– Судя по вашему лицу, вы совсем не против этих новых обязанностей. – Только если это нужно для дела! – Вот именно, если это нужно для дела, – я поднял вверх указательный палец. – Осмелюсь напомнить, что у обсуждаемой нами особы есть законный муж, и сейчас недопустимо хотя бы в малейшей мере компрометировать ее репутацию, и так далекую от безупречности. В суде мы все будем как под лупой, и на той стороне обязательно сыщется какой-нибудь доброхот-свидетель из трактира, из лавки, из дома напротив, который поможет нашим врагам свести на нет все наши усилия. Так что осторожность превыше всего! Чтобы никаких вольностей! Ни полслова! – Как скажете!.. Я же все понимаю… – вздохнул Данилевский. Я вновь наполнил его бокал, и мы некоторое время сидели в тишине. – И все же вы отлично все сделали, – нарушил я молчание. – Я обязан вам! Теперь мы готовы к следующему слушанию. Данилевский вспыхнул, но не смог сдержать улыбку. После приезда Элизы мы и вправду были готовы к следующему заседанию суда. За день до него Конев принес мне в номер еще одну бумагу. Показывая ее мне, он сиял как начищенный пятак: это была копия заключения графолога, выполненного по распоряжению суда. «…В представленном завещании серьезное сомнение у эксперта вызывает начертание буквы “веди” в подписи “Савельев”. В документе, поданном для изучения, упомянутая буква начертана согласно правилам грамматики – сверху вниз. В прочих же документах, представленных истцом Арбеловым для сличения, буква сия в своей фамилии всегда писана купцом Савельевым снизу вверх. Также рассмотренное завещание явно исполнено чернилами разного сорта, а плотность букв в словах, написанных в разных местах документа, неодинакова…» – читал я ровные тонкие строчки экспертного заключения и, признаться, с трудом верил прочитанному. – Что ж, – выговорил я, возвращая лист Коневу, – неплохо, очень неплохо… – Это не просто неплохо, – ответил адвокат. – Это отлично! У нас в руках еще один и, пожалуй, очень серьезный козырь для игры в суде. – Надеюсь, это и вправду так, – сказал я, в свою очередь запуская руку в карман. – У меня для вас тоже есть один очень любопытный документ. – Что такое? – Конев поправил на носу очки. – Следующий ход с их стороны, – я протянул ему полученную парой часов ранее бумагу. Адвокат, нахмурившись, пробежался взглядом по строчкам: – Официальный вызов на аудиенцию к господину адъютанту московского обер-полицмейстера! В собственный дом самого начальника городской полиции!.. Однако же… – Как вы думаете, стоит ли идти? – Гм… Полагаю, стоит. – Это может быть опасным? – Едва ли. Если было бы иначе, к чему же тогда понадобились бы официальные бумаги? Только с любыми трапезами все же будьте поосторожнее! Я укоризненно посмотрел на Конева: – Что это значит? Он может приказать арестовать меня? – Когда во всех газетах в мельчайших подробностях описана ваша тяжба с ним, не опасайтесь: он на это не пойдет. Это может выйти ему боком на ближайшем же заседании. – Что же тогда? – Предположу, что он просто намерен оказать на вас, так сказать, моральное давление. – Как это? – Ну, как… Показать свою власть, взглянуть на вас, плебея, с высоты своего поста, ослепить сиянием эполетов, заставить потеряться среди безликих рядов полицейских, стоящих навытяжку под блеском раззолоченной лепнины потолков дома господина обер-полицмейстера, скатиться в смущении со ступеней парадной лестницы… Словом, принизить он вас хочет, вселить в вас неуверенность, заставить усомниться в себе, дрогнуть и отказаться от своей цели, впечатлившись блеском его величия и всевластия… – Надорвется стараться, – хмыкнул я. – Это только отсюда так кажется, – покачал головой адвокат. – Оказавшись с таким противником лицом к лицу, да еще и в его логове, немногим удастся устоять и не спасовать. Впрочем, дабы подобного не произошло, предлагаю вам свою компанию в сопровождение. – Вы хотите пойти со мной к князю? – удивился я. – А почему бы и нет? – Конев вернул мне письмо. – Но вас не пустят! – А надо все равно попробовать! Я все еще ваш адвокат и при любой встрече, беседе, совещании и особенно в переговорах в рамках вашего дела я уполномочен представлять ваши интересы и быть с вами рядом. Если меня не пустят, я, так и быть, готов подождать в передней! А если бы включить в наше посольство еще и какого-нибудь репортера… – Репортера? – Да. Это совсем не помешало бы! – Одного? – Ну, хотя бы… – А если дюжину? – вспомнил я вдруг о списке журналиста Крестова. – Дюжину? – моргнув, переспросил Конев. – Именно! – Вы что же, вознамерились собрать перед домом обер-полицмейстера на Тверском бульваре толпу газетчиков? – А почему бы и нет? Князь хочет повергнуть меня в смятение, так почему бы мне не ответить ему тем же? – Тогда чем больше, тем лучше! Вам нужна моя помощь? – Не беспокойтесь, я все устрою! – Вот и отлично! – Конев хлопнул в ладоши, а потом бодро потер их друг об дружку. – Когда вы хотите идти? – Его сиятельство приглашает меня завтра к полудню, – я снова взглянул на вызов. – Тогда наутро соберемся заранее и вдобавок завизируем эту бумагу у околоточного надзирателя. Пусть и вправду все идет официальным путем! На следующий день, ровно в полдень, я вынырнул из довольно внушительных размеров толпы, собравшейся перед домом московского обер-полицмейстера, и подошел к крыльцу его парадного подъезда. Крупный трехэтажный дом казался приземистым, но, украшенный барельефами с виде львиных морд на стенах и рыцарских шлемов в основании кронштейнов-консолей, подпиравших большой решетчатый балкон, он отнюдь не был лишен тяжеловесного изящества; в здании находилась канцелярия главы городской полиции – фигуры заметной, призванной обеспечивать во вверенном ей городе спокойствие, порядок, чистоту и благочиние, а также личную и имущественную безопасность жителей. Как и следовало ожидать, Конева со мной не пустили, и я перешагнул порог дома обер-полицмейстера в одиночестве. Внутри, у подножия широкой мраморной лестницы с тяжелыми белыми колоннами, меня встретил слуга. Он с некоторым пренебрежением взглянул на предъявленное мною письмо и приказал ждать, оставив меня в шубе и шапке подпирать стенку у дверей в передней. Я уставился взглядом в спину медленно поднимавшегося по лестнице слуги. Тот монотонно щелкал каблуками по мрамору, и казалось, что эхо разносит звук его шагов вдоль длинных, широких и холодных коридоров. Внизу осталась вязкая тишина, вверху же, если прислушаться, кроме стука каблуков можно было различить какую-то возню, будто крысы перескакивали по желобам водосточных труб – почти бесшумно, лишь едва слышимым царапаньем и писком выдавая свое гнусное присутствие. Где-то наверху хлопнула дверь, затем еще одна, кто-то кашлянул, и только эхо, пронесшееся по пустым проходам, донесло до меня какой-то сдавленный хрип. Теперь медленный и размеренный стук каблуков приближался. На лестнице появился слуга и молча подал мне знак рукой, приказав следовать за ним. Мы поднялись, прошли несколько переходов и оказались у дверей приемной. Слуга пропустил меня вперед, и, сняв с головы шапку, я шагнул внутрь. В одном углу большой душной комнаты, стены которой были украшены гобеленами и лепниной, жарко пылал камин. В другом я увидел пустой стол, на одном краю которого стоял лишь маленький серебряный поднос с бурой винной бутылкой. У высокого окна, за которым серело мрачное зимнее небо, я увидел князя: он стоял ко мне спиной и, зажав в руке, обтянутой белой лайковой перчаткой, маленький золотой кубок, что-то неторопливо из него пил. Я остановился. С минуту князь старательно делал вид, что не замечает меня. Затем, поставив кубок на поднос, он соизволил повернуться ко мне. Господин адъютант московского обер-полицмейстера был облачен в строгий парадный черный мундир, украшенный на груди несколькими блестящими орденами, с сияющими эполетами на плечах, а также с высоким стоячим воротником, подпиравшим князю тяжелую нижнюю челюсть. Кобрин с удивлением взглянул на меня: – Что вам угодно, сударь? – Я купец второй гильдии Арбелов. Мне угодно, сударь, спросить вас, что от меня угодно вам, – ответил я. – Ведь это вы изволили пригласить меня к себе. Кобрин, покрутив ус и будто припомнив что-то, кивнул. – Ах, да! Мы вызывали вас, припоминаю… – он неторопливо расположился за столом. – Что же, господин Арбелов, я отвечу вам! Как адъютант московского обер-полицмейстера, я вызвал вас для беседы о вашей жалобе. Я огляделся вокруг в поисках вешалки и стула, но ничего не приметил, поэтому остался стоять перед собеседником в верхней одежде. Князь снова наполнил из бутылки свой кубок, затем откинулся на спинку кресла и продолжил: