Мы все, кроме Элизы, замершей у окна, и Корзунова, допивавшего чай в своем кресле, заняли места за столом. – Ну-с, приступим, господа – сказал Конев. – Елизавета Львовна, завтра в суде ждут вашего выступления. – Я знаю об этом, – проронила Элиза, разглядывая через стекло прохожих. – Вы готовы к тем вопросам, которые вам наверняка станут задавать юристы противной стороны? – Это каким же? – девушка, обернувшись, деланно скривила губы в усмешке. – Адвокат князя начнет задавать вам самые неудобные и неприятные вопросы, какие только сможет придумать. Ну, и князь наверняка подскажет ему, куда следует бить. – А зачем это князю? – встрепенулся студент. Конев сверкнул глазами из-за стекол своих золотых очков: – У него будет одна цель: скомпрометировать нашего свидетеля перед присяжными заседателями. – Поверьте, меня не страшат вопросы про частную жизнь и собственное греховное падение, – голос Элизы вдруг затрепетал, а глаза, и без того большие, еще шире распахнулись и увлажнились. – Я бежала из родного дома в шестнадцать лет, обманутая заезжим драгунским корнетом. Спустя месяц он оставил меня в чужом городе, в гостинице, совершенно больной и без копейки денег. Меня поистине спас антрепренер местного театра, который жил там же, в той же гостинице, и я многим осталась обязанной его милости… – Вы ведь жили с князем, имели с ним связь? – Да, он снимал мне комнаты. – Вы хотели втянуть его в мезальянс, вынудив жениться на вас? – Нет, я никогда не надеялась на честный брак. Я очень хорошо все понимала… – Вы падшая женщина! Почему вы считаете, что суд может принимать на веру ваши слова? – Конев прищурился и сделал из чашки глоток. – Не оскорбляйте меня! Я говорю чистую правду! Я была в отношениях с князем так же, как он – со мной. Так разве наши слова не имеют одинаковый вес? – Нет, так не пойдет, – прервал Элизу Конев, – слишком вызывающе… – Дьявол! – девушка с досадой щелкнула пальцами, а затем опустила голову и в задумчивости приложила указательный перст правой руки к сомкнутым губам. – Ну-ка, еще раз! Только помягче, – скомандовал Конев. – Я говорю, господа присяжные заседатели, только правду, потому что для меня это единственный способ выжить… – снова начала Элиза, но затем на пару мгновений смолкла. Мы сидели за столом в тишине и ждали. – Да, у меня была связь с князем Кобриным, – наконец опять заговорила девушка, – я принимала от него подарки и подношения, и тому есть свидетели! Я даже любила его, любила! Я отнюдь не купалась в роскоши, но это было лучше, нежели за гроши торговать собой в театре, торговать во всех смыслах этого слова, и намного лучше, чем оказаться в отрочестве выданной замуж без моего на то согласия и малейшей симпатии к жениху. И сейчас я говорю правду, а если вы посчитаете, что слова мои не стоят внимания, значит, вы бессердечны и доверяете только громким званиям и пышным титулам. Я просто рассказываю то, что было на самом деле!.. – Он содержал вас, а потом оставил? – Да. – Значит, вы просто мстите ему на ваш разрыв? – Нет. В этом нет ни малейшей нужды. – Вы все еще любите его? – Нет, мои чувства уже далеко в прошлом. – Вы до сих пор не замужем? – Вовсе нет! Я замужняя женщина. – Кто ваш муж? Чем он живет? – Мой муж – приказчик Огибалов. – Зачем вы решили публично обнаружить вашу связь с князем? Вы хотите денег? – И мысли не было! Мой супруг – достойный и вполне состоятельный человек. – Вас не устраивает ваш брак, и вы хотите получить свободу? – Нет, меня устраивает мой брак!.. – Зачем же вы подвергаете его такому позору? – Я знаю о проступках князя и считаю, что я не вправе молчать о них. Я должна заявить о том, что знаю, пусть даже поплатившись своим положением. – Вы хотите сделать заявление? – Я утверждаю, что князь Кобрин причастен к подлогу завещания купца Савельева. Более того, в моей квартире князь хранил некоторые документы покойного, которые я готова предъявить суду… – Лучше, – кивнул Элизе Конев, переглянувшись со следователем, – вот так уже намного лучше. Впрочем, думаю, адвокат у них тоже будет не промах… Тут главное – не дрогнуть! – Уж будьте покойны, – девушка, шумно дыша, будто после быстрого бега, отбросила со лба выбившуюся из прически прядь рыжих волос. Я восторженно хлопнул в ладоши: – Элиза, это было восхитительно! Вы держались просто восхитительно! Это будет несомненный успех! Девушка смерила меня взглядом. – Вы очень добры, Марк Антонович, – протянула она. – Надеюсь, все это будет не напрасно… – Мы все с ума сошли, – раздался вдруг голос Андрея, сидевшего рядом со мной. – Мы просто-напросто ополоумели! Так же нельзя!.. На пару мгновений все, кто был в комнате, затихли. – Чего это нам нельзя? – сухо переспросил Конев. Данилевский-младший повернулся к адвокату: – Нельзя так поступать с Елизаветой Львовной! Это же просто откровенное жертвоприношение… Я положил ладонь на его плечо: – Андрей, голубчик, что вы такое говорите? Студент дернулся всем телом: – Оставьте, Марк Антонович! Я думал о вас лучше! Почему честь Аглаи Петровны, заварившей всю эту кашу, вы ревностно оберегаете, а о других людях, рискующих ради вас жизнью, и вовсе не беспокоитесь? От такого обвинения у меня перехватило дыхание, и я не нашелся что ответить. – А вы? Вы, господин адвокат, – продолжал Данилевский-младший, – вы не хотите всего лишь выкупить у Елизаветы Львовны какую-нибудь княжью побрякушку для своей проклятой коллекции и на том успокоиться? Это, клянусь весами Юстиции, будет даже оригинальнее, чем бороться рублем за очередной трофей на торгах. Приобретение из первых рук, так сказать… – Я не понимаю вас, юноша, – голос Конева был холоден и спокоен, – извольте объясниться! – Вы ведь не адвокатам князей отдаете ее на растерзание, не судьям и не толпе в зале суда. Вы Кобриным ее отдаете, Кобриным! Поймите же, они просто не оставят ее в живых… – Андрей!.. – взглянув на племянника, нахмурился следователь. – И вы, дядюшка, тоже хороши! Совсем уж заигрались со своими трупами у себя в ведомстве, – щеки Данилевского-младшего пылали гневом. – А судьбу и саму жизнь живого человека в грош не ставите! Конев поднялся: – Молодой человек, вы можете заменить меня на моем месте, но вряд ли у Елизаветы Львовны, да и у всех нас тоже, от этого прибавится шансов! Ее показания – наш единственный сильный козырь, и то только в том случае, если завтра присяжные и журналисты будут откровенно сочувствовать ее словам! – Все верно! – раздался за нашими спинами твердый голос Элизы. Мы разом обернулись к ней. – Николай Иванович все говорит верно, – повторила Элиза. – Чем быстрее я дам показания, тем в большей безопасности я буду. Андрей Федорович, не беспокойтесь обо мне: когда все сказано, услышано и записано в судебном протоколе, убивать свидетеля бесполезно. В этом деле, – она вдруг взглянула на меня и усмехнулась, – главное, чтобы до окончания суда дожил господин Арбелов… Студент стих и опустился на стул. В столовой снова воцарилось гнетущее молчание. – К сожалению, в ваших словах есть свой резон, – кашлянув, согласился с девушкой следователь Данилевский. – Я уже все обдумал, – ответил я. – Я намерен воспользоваться опытом вдовы Барсеньевой.