– Хочешь окончательно погасить скандал, вызванный её появлением? В ответ – целая серия ужимок. – Скандал уже затух, – махнул лапой Схинки. – Служба утилизации – через подставные информационные каналы, разумеется, – убедила всех, что это фейк, специальная врезка в рекламных целях, и прославила небольшую, никому до сих пор не известную компанию по созданию спецэффектов. Теперь эти хитрые шасы получили контракты на пять лет вперёд, и публике бросили новую кость – развод какой-то блог-звезды. – В таком случае зачем нужна птица? – Угадай, – предложил орангутан. – Угадываю уже несколько дней. – Хорошо, дам подсказку: в клюве птицы Какнис триста шестьдесят отверстий. – И всё? – возмутилась Гранни. – Это вся твоя подсказка?! – Главную подсказку ты видела. – Неужели? – Я не виноват, что ты её не поняла. – Подсказку? – Да. Но если ты переспишь со мной… – Не начинай. – Я податлив с любовницами и на белой простыне расскажу тебе всё, что знаю. – Где ты здесь найдёшь белую простынь? – Если ты согласна, я порталом смотаюсь в ближайший город. Гранни закатила глаза. * * * Муниципальный жилой дом Москва, улица Плющиха Сегодня Лисс опять осталась у Дориана. Родители смирились, ну… не то чтобы смирились, просто приняли происходящее, признав право дочери самой вершить свою судьбу. Дориан был счастлив и уже несколько раз предлагал девушке остаться у него насовсем и перестать скрывать отношения от всех, а сама Лисс… Сама Лисс чувствовала вину за то, что скрывает от любимого свои занятия с Клопицким. Дориан знал, что она не приняла Альянс, но понятия не имел, как глубоко девушка увязла в сопротивлении ему. И как изменилась… Щелчок включателя и то, что случилось потом внутри стеклянного куба, оставили в душе Лиссет глубокую рану, о существовании которой она догадалась не сразу. Тогда, в подвале, осталась равнодушной. Наутро и вовсе перестала об этом думать, полностью сосредоточившись на учёбе, но через два дня её накрыл кошмар. Мучения кровососа явились настолько ярко, что девушка проснулась от собственного крика, позволила перепуганным родителям себя успокоить и с тех пор не засыпала, не приняв порошок брата Шитуса. И ночевать предпочитала у Дориана, поскольку только рядом с ним чувствовала себя в полной безопасности. Только рядом с ним. – Ты сегодня грустная, – прошептал Машар, с улыбкой глядя на лежащую на его плече девушку. – Обычная, – так же тихо ответила Лисс, проводя пальчиком по груди рыцаря. – Особенно обычная на тебе одежда. – Ты такой внимательный, – улыбнулась девушка. – Даже не заметил, что я голая. – Одежда, которая на тебе была, – уточнил Дориан. – Что не так с моей одеждой? – Слишком тёмная. И Лисс поймала себя на мысли, что рыцарь прав: в последнее время она действительно стала отдавать предпочтение этим оттенком, хотя раньше любила яркое. Не обязательно цветастое, хотя в гардеробе хватало и таких вещей, но яркое. А теперь – в основном тёмное. – Под настроение. – Оно у тебя грустное? – А у кого оно сейчас весёлое? Машар перестал улыбаться, внимательно посмотрел на девушку, вздохнул и серьёзно произнёс: – Я понял, что не должен лезть с расспросами. И не стану лезть. Хочу лишь надеяться, что ты не наделаешь глупостей. – Я? – Ты. И девушка не стала убеждать любимого, что не наделает. Хоть в этой мелочи не стала врать. Помолчала, продолжая водить пальцем по его груди, и произнесла: – Все говорят, что не нужно делать глупости. А то, что происходит вокруг, – не глупость? Всё, что происходит с Городом, – не глупость? – Город пытались защитить… – Но защитники проиграли, да? Ты это хочешь сказать? – Да. – И в коротком ответе Лисс уловила жуткую горечь. – И что нам остаётся? Сдаться? – Не делать глупостей. – Мы не делаем глупости. – Она привстала на локте и посмотрела рыцарю в глаза. – Да, мы выражаем недовольство, но ведь это не глупость, правда? Мы рисуем на футболках и штанах две буквы, но ведь это не глупость? Иногда мы рисуем на стенах… Это глупость? – Нет, – вздохнул Дориан. – Носите одежду, рисуйте на стенах, обсуждайте между собой, какой плохой Консул, – ничего из этого не глупость. Это нормальная реакция неравнодушных ребят. Все это понимают и относятся снисходительно. – А что тогда глупость? – спросила девушка. – Воевать? – Воевать – самоубийство. Вам нечего противопоставить Консулу, а у его снисходительности есть предел. – Он снисходителен, потому что знает, что однажды нам надоест обсуждать его. – Именно. – Дориан мягко провёл рукой по волосам Лисс. – Однажды в «Михельсоне» сменится поколение, молодые ребята будут увлечены своими идеями и не будут обращать никакого внимания на кучку ворчащих радикалов. – На меня? – У тебя к тому времени будут дети. И ты перестанешь ходить в «Михельсон». Лисс улыбнулась: – Вижу, ты всё спланировал. – Вижу, ты не против моих планов, – в тон ей отозвался Машар. И Лисс захотелось во всём признаться. Прямо сейчас. Рассказать всё, что она успела – и ещё не успела! – натворить, крепко прижаться к любимому мужчине и сделать так, как он скажет: бросить занятия с Тыжеумером, перестать ходить в «Михельсон», сейчас, а не когда «будут дети», жить тихой жизнью, не задумываясь над тем, что происходит вокруг. И делать всё, чтобы это «вокруг» не вторгалось в её маленький счастливый мирок. Лисс очень захотела, но сказала она другое: – Ты слышал об исчезновении Катерины Штраус? И Дориан стал мрачен: – Да. – Это она высмеяла Идо перед посетителями «Михельсона» и сделала посмешищем в Сети. Она высмеяла центура Внутренней Агемы, который повёл себя как оккупант. Она поставила его на место, а теперь исчезла. – Пауза. – Это тоже было глупостью? Не позволить унизить себя – глупость? Дориан промолчал. Лисс вздохнула и, глядя любимому рыцарю в глаза, медленно сказала: