– Хочу заметить, что документы, представленные вами, и ваши доводы нуждаются в самой серьезной проверке. Я буду настаивать на ревизии всех бумаг, относящихся к делу, а это займет длительное время. – Это ваше право и даже обязанность, – ответил я, легким движением смахивая пот со лба. – Я же намерен строго следовать решениям суда и коллегии присяжных. – Тем лучше, тем лучше, – князь поднес бокал к губам, но затем вдруг отставил его прочь. – Мы обязаны разбирать каждую жалобу. – Совсем не похоже, чтобы ваши подчиненные спешили! Первая жалоба по этому делу была подана более года назад. – Не забывайтесь, – князь повысил голос, – обращения горожан рассматриваются ровно столько, сколько нужно. – Кому нужно? – спросил я, стараясь говорить как можно спокойнее. Князь поднялся из-за стола и приблизился ко мне: – Мне, – процедил он, – столько, сколько нужно закону, государству и мне. – Тогда я готов ждать, – я сделал полшага навстречу князю. – Закон и государство подтолкнуть вперед никак нельзя, так пусть же все будет по порядку… – Значит, вы все еще не желаете отступить? – Кобрин еще больше придвинулся ко мне; казалось, что он уже готов схватить меня за грудки. – Нет, – пожал я плечами, – не желаю. – Вы едва ли решились бы на этот скандал, всерьез осознавая, сколько порядочных людей он уничтожит! – Это дело уже уничтожило достаточно порядочных людей. Несколькими больше, несколькими меньше… Князь покраснел: – Я завтра же распоряжусь, чтобы вас арестовали за шулерство, за мошенничество, за подлог доказательств по гражданскому иску… – Не стоит торопиться, ваше сиятельство! – возразил я. – Мой арест может повлиять на мнение присяжных заседателей при рассмотрении ими жалобы о поддельном завещании. Да и репортеры, столпившиеся там, внизу, перед домом господина обер-полицмейстера, будут просто в восторге от подобных новостей. По лицу князя пробежала судорога. – Хорошо! – рявкнул он, но затем, опустив глаза, отступил назад. – Чего вы хотите? – Чтобы завещание Савельева признали поддельным… – Никогда!.. – Кобрин поднял на меня полный ненависти взгляд. – Я не договорил, – продолжил я. – Судом должны быть изучены случаи смертей купца Савельева, а также сына и матери Барсеньевых, на предмет их насильственной природы. – Юродивый, – прошипел князь. Я покачал головой: – Купец второй гильдии, готовый отвечать за свои слова в суде перед лицом присяжных заседателей. – Шут… Лживый изворотливый шут! – Кобрин с полминуты глядел на меня, раздувая ноздри. Затем он, сжав кулаки, принялся ходить вокруг меня кругами: – Так чего же вам все-таки угодно? – Я уже сообщил об этом вашему сиятельству, – сдержанно улыбнулся я князю. – Я не о том. Сколько вы хотите? – О чем это вы? – Цену! Назовите мне вашу цену! Сколько вы хотите за отказ от своих притязаний? – Лично от вас мне решительно ничего не нужно. – Вздор! Ну, хорошо! Вижу, что вы растерялись. Раз вы молчите, я сам назову вам достойную цену. Я подарю вам единственную возможность вернуться в эту вашу Самару и зажить там прежней, доброй, сытой жизнью. – До Рождества еще далеко! Рановато для подарков, не находите? – Сто тысяч! В зале наступила тишина, и только снаружи, с улицы, в приемную доносились людской говор, детский смех, лязг конских подков, скрежетание полозьев саней по смерзшейся снежной корке на мостовой и другие звуки большого оживленного города. – Ну, что скажете? – нарушил молчание князь. – Скажу, – ответил я, – что в прошлый раз, когда вы, ваше сиятельство, почтили своим блестящим присутствием эту нашу Самару, вы предлагали нам лишь десять тысяч. Сегодня ваша щедрость отчего-то до крайности велика!.. – Молчать!! Князь сделал глубокий вдох и, сумев справиться с гневом, заговорил спокойно: – Я предлагаю вам сто тысяч рублей. Вы, к примеру, сможете купить там, у себя в Самаре, какой-нибудь неплохой пароход, с десяток деревянных барж в придачу и заняться доставкой пассажиров и грузов, или же вложить эти деньги в кожевенный завод, или в рыбный промысел, и, преумножив свое состояние, всю оставшуюся жизнь наслаждаться достатком и безмятежностью… Это очень хорошая цена! – Благодарю покорно… – начал я. – Что, вы согласны? – …Но мне ничего не нужно! – Вы разве не поняли? Сто тысяч рублей!.. – Благодарю покорно, – повторил я, запахивая шубу. – Прошу меня простить, но меня ждут дела. На высоком лбу князя вспухла пульсирующая жилка. – Я от тебя в суде и мокрого места не оставлю, – сорвав с руки перчатку и бросив ее на стол, он с усилием расстегнул тугую пуговицу на явно сдавливавшем ему шею воротнике мундира и с облегчением потер пальцами оставшуюся на холеной коже розовую полоску. – Пошел вон, остолоп! Едва кивнув головой вместо поклона, я развернулся и вышел из приемной. Глава XX Мы условились встретиться у Элизы в день накануне очередного судебного заседания. Это встреча была важна. Конев считал ее надобной, дабы разъяснить нашей главной свидетельнице, как следует держать себя в суде. С ним соглашался и Данилевский-старший, полагавший необходимым дать строгие наставления не только Элизе, но и мне с Андреем. Мы со студентом были против большого сборища: это могло привлечь к тайной обители актрисы Лангер нежелательное внимание. Но единство усилий всех участников – важное условие победы в процессе, и мне пришлось согласиться на общую встречу при условии, что мы будем осторожны: сначала в квартире Элизы появится Данилевский-младший, затем через час-полтора – я, а потом, спустя некоторое время, приедут Конев со следователем. После моего рассказа о грядущей встрече ярую готовность присоединиться к нам выказал и Корзунов: он ведь тоже юрист и, стало быть, может оказаться полезным. Я согласился. Когда я утром появился в квартире в Вознесенском переулке, Элиза с Данилевским-младшим уже сидели в столовой у растопленной чугунной печи и пили из самовара чай со свежими баранками. В воздухе чувствовался запах табака: тут явно совсем недавно выкурили несколько папирос. Элиза была одета в длинное изумрудное бархатное платье с фривольно открытым лифом, аккуратно причесана и ярко накрашена; она выглядела совершенно спокойной, с видимым удовольствием принимая любезности от Андрея, из кожи вон лезшего в старании быть с нею учтивым и обходительным. То, что ей предстояло выступать уже на ближайшем судебном заседании, ее, как мне казалось, не пугало вовсе. Более того, она смотрела на нас со студентом несколько насмешливо, сверху вниз. – Самое главное, Елизавета Львовна, – Данилевский-младший продолжил прерванный моим появлением разговор, – это быть уверенной. От вас в этом деле зависит очень многое… – Соблаговолите уточнить, Андрей Федорович, – ответила Элиза, – когда это мне нужно быть уверенной: когда меня прилюдно назовут камелией, или же когда князь с предельно честным выражением на лице примется во всеуслышание отрекаться от любых связей, порочащих его доброе имя? Я предусмотрительно промолчал. Видя, что Андрей тоже притих, Элиза продолжила: – Поверьте мне, будущий великий юрист всея империи, что я знаю, как должно себя вести! Это вы по малолетству и неопытности видите в суде способ соблюсти закон и добиться правосудия, – экие забавные слова в адрес разбирательства с князьями Кобриными! – а мне совершенно ясно, что скамья с двенадцатью присяжными на деле есть всего лишь место для очередных зрителей, только с бесплатным билетом в зал. А уж играть перед ними вам меня учить не следует! – Не переусердствуйте, пожалуйста, – снова подал голос студент Данилевский, покрасневший до корней волос, – сейчас вы слишком самонадеянны. – Я всегда такова. Разве у вас есть выбор? – и Элиза с усмешкой на густо напомаженных алых губах взяла в руки тонкую фарфоровую чашку с чаем. – Предлагаю все же подождать адвоката и остальных, а затем уже вместе готовить наш план, – вмешался я. – Наши противники очень постараются найти способ застать нас врасплох. Нам следует быть готовыми ко всему. Элиза только нервно фыркнула. Далее мы пили чай в тишине. С улицы изредка доносился скрип повозок, лошадиный храп, стук копыт и возгласы извозчиков, давая надежду, что к дому приближаются наши друзья, но потом звуки удалялись, и нам снова оставалось слушать лишь мерное тиканье стоявших на полке часов да постукивание ложек в чашках. Через полчаса прибыл Корзунов. Я представил его Элизе. Та в какой-то нервозной задумчивости едва удостоила моего приятеля взглядом. Корзунов же с любопытством осмотрел нашу, как он выразился, «ставку»; затем он с чашкой в руках уселся в кресло, стоявшее в углу столовой, и, с улыбкой глядя на то, как младший Данилевский с Элизой врозь ходят кругами по комнате, присоединился к трапезе. Наконец появились адвокат и следователь.