где восемь дней назад кипела работа, собралось сотни две девушек, женщин и стариков. Руки у всех заняты, в одной - смоляной факел, в другой - колокольчик. А четверо взрослых девушек расположились на самом обрыве: они играли на индейских барабанах и флейтах. Индейский барабан напоминал тамбурин, снабженный погремушкой. Молодые индианки поднимали барабаны высоко над землей и ударяли в них короткими толстыми палками. Флейта представляла собой дудку с тремя отверстиями, издающими необычайно низкие заунывные звуки. Поначалу музыка звучала слабо и глуховато, но мало-помалу набирала мощь, а движения юных женских фигур становились все энергичнее. Пляска обретала страсть. Тамбурины придавали музыке какой-то дикий, сумбурный, но не лишенный своеобразной прелести характер. Одна из девушек поднялась и с очаровательной грацией начала движение по кругу, другая - уже шла ей навстречу. У обеих в руках по тамбурину. С неуследимой быстротой перебирали они ногами, а тела были подобны двум вихрям. Неистовая, огневая пляска продолжалась не менее десяти минут. Затем в центре появился мальчик. На голове - корона из перьев. Ярко раскрашенное лицо поражало своим воинственным видом, а свирепая гримаса, до неузнаваемости исказившая юные черты, выдавала пылкое желание казаться еще страшнее. Вскоре к нему присоединился второй мальчуган. Он был размалеван не менее диким и фантастическим образом. И оба начали воинственный танец. Она падали навзничь с такой безоглядной истовостью, что внушали страх за свои неокрепшие кости, затем с проворством ящериц ползали по кругу и, внезапно вскочив на ноги, налетали друг на друга, как петухи. Но вот они резко повернулись к девушкам и вырвали у них тамбурины. Не успели они вернуться в середину живого круга, как тот разделился на две половины, которые, в свою очередь, начали встречное движение. Все завертелось. Скво неслись обок со скво, девушки - с девушками. Кружились все быстрее и быстрее, меняя направление, размахивая факелами и погремушками, покуда все не смешалось, превратившись в беснующуюся беспорядочную толпу. Сотни ярких огней, скачущих в прибрежной мгле, порождали впечатление пылающей адской реки. Если бы наш британец был хоть сколько-нибудь верующим человеком, он бы, конечно, решил, что оказался там, где положено мучиться грешникам. И судя по долгому изумленному молчанию был не далек от мысли о дьявольском наваждении. - Это же сатанинское... простите, мисс, какое-то жуткое зрелище! - в страхе воскликнул он. - Где мы, ради всего святого? - В вигваме мико. - Мико? Мико... Кто этот мико? - Вождь окони. - Мико сейчас далеко, - донесся голос Канонды из соседней комнаты. Но ему достаточно запаха следов чужеземца. А моей сестре не годится забывать, что она и дочь мико, и гостья его. - Ради бога! - взмолилась Роза. - Пусть мой брат уходит, ему нельзя больше оставаться в вигваме вождя. Если мико... - Только одно слово... Этот мико... - Мой брат действительно должен уйти, - настаивала Роза. Краснокожие сестры очень недоверчивы, они затаят зло, если увидят его с Розой в вигваме вождя. - Да, да, конечно, - согласился молодой человек и вдруг нежно пожал ей руку. - Спокойной ночи! Храни тебя Бог, прекраснейшее из созданий. - Спокойной ночи, брат. Он выбежал в переднюю комнату и чуть не столкнулся с индианкой. Голова у него шла кругом: он искал свою хижину, но та как сквозь землю провалилась. Серебристые волокна тумана стелились по прибрежным холмам ни крыш, ни деревьев, ни огонька. После того, как погасли факелы, тьма стала непроницаемой. От реки несло холодной влагой, она быстро остудила его горячие порывы, и по спине снова, как во время болезни, забегали мурашки. Рядом послышался кроткий певучий голос: - Мой брат долго был на ногах. Разве он не хочет поскорее вернуться в хижину? Мичман повернулся и увидел индианку. - Моя сестра не спускает с меня глаз, - не очень радостно сказал он. - Все молодые воины ушли с мико, а Канонда - дочь вождя. - Значит, ты дочь мико? Она кивнула: - Канонда уже говорила об этом своему брату. Ночь холодна. Мой брат должен лежать в постели, иначе новое солнце он увидит больными глазами. Она указала направление и двинулась вперед. - Здесь, - остановившись перед хижиной, сказала она, - мой брат найдет покой и отдых. Канонда откинула шкуру, пропустила его вперед и поспешно удалилась. - Это дочь мико, великого вождя окони! - воскликнул он, освобождаясь от последних чар своих ночных видений. Утреннее декабрьское солнце разливало мягкое тепло, вновь пробуждая к жизни обитателей реки и вигвамов. Тысячи диких уток, гусей, лебедей усеяли гладь реки, а из прибрежных зарослей подавали голоса пересмешники, попугаи и зимородки. С примыкающей к лесу поляны доносилось пение девушек, стерегущих маленькое стало ручных бизоних. А ближе к реке полыхало пламя костра, вокруг которого носились подростки. С ликующими криками сжигали они набитую соломой фигуру. Белый цвет, вероятно, означал, что происходит расправа над янки. Туловище, облаченное во что-то вроде жилета, было утыкано стрелами. Из хижины, служившей приютом нашему мичману, вышла Канонда с корзиной в руке. Она уже подходила к вигваму отца, как вдруг ее догнал юный моряк. Быстрый и бодрый шаг его говорил о том, что он восстановил силы. А его бледный измученный облик преобразился настолько, что в нем нельзя было не узнать характерных черт дюжего краснощекого Джона Булля [прозвище англичан]. Живые синие глаза светились спокойной радостью и выдавали незаурядный практический ум, а пробившаяся на подбородке растительность вкупе с орлиным носом придавали его лицу уверенный и мужественный вид. От бравой наружности изрядно отставал гардероб: помимо воротника, который уже не спасло бы никакое мыло, облик юноши портил дырявый камзол и тряпица из хлопка, которая не могла скрыть следы схватки с аллигатором, оставленные на штанине. Едва заслышав шаги моряка, индианка обернулась и шагнула навстречу. В ее лице не было и намека на ту недружественную холодность, с какой говорила она с ним днем раньше. Напротив, Канонда излучала привет и радость. - Сну моего брата, - рассмеялась она, позавидовал бы и медведь. Ему не помеха ни крики гусей, ни гомон болтливых скво. Солнце уже высоко, а он и не слышал, как к нему заходила сестра.