– Стало быть, вы готовы выступить в суде с показаниями? – помолчав немного, спросил я. – Давайте выпьем, почтеннейший Марк Антонович, – с улыбкой провозгласила девушка, – ибо мы нашли друг друга. Игра, в которую вы уже ввязались, оставляет вам очень мало шансов, но я, пожалуй, вхожу в их число. Правда, есть еще один… – Это какой же? – Огибалов. – Я, собственно, и приехал сюда, чтобы побеседовать со Стратоном Игнатьевичем… – И каков итог? – Итог печален, ибо я не смог вытрясти из вашего мужа ни единого слова, – я вздохнул и уставился в свой бокал. Элиза вдруг хрипло рассмеялась: – Мы со Стратоном в одной лодке, поэтому до поры стараемся держаться вместе. До поры, пока каждому из нас это выгодно. Он ведь боится не меньше моего. – Чего же? – я поднял на нее взгляд. Элиза покрутила пальцем в воздухе: – Вы, наверное, слышали о том, что он исправно напивается и однажды, не так давно, перебил из револьвера все стекла в окнах какой-то конуры у местных складов. Князь, узнав об этой проделке, запретил взимать издержки из его жалования и оплатил все расходы без колебаний. Казалось бы, просто пьяная пальба, дебош, белая горячка… Но Стратон убеждал меня, что в ту ночь в него кто-то стрелял. Он тоже давно уже не выходит из дому без револьвера. И я ему верю! Я знаю, что когда самое худшее все же случится, произошедшее тоже спишут на пьяный разгул… – И что же он теперь думает делать? – Пока он не спешит давать показания, ведь это принесет ему неминуемую каторгу. – Однако из вашего рассказа я понял, что у Огибалова есть основания опасаться за свою жизнь. И уж если, попав в такой переплет, он не даст показания, то и вовсе рискует сложить голову понапрасну. А через суд он хотя бы может попробовать выторговать себе жизнь… – Я это понимаю, Марк Антонович, и всецело согласна с вами. Говоря откровенно, терять ему действительно нечего. Здесь куда опаснее, чем даже в тюрьме или на каторге. – Как вы думаете, Элиза, вы сможете уговорить вашего мужа выступить в суде? – Полагаю, да. Для пользы дела я очень постараюсь… Я сделал глоток вина и задумался. Передо мной сидел не просто свидетель, но человек, решительно настроенный против князя и готовый оказывать мне деятельную помощь. Но мог ли я доверять этой женщине: содержанке, ревнивице, актрисе, прекрасно отточившей своей талант на исполнении ролей Сюзанн, Розин и Офелий на подмостках провинциальных и столичных театров? Рискованное дело… Но выбора, похоже, у меня не было. – Каков же ваш план, Элиза? – спросил я. – Я намерена сбежать отсюда, – ответила она. – Я не могу последовать за вами, ибо все станет слишком очевидным, и князь наверняка узнает о моем приезде раньше, чем я доберусь до Москвы, и в этом случае, опасаюсь, нам не стоит даже заказывать номер в гостинице: он останется пустовать на весь оплаченный срок. – Да, такого поворота, увы, совсем нельзя исключать. – Поэтому я предлагаю действовать одновременно, но не вместе. Три месяца вполне достаточно для заметания следов. Я надеюсь, Марк Антонович, что вы к этому моменту уже возбудите судебное разбирательство, в противном случае время не просто будет играть против нас – оно нас убьет. – Как же вы одна доберетесь до Москвы? – Пусть это вас не волнует, – Элиза решительно взмахнула рукой, – я уже все продумала до мелочей. Но на вокзале в Москве пусть меня кто-нибудь встретит, но только не вы: за вами ведь могут следить. – Хорошо, у меня есть знакомый молодой человек по фамилии Данилевский. Я попрошу его помочь мне. Когда ему стоит ожидать вас? Элиза вынула из-за отворота рукава маленькую записную книжку и раскрыла ее: – С февраля будущего года. Каждый вторник и пятницу справа от выхода из здания Рязанского вокзала с четырех до шести часов пополудни. – Хорошо, я все устрою. – Как я смогу узнать вашего посланника? – Это кудрявый высокий молодой человек в студенческом платье. Я куплю ему длинный красный шарф – пусть он будет для вас особой приметой. – Прошу вас не рассказывать ему подробно о том, как я выгляжу: он не должен искать меня по вашему описанию. В конце концов, я все-таки актриса… – и Элиза лукаво улыбнулась. – А пароль пусть будет такой: «Сударь, помогите даме с багажом и с поиском нумера!» Ответ: «Есть один на примете: столовая, гостиная, спальня, кабинет. И очень удобный – все в одной комнате!» – Как скажете, – со смешком кивнул я. – Что еще я могу сделать для вас? – В Москве снимите мне меблированные комнаты самого среднего уровня, и проверьте, чтобы у хозяина не было старых добрых связей с московским дворянством, которое так любит нанимать апартаменты для талантливых провинциалок! И, пожалуйста, постарайтесь не затягивать с судом. – Сделаю все, что смогу. – Если мы с вашим Данилевским разминемся, – продолжила девушка, – или произойдет еще какая-нибудь оказия, и меня в городе никто не встретит, то я оставлю в ближайшей к вокзалу почтовой конторе письмо до востребования на ваше имя. В нем я сообщу адрес, по которому я остановлюсь, но умышленно укажу дом, стоящий напротив, на противоположной стороне улицы. Если письмо попадет в чужие руки, у меня будет возможность узнать об этом и принять меры. Да, и напишите мне, где вас искать на случай, если я по приезде не смогу найти вашего человека. Элиза встала, подошла к столу и вынула из ящика маленький малахитовый письменный прибор. – В таком случае я приложу все усилия, чтобы в Москве у вас не возникло никаких неудобств, – положив перо, я протянул Элизе листок бумаги со своим московским адресом. – С судом дело обстоит сложнее, но это будет первым делом, которым я займусь, вернувшись в город. – Тогда мы можем с вами распрощаться, почтеннейший Марк Антонович. Я рада тому, что вы приехали сюда. Могу даже сказать, что я очень этого ждала, – и она с любезной улыбкой проводила меня к двери. – Вы ведь остановились в номере наверху, не так ли? – Совершенно верно. – Тогда, как видите, я совсем не доставила вам неудобств. – Ни малейших. Напротив, вы, полагаю, заметно изменили соотношение сил на нашей шахматной доске. – Да полно вам! Подумаешь, одной пешкой больше!.. И все же я почему-то чувствую, что нам следует действовать вместе. Я надел пальто, взял шляпу с перчатками и поклонился моей новой союзнице. – Вы, любезная Елизавета Львовна, совершенно напрасно принижаете собственную роль в разгадке этого грязного дела, – ответил я ей, натягивая на голову цилиндр. – Иногда ведь и простая пешка становится ферзем, и тогда удар того, кто им располагает, почти неотразим… Глава XI В середине декабря 1869 года в Москве стояла прескверная погода. Ночью обильно выпавший снег укутал своей белой пеленой улицы и бульвары, дома и церкви, но к утру наступила оттепель, и потоки талой воды устремились с крыш и деревьев на обледенелую землю, на посыпанную песком мостовую, на шапки, шали, картузы и башлыки прохожих. Проявлявшим изрядную прыть и резвость пешеходам приходилось старательно уворачиваться от этих холодных струй и разом успевать отпрыгивать в сторону от громыхавших по дороге извозчичьих колясок, которые, попадая колесом в заполненную мутной грязной водой яму, выбивали вверх сноп брызг высотой в человеческий рост. Небо тоже будто прохудилось, и в промозглом воздухе стояла туманная хмарь, в которой пронизывающий ветер мерно раскачивал черные верхушки полностью облетевших деревьев. Несмотря на приближавшееся Рождество, Москва казалась мне тоскливой и мрачной. Пока я катился в пролетке с вокзала в гостиницу Прилепского, я успел промерзнуть до костей, невзирая на надетое на костюм плотное шерстяное пальто: похоже, быстро отвык на Кавказе от подобной погоды. Наскоро согревшись по приезде заказанным в трактире чаем с калачами, я написал о своем прибытии Корзунову, а затем и Данилевскому-младшему, попросив последнего в своей записке устроить нам с его дядюшкой встречу. Отдохнув часок и приведя себя в порядок после долгого пути, я отправился с визитом к Савельевым. К вечеру погода на дворе еще пуще испортилась, и, укоряя себя за то, что не взял извозчика или хотя бы зонт, я поспешил к знакомой мне купеческой усадьбе. Двери дома мне открыла Аглая Петровна. – Как я рада вас видеть, Марк Антонович, – улыбнулась мне девушка, принимая у меня мокрое пальто и шляпу, – позвольте мне позаботиться о вас: кухарка готовит, у горничной выходной, а матушка мучается мигренью из-за погоды уже, поди, вторую неделю и спустится нынче только к ужину, не ранее. Вы, как я вижу, без зонта, а в такое-то ненастье это весьма опрометчиво. – Благодарю вас покорно, Аглая Петровна, – ответил я, проходя следом за девушкой в гостиную. – Да, я только сегодня в полдень прибыл поездом из Самары и все никак не привыкну, что я снова в Москве с ее неизменно восхитительной погодой. – Говорят, в Петербурге зимой обычно и того хуже. Впрочем, вы, наверное, замерзли? Я попрошу на кухне для вас горячего чаю. Девушка исчезла, а я опустился в кресло. В оконные стекла, то усиливаясь, то ненадолго стихая, стучал дождь со снегом. Дом же был хорошо натоплен, и я, сидя спиной к большой печи, почувствовал, что понемногу согреваюсь. Стол, резные стулья, кресла, украшенные новыми кружевными оборками занавески, красная герань, стоявшая в горшке на подоконнике и цветшая большими и яркими шапками цветов, – все здесь было очень уютным. Аглая, появившаяся в комнате с дымившейся чашкой чая на маленьком подносе, лишь усилила вдруг пробудившееся во мне чувство тепла и благодати. – Вам надо бы снять ваш мокрый сюртук, – сказала она, – и вы сами так быстрее просохнете. Несмотря на мои смущенные возражения, скоро расправленный сюртук уже висел на спинке стула, придвинутого поближе к печи. Оставшись в сорочке и жилете и оттого чувствуя себя несколько неловко, я снова уселся в кресло и принялся с сосредоточенным видом пить любезно предложенный мне хозяйкой чай. – У меня есть для вас новости, – снова улыбнулась мне Аглая Петровна. – За то время, что вы отсутствовали, я сумела подружиться с женой этого вашего Бородина, да и вообще со всем его семейством. – Вот как? – я, честно говоря, совсем позабыл про свидетеля пьяной откровенности приказчика Огибалова. – И что же? – А то, что он согласен дать в суде показания. Так что я ваши указания выполнила в точности. – Это просто поразительно! Как вам это удалось? – От своей модистки я узнала, что пару лет назад эта женщина тоже служила в одной местной мастерской по пошиву платья. Они оказались знакомыми, и сблизиться с Бородиными для меня не составило особого труда, тем более, что матушка давно уже хотела заменить оборки у гардин в некоторых комнатах нашего дома, а супруга Бородина, встав на ноги после долгой болезни, очень нуждалась хоть в каком-нибудь заработке. Я даже разрешила ей приводить сюда своих детей на время обмеров! Правда, матушка была явно против и как раз после этого и слегла со своими мигренями, ведь дети для нее – это так много шума!.. – и Аглая Петровна с веселым озорством рассмеялась. Я не мог не присоединиться к ней. – Но на разговор о завещании и показаниях в суде я отважилась только в конце прошлой недели, – вновь посерьезнев, продолжила девушка. – Честно говоря, я очень боялась того, что она просто разозлится и уйдет. Но на деле все вышло совсем не так. Она и вправду очень добрая женщина: пообещав поговорить с мужем, вчера она зашла к нам вновь и сказала, что я могу на них рассчитывать. – Аглая Петровна, вы сделали нечто невозможное, – мне оставалось лишь удивляться ее находчивости.