В зале громко зашушукались: оживленный ропот прокатился по залу, заглушив собой ожесточенный скрежет репортерских грифелей. Судья повернулся к помощнику, давая тому необходимые для выполнения требований защитника указания. На этом выступление адвоката истца закончилось. Следующим выступал адвокат Кобриных – солидный плотный невысокий мужчина лет пятидесяти с трудновыговариваемой немецкой фамилией. Изъясняясь многословно и витиевато, он заявил об абсурдности высказанных в адрес ответчиков обвинений, о долгих годах совместного предпринимательства Савельева с доверенными людьми князей Кобриных и с ними самими, и, стало быть, о несомненной подлинности завещания, его объяснимости и логичности принятого завещателем решения, об огромной и выдающейся роли князей в жизни нашего города, а также о том, что высокое положение его доверителей не может не повлечь появление злопыхателей, которые высказыванием подобных подозрений преследуют одну-единственную цель – нанести ущерб блестящей репутации благородной дворянской фамилии. Затем вызвали меня. Я поднялся с места и подошел к стоявшей перед столом судьи кафедре, на которой лежало Евангелие в серебряном окладе: на нем свидетелей приводили к присяге. Я встал лицом к суду и положил руку на Писание. Тут внезапно я почувствовал себя до крайности сконфуженно. Вокруг меня зашуршали платья, блеснули лорнеты; то там, то здесь я краем глаза замечал нервные движения дамских вееров, чьи-то лысины, перчатки, петлицы, ордена, украшения… Толпа давила на меня: им всем было любопытно. Только лишь любопытно!.. Я обернулся и увидел Аглаю: она что-то шептала на ухо матери. В одном из дальних углов зала я заприметил юного Данилевского, выделявшегося среди прочих зрителей своей всклокоченной кудрявой шевелюрой: он смотрел на меня пристально и сочувственно. После замечания судьи всеобщий шорох стих, и Конев начал свое представление. «Какие факты я могу предъявить в доказательство того, что завещание подложно? – звуки моего собственного голоса глухо, с тупой болью отдавались у меня в голове. – Суду уже предъявлены служебные документы с подписью Савельева. Убедитесь сами, что фридрихсгамский первостатейный купец и судовладелец, потомственный почетный гражданин Петр Устинович Савельев всегда писал свое имя полностью, со всеми званиями и состояниями. Это было замечено его племянником и родной сестрой, однако поданные ими обоими жалобы так и не были рассмотрены. Не было проведено ни одного судебного заседания! По какому праву я претендую на часть наследства? По праву, дарованному мне покойной сестрой купца в ее собственном завещании…» Как и советовал мне Конев, я воздержался от прямых обвинений, но зал, наполнившись шепотом и будто вспомнив слухи об отравлении Савельева, одобрительно загудел. «Смерть, тайна завещания, последняя воля, отравление, – подумалось мне, – вот за этим они все и явились сюда. И ни один – ради правды… Быть может, лишь Данилевский, да и то потому, что молод и имел несчастье лично знать юного Барсеньева… Аглая жаждет мести, Надежду Кирилловну интересует возвращение наследства, и едва ли ее беспокоит правда о сестре и племяннике умершего мужа…» Конев тронул меня за плечо, и я очнулся. Адвокат ответчика не удостоил меня ни одним вопросом, посему мне дозволялось вернуться на свое место. Под конец заседания для допроса пригласили старшего князя Кобрина. С виду он был спокоен и даже доволен. Черный мундир с орденами и аксельбантами придавал ему еще большую солидность и тяжеловесность, нежели титул, на который его адвокат чуть ли не троекратно делал упор в каждой своей фразе. Ответы князя сперва своему, а затем и моему защитнику были четкими и лаконичными, а в голосе мне слышалась плохо скрываемая насмешка. …Нет, как говорил князь, ему никогда не доводилось слышать о любых заявлениях и жалобах на подложность завещания. Для него подобное заявление – верх нелепости, и он удивлен, что кто-то разделял или разделяет с истцом сие мнение. Да, его чин позволяет предположить, что он мог ознакомиться с поданными Барсеньевыми жалобами до рассмотрения их в суде, но он никогда не видел эти бумаги и не знает о них решительно ничего. Нет, он совершенно не возражает против расследования, поскольку его правота лишь подтвердится, а причины подачи иска и сегодня всем очевидны… Самоуверенный, но равнодушный голос князя был несколько монотонен, и его слова будто растворялись в душной пустоте зала, иногда нарушаемой лишь чьим-то сдавленным покашливанием. Мне стало казаться, что дело прямо сейчас и закончится, даже толком не начавшись, без проверки документов и без единого вопроса по существу. …Нет, как утверждал князь, у него никогда не возникало сомнений в подлинности завещания купца Савельева, и поданная жалоба явилась для него довольно неприятной, пусть и курьезной, неожиданностью. Нет, он незнаком с истцом, ни разу с ним не виделся лично и никогда не имел с ним никаких бесед или переговоров о наследстве… Конев, спокойным и будничным тоном задавая свои, довольно обыкновенные, вопросы, вдруг сделал паузу и принялся рыться в лежавших перед ним на столе бумагах. Наконец, так и не найдя, видимо, нужный лист, он захлопнул папку: – Позвольте, ваше сиятельство!.. Зал в предвкушении притих. – Вероятно, вы что-то запамятовали, – продолжил адвокат. – Вы утверждаете, что не слышали ничего о заявлениях, написанных в Управу благочиния Михаилом и Анной Барсеньевыми, но, если обстоятельства оспаривания наследства вам были незнакомы, то как вы можете объяснить то, что вы встречались с истцом в его самарской усадьбе и пытались уладить дело без вмешательства суда за несколько месяцев до подачи им своей жалобы? Зал всколыхнулся и зароптал. У князя на лице не дрогнул ни один мускул. Ответчик замер, но затем, выдержав заметную паузу, произнес: – Это ошибка. Я никогда не встречал истца и не беседовал с ним… Меня от возмущения даже в пот бросило: да как такая наглость вообще возможна!.. Но под сводами зала суда, превозмогая гомон толпы, уже звенел голос Конева: – Господин судья, я готов доказать, что это ложь! Поместье господина Арбелова совсем небольшое и находится оно на окраине Самары, но вряд ли господин Кобрин в октябре прошлого года мог оказаться там совершенно случайно! Помимо самого истца, факт визита ответчика в его дом могут подтвердить, по меньшей мере, еще два свидетеля. Я прошу суд пригласить этих людей для опровержения показаний князя! Посовещавшись, суд выразил согласие с требованием Конева. – И еще, ваша честь, – адвокат, видно, решил заодно разыграть карты приказчика-каллиграфа Огибалова и пьянчужки Бородина, – я прошу вас распорядиться о том, чтобы провести графологическую проверку завещания. В случае обнаружения подлога необходимо найти и наказать виновных в преступлении! В толпе возбужденно переговаривались. Главный судья в задумчивости пригладил бороду. Решив, что заседание, пожалуй, пора заканчивать, он поднял руку и, дождавшись тишины, провозгласил: – Также будет назначена графологическая комиссия для всестороннего изучения завещания купца Савельева. Адвокатов в течение недели прошу предоставить список свидетелей. Следующее заседание состоится через три недели. Время будет объявлено дополнительно! Судья поднялся и в сопровождении помощников через служебный вход покинул зал; вслед за ними к дверям вереницей потянулись и присяжные. Князь тоже как сквозь землю провалился – я даже не успел заметить момент его исчезновения. Зрители зашумели, вскочили с мест и ринулись к выходу. Первыми в их числе были репортеры: они явно спешили доставить в редакции своих газет последние новости. Прочие, уткнувшись в затор и ожидая освобождения прохода, оживленно переговаривались между собой: – Да, это и вправду удивительно! Надо непременно изыскать билеты на следующее заседание! – Открыто солгать в зале суда?! Это просто невозможно! – Да-да! Князь даже побелел, когда его спросили о знакомстве… – Нет, душенька, князь держался достойно! По нему сразу видно: все поклеп и клевета!.. – А вы дочь купца видали? Бледна как смерть! Это как же страшно-то – сидеть и слушать, что родителя, дескать, убили!.. За-ради наследства погубили… – Ах, а мы на воды в следующем месяце собрались!.. Теперь что же, самое интересное пропустим? Вы хоть письмецо нам тогда черкните! – Зачем же? Вы ведь к Петрушиным именинам вернетесь? Вот как у нас будете, мы вам все и расскажем… Конев сел на скамью рядом со мной и, раскрыв папку, принялся аккуратно складывать в нее растрепавшиеся листы со своими записями. – Видите, – сказал он мне, – наш ход сделан! И сделан хорошо. Я не был уверен, что князь заранее не подготовится к этому вопросу. Но он выбрал себе роль человека, который ничего не знает. Как по мне, легче было придумать красивую версию о том, что жалобы он видел и знал о готовящемся обжаловании. Тут было бы гораздо легче оправдаться, хоть и пришлось бы выслушать много больше неприятных вопросов. Что же, князь недооценил противника и попался на самом простом. Впрочем, я вам не советую обольщаться: он не особенно нас боится, потому что его положение служит ему лучше и крепче всякой брони… Мне не хотелось говорить. Молча кивнув в ответ, я поднял голову и встретился взглядом с Аглаей. В ее глазах я теперь не прочел ни злобы, ни обиды. Мы смотрели друг на друга лишь пару мгновений, затем Надежда Кирилловна тронула дочь за руку, и та, опустив взор, поднялась со своей скамьи. Они вдвоем пересекли зал и примкнули к толпящимся в дверях зрителям, покидавшим первое судебное заседание о споре за наследство миллионщика Савельева. Глава XVIII На следующий день я проснулся поздно. За окном падали крупные белые снежные хлопья, слышался скрип саней, свист кнутов возниц, женский смех, крики мальчишек-газетчиков и негромкий – то в одной, то в другой стороне – перезвон церковных колоколов, зовущих прихожан к обедне. Прислушиваясь к звукам давно пробудившегося большого города, я наверняка провалялся бы под одеялом с гудящей от волнений вчерашнего дня головой до самого вечера, если бы с кровати меня, наконец, не поднял голод. Пока я неторопливо, рассеянно одевался, в дверь постучали. На пороге стоял Корзунов в заметенном снегом пальто и с пачкой утренних газет за пазухой. – Поздравляю тебя, дружище, – отряхнувшись, протянул он мне свою добычу. – С тебя обед: я сегодня изрядно потратился на прессу! Впустив Корзунова, я сел за стол и принялся листать газеты, на первых страницах которых пестрели броские хлесткие заголовки, набранные крупными буквами: «Адъютант московского обер-полицмейстера солгал в суде», «Тайна завещания миллионщика Савельева», «Что скрывает князь Кобрин?» Статьи под всеми этими заголовками наперебой, на разные голоса, но с неизменным жаром сообщали читателям об одном-единственном событии: начале судебного разбирательства о подлинности завещания купца Савельева. – Да, громко, – с удовлетворением проговорил я, шурша газетными страницами, – громко, шумно и пышно! – Даже слишком, – отозвался Корзунов, усаживаясь в кресло напротив меня. – Насколько же в обществе этой зимой скучно, что репортеры так ретиво набрасываются на подобное, вполне обычное, в общем-то, дело?.. Он взял одну из просмотренных мною газет и принялся изучать ее: – Жаль, что я не смог присутствовать на заседании. Впрочем, здесь все так подробно описано… Скажи, как держал себя князь? – Пф-ф-ф! Был спокоен как удав. – А что судья? – Ерзал, будто бы сидел на иголках… Но погодите! Теперь вы все от меня не отвертитесь! – Что ты теперь намерен делать? – Судья распорядился предъявить показания свидетелей по делу. Поэтому отправлюсь-ка я на почту и напишу письмо одному моему знакомцу в Самару!.. – А я так хотел позвать тебя сегодня в одно симпатичное питейное заведение!.. Посидели бы, вспомнили бы родной город, гимназию, как ты любишь, а? – Что-то я не помню за тобой склонности к теплым воспоминаниям о нашем детстве, – улыбнулся я, поднимаясь из-за стола, – как-то не в твоем это духе… – Ну, что поделать, – развел руками Корзунов, – на меня тоже иногда обрушивается сентиментальность. Да и тебе полезно отвлечься! – Не могу, Шура. Увы, не сегодня! – Нет так нет, что уж тут!.. Давай я хотя бы провожу тебя до почтовой конторы… Я оделся, и мы с Корзуновым вышли на улицу. Там я уже издалека заметил знакомую долговязую фигуру студента Данилевского: закутанный в алый шарф, он с сияющим лицом нес в руках ворох газет, похожий на тот, с которым ко мне чуть ранее заявился Корзунов. Молодой человек подскочил к нам и, выдохнув облако пара, вместо приветствий выпалил: – Видали-ка, что пишут, а?