– Скажите, Марк Антонович, вы ведь направляетесь во владения Кобриных? В ответ на мой несколько отяжелевший от плотного ужина поклон моя собеседница продолжала: – Я совсем не удивлена, что они собираются их продавать. Понимаете ли, дела на разработках всегда шли непросто. Лет пять назад стали ставить эти вышки. Позвали немца, как же его… Семен Игнатьевич, друг мой, подскажите же мне!.. – Геслер, – ответил супруге полицмейстер, не вынимая изо рта трубку. – Вот, правильно, Иоганн Францевич Геслер! В тех краях было очень неспокойно, он был даже пару раз ранен горцами, но установку этих своих вышек все же наладил, да и местных сумел приструнить. И тут год назад – новость как снег на голову: Геслера вызывают к Кобриным, а на его место присылают какого-то Огибалова… – Огибалова? – я вздрогнул. – Чудная какая фамилия… – Ну, он и сам весьма своеобразен, – заулыбалась жена полицмейстера. Она заговорила быстро-быстро, будто бы опасаясь, что не успеет рассказать мне все, что знает. – Нелюдим и пьет много. Мы с Семеном Игнатьевичем думали, что дело пойдет туго, и ему придется с конвоем наведываться туда каждую неделю. Однако нет: новый управляющий оказался не так-то прост, хотя и не был столь учен, как наш Геслер. Спустя неделю после приезда нового управляющего мюриды все-таки совершили очередной набег, и ничего – отбился: говорят, с обеих рук стрелял, хотя и пьян был по своему обыкновению. Но Огибалов, знаете ли, странный человек… – Это чем же? – Он к нам в гости приезжал: сам длинный, тощий, но обходительный, сама любезность, а, говорят, коль выпьет – зверь, чистый зверь! Но вы, Марк Антонович, его все же не гоните, если княжьи владения купите, а то там другие не задерживаются. Даже прежний, Геслер, сперва о науках говорил, экспирьенсы проводил всякие, а потом тут же и пил – даже вина не признавал, все ту же горькую лакал. Так что Огибалов, пусть и не особо сведущ в науках, но заправляет там довольно умело. Груб не в меру, но у него жена, так что к тамошним девкам и бабам он равнодушен. Значит, и местные на него зла не держат. Тут это важно! Если кто зуб заимеет, пиши пропало… Шапитилов ухмыльнулся: – Господин Арбелов, вероятно, намерен сам управляться. Он уверен, что на Кавказе все спокойно, а вы пугаете его набегами и стрельбой… – Ах, вы все шутите, поручик, – обмахиваясь веером, засмеялась хозяйка. – Здесь только мы с Семеном Игнатьевичем на своем месте, а остальным сюда стоит лишь по делам наведываться, и чем реже, тем будет покойнее. А мы-то здесь всего навидались, пообвыклись уж тут, на службе-то… Наш вечер продолжился чашкой обжигающего ароматного медового сбитня, сопровождаемой анекдотами и занимательными случаями из здешней жизни, обсуждением последних новостей и в придачу военными воспоминаниями Шапитилова, заметную долю которых я уже успел услышать от него на пароходе. Впрочем, хозяину они крайне пришлись по душе, и он не упустил случая упомянуть и о собственных былых ратных подвигах и славных приключениях на Кавказе. Они оказались столь обширны, что под конец меня уже изрядно клонило в сон, пусть я и старался сохранять бодрый вид в благодарность хозяевам за их гостеприимство. Наконец ужин кончился. Мы поднялись и, в самых восторженных выражениях поблагодарив Семена Игнатьевича с супругой за прием, стали прощаться. Пусть подобная предосторожность все еще казалась мне несколько чрезмерной, полицмейстер, провожая нас почивать, твердо пообещал нам прислать поутру конвой из шести вооруженных казаков. Глава IX Шапитилов, полностью одетый и снаряженный, разбудил меня на рассвете. – Хорошо, что у вас немного вещей, – сказал поручик, пока я быстро одевался. – Мы сможем отказаться от повозки, и потому в пути будем гораздо расторопнее. К слову, вы хорошо держитесь в седле? – Неплохо, – ответил я. – А где ваш револьвер? Я молча кивнул на стоявший в нише раскрытый желтый футляр, в котором на синем сукне в окружении различных приспособлений для ухода за оружием поблескивала моя недавняя покупка. Поручик вздохнул: – Выньте его из коробки, зарядите и держите при себе! Я жду вас снаружи… Взяв свои вещи, я вышел из дома к воротам. Предрассветный туман уже рассеивался, но было еще свежо и зябко. Навстречу мне выбежал мальчик, ведя на поводу крепкую каурую лошадку. Я привязал два небольших саквояжа с личными вещами к седлу и огляделся. У ограды стояли и курили шестеро молодчиков в папахах, черкесках и бурках – видимо, тех самых казаков, которых направили нам в качестве охранения. Самый молодой и тщедушный из них, белобрысый, подпоясанный аляпистым, расшитым какими-то огромными цветами кушаком, должно быть, на потеху своим товарищам крикнул мне: – Не далеко ли на ярмарку собрались, ваше степенство? Казаки загоготали. Я только обернулся и молча окинул остряка взглядом с головы до ног: не препираться же мне со вчерашним отроком! Впрочем, тот, немного смутившись, крикнул снова: – Не извольте беспокоиться, ваше степенство! Доставим в лучшем виде-с! – и он, вытянувшись, притопнул каблуком сапога. Хлопнула дверь, и на крыльце показался Шапитилов. В руках он нес две винтовки. Одну из них он протянул мне. – Револьвер – дело хорошее, но и винтовка вам совсем не повредит. И вот еще… – он вынул из-за пояса кинжал в кожаных ножнах и аккуратно, почти бережно передал в мои руки. Потом поручик перекинул свое ружье через плечо и вскочил в седло: – По коням! В походную колонну! Я последовал за ним. Казаки вывели на дорогу своих скакунов и построились друг за другом след в след. Так началось наше путешествие по Кавказу. В пути нас сразу обступили могучие скалистые горы, покрытые скудной растительностью. Их то здесь, то там разрезали на части узкие и быстрые горные потоки. Высоко над ними в облаке мелких брызг покачивались мосты. Как говорили, несколько раз в году эти речки стремительно и обильно разливаются, и вода в низинах после сильных дождей поднимается так скоро, что, если вы окажетесь на дне ущелья, то живым оттуда уже не вернетесь… Наши лошади оказались привычными к крутым спускам и подъемам дороги и потому шли довольно резво и уверенно. Казаки негромко перебрасывались меж собой шутками, Шапитилов же в пути по большей части молчал, изредка окликая меня по какой-нибудь дорожной надобности. Пройдя к полудню полтора десятка верст, мы решили устроить привал у пересекавшего наш путь небольшого горного ручья с холодной и вкусной водой. Выставив караул и стреножив лошадей, мы набрали во фляги воды и принялись за поднесенные полицмейстеровой женой гостинцы. Усевшись обедать на камень недалеко от края обрыва, мы с Шапитиловым наслаждались открывшимся нам великолепным видом. Стало заметно теплее, полуденное солнце слепило глаза, и ветер насквозь продувал нашу расстегнутую и влажную от пота одежду. – Посмотрите на это, – сказал поручик, указывая на раскинувшийся перед нами пейзаж. – Вот уже десять лет эта природа или, точнее, это царство камней упорно тянет меня к себе, будто у здешних гор есть внутри огромный магнит. Здесь другой воздух, другая, более широкая, чем где бы то ни было, линия горизонта. Этот изломанный скалистый хребет… Нет, боюсь, я не смогу уже подолгу задерживаться в наших когда-то привычных тихих провинциальных городках… Я был склонен с ним согласиться. Вид гор и в меня вселил какое-то невероятное чувство спокойствия, ощущение всего мира под пятою, и лишь облака, медленно плывшие в лазоревой вышине, смотрели на нас сверху, рождая собою какие-то невероятные, причудливые картины. Небольшие, белые, с изрезанными краями, они стали бы настоящим богатством для яркого детского воображения. Вспомнив себя ребенком, я отчетливо увидел в небе пушкинский профиль, потом вдруг разглядел орла, башню старого замка, а потом – слона, бабочку, крокодила… В детстве я думал, что за этими облаками скрывается парящий сказочный остров или же то самое «тридевятое царство», и когда садилось солнце, оно раскрашивало сады и леса этого царства в золотые и розовые оттенки… Однако сейчас солнце стояло в зените, и казаки из нашего охранения, успев собраться после привала, уже подтягивали конские подпруги, готовясь продолжить путь. Я вздохнул и, повинуясь указанию Шапитилова, поднялся на ноги: нам следовало, не задерживаясь, ехать дальше. Узкой петляющей дорогой мы спустились со склона вниз и теперь двигались по лощине, поросшей все тем же мелким кустарником. Вокруг было тихо, и лишь сверху над нами парил беркут, зорко высматривая свою добычу. Ехать теперь стало довольно легко, и мы прибавили ходу. Нестись вперед по ровной тропе было приятно, и среди своих попутчиков я тоже почувствовал оживление. Любуясь изломами кромки гор, я внезапно наткнулся взглядом на нечто, чуждое пейзажу. Я даже не сразу осознал, на что именно, но тревожная мысль заставила меня повернуться и внимательно всмотреться в то, что я заприметил. На одной из вершин в слепящих меня лучах солнца я увидел черный силуэт вооруженного всадника. Я окликнул Шапитилова. Тот обернулся, и я рукой указал ему на фигуру. – Стой! – поручик дернул поводья, и конь под ним осел на задние ноги. – Засада, братцы, – пронеслось среди казаков. – Все ко мне! Приготовить оружие, – скомандовал Шапитилов и кивнул на гору. – Там один… Это примерно версты три-четыре отсюда, и их, скорее всего, много… Кто-то казаков, удерживая взволнованного коня, проговорил: – До торной дороги верст семь будет, ваше благородие, оттуда до станицы – еще версты три. Туда не сунутся! – Вперед! Галопом! Марш! – поручик ткнул коня каблуком и щелкнул нагайкой. Мы пришпорили лошадей и понеслись через лощину. Мелкие камешки, вылетавшие из-под копыт, колотили по сбруе, подвязанным к седлам мешкам и по подошвам наших сапог, отскакивая затем в разные стороны. Ветер свистел в ушах, и я с трудом мог разобрать выкрики моих спутников. Уже через пару минут среди скал раздались первые выстрелы – рокочущим эхом они отразились от склонов гор, и лошади оттого только испуганно прижали уши, но не остановились: военная жизнь приучила их и к такому. Нас явно окружали. Теперь мы оказались на открытой плоской площадке среди скал, что при почти полном отсутствии здесь деревьев и крупных кустов делало нас идеальными мишенями. «Скорей бы проскочить…» – подумалось мне. Вдруг вокруг нас засвистели пули, выбивая из земли под конскими копытами фонтанчики пыли, песка и мелких камней. Поручик грубо выругался и натянул поводья: – Стой! В круг! Занять оборону! Я не понял команды, но, оглянувшись на моих спутников, стал спешно повторять за ними все их действия. Казаки, резко остановив коней, соскочили с седел и, одной рукой снимая с животных все оружие, которое при них было, и держа поводья в другой, принялись выстраивать лошадей кругом. То же сделал и я. Мы таким образом оказались внутри живого заграждения. Проверив лежавший в кармане пальто револьвер, я снял с плеча винтовку, надел на полый затравочный стержень винтовочного замка колпачок капсюля и взвел курок. Снова послышались выстрелы, и несколько пуль взметнули желтую пыль совсем рядом с нами. Внезапно лошадь одного из казаков взбрыкнула, едва не вырвав поводья из рук своего хозяина, и попыталась встать на дыбы, но лишь захрипела, мотая окровавленной головой и распугивая других коней, которые теперь тоже начали кидаться из стороны в сторону. Поручик выхватил свой револьвер, взвел курок и выстрелил. Сраженное животное повалилось на бок и затихло. Лошади продолжали метаться, оглушая нас своим ржанием. Поводья натянулись, защелкали плети, послышалась ругань.