- Бальзам исцелит его через восемь солнц, - заверила Канонда. 6 Поразительное искусство врачевать раны и снимать жар, выработанное индейцами в нескончаемых войнах и скитаниях по дикому лесу, не замедлило проявиться и в случае с молодым чужеземцем. Через тридцать шесть часов он уже забыл про озноб, и едва миновала неделя, как рана начала заживать. Мертвенная бледность лица сменилась здоровым румянцем. Глаза ожили и заблестели, располагая к веселым шуткам, а не к скорбному сочувствию. Он бы наверняка вышел из вигвама посмотреть на мир божий, если бы не запреты двух его строгих покровительниц, опасавшихся возврата лихорадки. Ему приходилось коротать время в своем заточении, где единственной его утехой было поглощение винограда, диких слив в сахаре да бананов. Но не успел он в то утро заняться этим, как на пороге возникла Канонда с тарелкой в руках. Его меню пополнилось жареными перепелами. Она поставила блюдо на столик и вернулась к выходу, чтобы опустить бизонью шкуру и защитить мягкий полумрак хижины от ярких утренних лучей. - Доброе утро! - сказал молодой человек, удивленно взглянув на индианку. Она не ответила на приветствие, кивнула в сторону перепелов и опустилась на пол. Но увидев, что ее подопечный не притрагивается к угощению, она поднялась и сказала: - Мой юный брат прибыл на каноэ великого вождя Соленого моря. А жил ли он в его вигваме и раскурил ли с ним трубку мира? Эти слова были произнесены на довольно беглом английском, но с глубокой гортанной окраской, свойственной языку ее племени. - Каноэ? Вигвам? Трубка мира?.. - повторил юноша, словно не поняв, о чем идет речь. - Да, я плыл на каком-то каноэ, но черт бы побрал это плавание! Я его и на том свете помнить буду! Брр! Не такое уж это удовольствие кружить по воде восемь или, бог весть, сколько там дней и сочинять себе обед из подметок. Будь проклята наша охота за черепахами и наша любовь к устрицам! Больше я до них не охотник! Но скажи мне, милая девушка, где я, собственно, нахожусь? Помню, что последние дни блуждал по каким-то болотам, где ничего съедобного, кроме аллигаторов и диких гусей, и представить невозможно. Но у первых - зубы, а у вторых - крылья. Так где я имею честь обретаться? Индианку несколько смутил этот бурный поток слов, и некоторое время она осмысливала его, приводила в порядок. Наконец, она, кажется, все уразумела, но взгляд ее стал жестче. - Мой брат не ответил на вопрос своей сестры. Жил ли он у вождя Соленого моря? Курил ли с ним трубку мира? - Да, жил, - сказал чужеземец, полагая, что понял, о чем идет речь. Я жил у вождя Соленого моря, если ты имеешь в виду наш народ. Что же касается трубки, то нет, не курил. У нас нет такого обычая. Вот французы и негры - другое дело. - Мой брат, - холодно возразила Канонда, - говорит раздвоенным языком. Свою сестру он считает чересчур глупой. Канонда - дочь мико, - с достоинством закончила она. - Канонда - дочь мико? - Как мой брат попал в каноэ, в котором был найден своей сестрой? - А как может оказаться в шлюпке честный английский мичман, когда ему приспичило полакомиться устрицами? А в это время какой-то французский пес, пират, сваливается ему на голову и тащит его в свою разбойничью нору! Ночью мне удалось улизнуть. Была бы воля Божья, Том и Билл составили бы мне компанию, но мерзавец запер нас всех по отдельности. Создавалось впечатление, что молодой человек говорит все это не столько для того, чтобы вразумить Канонду, сколько для собственного наслаждения, - он вновь обрел дар речи! - Стало быть, мой брат украл каноэ у вождя Соленого моря и ночью бежал из его вигвама? - Это каноэ принадлежит гнуснейшему главарю пиратов. Не его ли ты называешь вождем Соленого моря? Индианка смерила его столь выразительным взглядом, что у молодого моряка сразу поубавилось веселости. - Мой брат слишком юн, чтобы встать на тропу войны с вождем Соленого моря. Для начала ему неплохо бы научиться охотиться на оленя и бизона и уметь убивать водяных гадов. Иначе его сестрам придется плакать над трупом своего погибшего брата. В ее голосе слышались нотки и сочувствия, и насмешки, но она очень хотела услышать ответ британца. - Неужели ты думаешь, что английский офицер не побрезгует вступить в войну с каким-то пиратом? Эти псы созданы для тюрьмы и виселицы. Индианка ответила взглядом, полным презрения. - Послушай, юноша, - отчеканила она, - когда краснокожие воины вступают на тропу войны, они либо убивают врагов в бою, либо берут их в плен, чтобы показать их тем, кто помладше. Я видела пленных воинов и утверждаю: мой брат не вождь и не воин. Руки его нежны, как у девушки. Они никогда не держали томагавка. Вождь Соленого моря захватил его вместе с другими юнцами. Это - великий вождь, он убивает мужчин, но ему нет дела до детей и женщин. У моего брата сильный язык, но слабые руки. - Можно подумать, что ты знаешь о пирате больше, чем можем знать мы оба, - не скрывая досады, возразил англичанин. - Вождь Соленого - великий воин, имя его известно во многих землях. - Далеко отсюда его вигвам? - Мой брат, - возразила индианка насмешливо, - плыл сюда от самого вигвама вождя. Краснокожие выбирают в лазутчики таких воинов, которые умели измерять тропу. Разве у бледнолицых иначе? - Ты считаешь меня шпионом, засланным к вольным охотникам? - Мой брат говорит языком моих врагов. Или язык его раздвоен? - Пожалуй. Я и сам не могу понять, во сне я или наяву. Быть может, именно тебе я обязан жизнью. Если так, прими мою сердечную благодарность. Прости, если слова мои, возможно, не понятые тобой, показались тебе обидными. Скажи только, где я? Я помню только меднокожую девушку, пришедшую мне на помощь, когда меня цапнул аллигатор. А еще в моем неясном воспоминании остался милый образ не то ребенка, не то девушки, который, как ангел, являлся мне только во сне. Мне казалось, что я увидел глаза сестры. Но, по правде сказать, хоть я и не знаю, как ты относишься к пирату, у меня есть причины ненавидеть его. Мы снялись с якоря в Ямайке, цель нашего плавания состояла в том, чтобы разведать притоки Миссисипи. Я и несколько моих товарищей добились от старого ворчуна, я имею в виду нашего капитана, разрешения половить черепах и устриц. От фрегата удалились на порядочное расстояние и заплыли в глубокую бухту, где была тьма устриц. Не успели мы от души поработать граблями, как видим: прямо у нас перед носом появляется яхта, вся утыканная пушками и ружьями. Пистолетов при нас, естественно, не оказалось, и пираты попросту сгребли нас, как мы гребли устриц. Потом рассовали по каким-то чуланам, каждого поместили отдельно. И уж оттуда я дал тягу. Из рассказа моряка индианка уразумела не более половины и все еще продолжала недоверчиво покачивать головой. - Язык моего брата змеится. Он хочет уверить, что не вступал на тропу войны с вождем Соленого моря. Но и вождю незачем похищать юных воинов. Зачем же ему понадобился мой бледнолицый брат? - Думаю, все объясняется трусостью пирата. Он боится, и не зря, что мы обнаружим его логово и обложим своими сетями, а потом повесим мерзавца на рее. - Я же сказала, что у моего брата лживый язык. Народ моего брата вступил на тропу войны с вождем Соленого моря, а тот заманил воинов в ловушку. Разве не так? - Милая моя девушка, - британец начал терять терпение, - мы не воюем с пиратом, хотя я не упустил бы случая заковать его в кандалы. Честь воевать с ним мы уступаем янки - нашим строптивым братьям. Вот с ними-то мы и ведем войну. Хотя, не то чтобы войну... Просто мы снарядили несколько кораблей и полков, чтобы малость проучить их... - Народ моего брата не ведет войны с вождем Соленого моря и все же готов повесить его? Народ моего брата заслуживает собачьей смерти?! Британца передернуло от этих слов. - Мой брат говорит о янкизах, - продолжала индианка, - что ведет с ними войну, что хочет их проучить. А сам-то он разве не из них? Разве не на их языке говорит он? - Я имею честь быть англичанином, - ответил молодой человек с самодовольной гримасой истого кокни [прозвище жителей Лондона]. - Англичанин? - в раздумье повторила девушка. - Вождь нашей школы много рассказывал нам об этом народе. Он обитает на далеком острове в стране заходящего солнца. У этого народа есть престарелый вождь, который как малое дитя. - При этих словах она коснулась рукой лба. - Головы мужчин там полны тумана, а утробы прожорливы и ненасытны. Они уже посылали вождей в страну янкизов, но те прогнали их прочь. Так значит, мой брат из этого племени? Британец, коему пришлось выслушать целый катехизис, вбиваемый сельскими учителями Америки в головы своих воспитанниц, не без смущения ответил: - Разумеется, я с этого острова. И его вождю, как ты окрестила нашего короля, действительно свойственны кое-какие причуды. Палату лордов он принимает порой за стадо спесивых павлинов. Но я не могу согласиться с твоим отзывом о моем народе. - Язык моего брата опять лукавит. Не из того ли он племени, у которого много кораблей, не из того ли он племени, на которое поднял томагавк Большой Белый отец? - Из того, - с досадой сказал британец. - И это племя, - с улыбкой притворного сочувствия спросила она, собирается проучить янкизов? - Да, именно так. - Несчастные глупцы! Плохо придется народу моего брата. Разве янкизы не отняли у него землю? - Черт их дери, если им такое померещится! У них хватило наглости оспаривать у нас власть над Соленым морем, если выражаться на индейский манер. Эти братишки заартачились и закрыли нам доступ на их посудины, что не сделали ни французы, ни русские. А потом еще и попытались увернуться от нашего британского найнтейла [девятихвостка (англ.) - плетка, применявшаяся на английском флоте для наказания матросов]. Молодой человек изъяснялся ядреным морским языком и довольно точно изложил причины второй войны между Соединенными Штатами и Англией. Самонадеянный обычай британских морских волков забирать себе с американских судов приглянувшихся им матросов, возмутил американцев и подвиг их на распрю с владычицей морей. - Стало быть, война началась из-за того, что янкизы пожелали плавать по Соленому морю в своих больших каноэ? - Да. - И томагавк войны будет поднят всюду: на море, в лесах, в вигвамах? - Вот об этом надо подумать. Нас послали исследовать устье Миссисипи, то бишь измерить глубину всех ее рукавов, пройдут ли по ним крупные суда. Результат был не так уж плох. Но все портит одна треклятая мель, как раз поперек устья. Если б не она, мы дошли бы до Вашингтона и задали бы там жару. - Значит, мой брат покинул большое каноэ, чтобы поднять томагавк в стране янкизов и завоевать ее? - Да. - И моего брата захватил в пути вождь Соленого моря? - Если тебе нравится столь почтенное наименование пирата, считай, что так. - Что же мой брат собирается делать? - Как можно скорее попасть к своим. Иначе меня вычеркнут из мичманского списка, а я уже был недалек от продвижения по службе. Я не могу особо удаляться от Миссисипи. Наша армия, должно быть, уже высадилась на берег. - А если мой брат попадет в руки янкизов? - Постараюсь не попадать. - Янкизы владеют всей землей между Большой рекой и Соленым морем. И стерегут ее зорче орлов. Мой брат не пройдет через их владения. Первый же шаг выдаст его. Они схватят и убьют моего брата. - Безоружного? Такой подлости я от них не жду. В их жилах течет британская кровь. - Они примут моего брата за лазутчика и накинут на него петлю. Последние слова, видимо, произвели впечатление на британца. Помолчав, он ответил: - Могут, конечно. Но не посмеют. Как бы то ни было, я должен попытаться. - Мой брат, - снова вспылила индианка, - совсем перетрудил свой несчастный язык, чтобы опутать большой ложью дочь мико. Он говорит, что его народ не встал на тропу войны с вождем Соленого моря и все же готов повесить его. Он говорит, что его народ воюет с янкизами, а сам хочет идти по их земле и спать в их вигвамах. Мой брат, - с угрозой произнесла она, пробрался в вигвам вождя Соленого моря, а оттуда - в вигвам мико, чтобы найти тропу его народа и показать ее янкизам. Мой брат - лазутчик янкизов. Она смерила мичмана таким взглядом, от которого он явно не испытал удовольствия, и встала, чтобы уйти.