«Они были как клоны, приклеенные друг к другу, – позже рассказывала Венди автору Тиму Аппело. – Возможно, Курт был единственным человеком, который любил ее полностью и безоговорочно». Хотя это была и не самая лучшая версия Teen Spirit, в песне все еще было достаточно грубой энергии, чтобы оживить даже тусклое исполнение и звучать по-прежнему революционно. Это сработало в прямом эфире, потому что выступление группы рассказало половину истории песни: Крист прыгал, со своей бородой и длинными волосами, напоминая безумного, вытянувшегося в длину Джима Моррисона; Грол был без рубашки и стучал по барабанам в духе Джона Бонэма; а Курт выглядел одержимым. Курт, возможно, не выложился на все 100 процентов, но любой, кто смотрел передачу, понимал, что он был чем-то разозлен. Парень, который провел свою юность, играя с Super-8, знал, как подать себя камере, и своей отчужденностью и силой он завораживал. Когда группа вернулась на следующий номер, это был настоящий катарсис. Они играли Territorial Pissings вопреки возражениям продюсера и в итоге уничтожили свои инструменты. Курт начал атаку, гитарой проткнув динамик. Грол сбил ударную установку со стойки. А Крист подбросил барабаны в воздух. Это все, конечно, было заранее спланировано, но вот гнев и разочарование были настоящими. Во время финального восклицания Америке: «Пошла ты!», когда пошли титры программы, Курт и Крист поцеловались по-французски (NBC вырезал эту концовку на всех повторах программы, опасаясь, что это могло быть оскорбительным). Позже Курт утверждал, что поцелуй был его идеей, выдуманной специально, чтобы разозлить «деревенщин и гомофобов» в Абердине, но на самом деле он отказался выйти для прощания, пока Крист не вытащил его на сцену. «Я подошел прямо к нему, – вспоминал Крист, – схватил Курта и засунул язык прямо ему в рот. Я просто хотел, чтобы его настроение улучшилось. В конце концов я сказал ему: “Все будет хорошо. Все не так уж плохо. Ладно?”». Несмотря на то что Курт Кобейн только что завоевал расположение нескольких молодых людей в Америке, которые до этого момента еще не были влюблены в него, он все еще не чувствовал себя победителем. Он чувствовал себя так же, как обычно – дерьмово. Курт пропустил вечеринку участников SNL и быстро покинул студию. Он должен был дать интервью, но, как обычно, опоздал на несколько часов. Ранним утром Эми Финнерти сидела в квартире Джанет Биллиг, когда Курт позвонил и спросил, не может ли она занять ему немного денег. Его альбом был № 1, и он только что сыграл на Saturday Night Life, но у Курта совсем не было денег. Они подошли к банкомату, и Биллиг одолжила Курту 40 долларов. Час спустя, когда Курт появился в студии диджея Курта Сент-Томаса, он был в настроении поговорить и дал одно из самых длинных интервью в своей жизни. Целью беседы было создание рекламного компакт-диска для радиостанций. Курт рассказал историю «пушек в реке», о корн-догах, о жизни с Дэйвом, и рассказал об Абердине как о городе провинциалов и деревенщин. Когда Курт ушел два часа спустя, Марк Кейтс из DGC повернулся к Сент-Томасу и сказал: «Ух ты, не могу поверить, как много ты из него вытащил. Он никогда так не болтает. Но я не знаю, все ли из этого правда». Несколько часов спустя, когда в воскресенье утром взошло солнце, Кортни обнаружила, что у Курта передозировка от наркотика, который он принял после интервью. Было ли это спланировано, неизвестно, но Курт слыл безрассудным наркоманом. Она спасла Курту жизнь, приведя его в чувство, после чего он казался таким хорошим, как никогда. В тот же день пара сделала еще одну фотосессию с Лавином для обложки Sassy – один снимок запечатлел, как Курт целует Кортни в щеку, и журнал использовал его для обложки. А ведь меньше восьми часов назад Курт был в коме. В интервью с Кристиной Келли из Sassy Курт рассказал об их помолвке: «Мое отношение резко изменилось, и я не могу поверить, насколько я стал счастливее и еще меньше ориентированным на карьеру. Иногда я даже забываю, что играю в группе, настолько я ослеплен любовью. Я знаю, это звучит нелепо, но это правда. Я мог бы отказаться от группы прямо сейчас. Это ничто. Но у меня контракт». Когда Келли спросила, изменили ли его отношения стиль письма, Курт разоткровенничался: «Я так ошеломлен тем фактом, что я настолько сильно влюблен, что даже не знаю, как изменится моя музыка». Но самый ироничный комментарий прозвучал, когда Келли спросила, не собирается ли пара завести ребенка. Курт ответил: «Я просто хочу быть в безопасности. Я хочу позаботиться о том, чтобы у нас был дом и деньги в банке». На тот момент он не знал, что Кортни уже носит их ребенка. Глава 17 Маленький монстр внутри Лос-Анджелес, Калифорния Январь 1992 – август 1992 В твоей голове живет маленький монстр, который говорит: «Ты знаешь, что тебе станет лучше». – Курт, рассказывающий о зависимости своей сестре, апрель 1992 года Все эти «младенцы с плавниками», которых он рисовал на протяжении многих лет, заставили Курта запаниковать, как только он услышал о беременности. Ведь в начале декабря, как раз когда ребенок был зачат, они употребляли наркотики. Самым суровым критиком Курта всегда был его собственный внутренний голос, и эта зараженная беременность, как отмечали его друзья, вызывала у него сильнейший в жизни позор. Несмотря на всю испорченность своей жизни – как внутренней, так и внешней, – он свято чтил две вещи: клятву, что никогда не превратится в своих родителей, и клятву, что, если у него когда-нибудь будут дети, он предложит им лучший мир, чем тот, в котором вырос сам. Тем не менее в начале января 1992 года Курт беспрестанно думал обо всех «младенцах с плавниками», которых нарисовал, и задавался вопросом, не получит ли он такого же собственного в качестве кары небесной. Но в то же время даже в отчаянии Курта присутствовал позитив по поводу беременности. Он искренне любил Кортни и думал, что у них будет очень талантливый ребенок с интеллектом выше среднего. Курт верил, что привязанность, которую он испытывал, была глубже, чем любовь, которую он наблюдал между своими собственными родителями. И несмотря на то что Курт был вне себя, Кортни казалась удивительно спокойной, по крайней мере, спокойной по стандартам Кортни. Она сказала Курту, что ребенок – это божий знак и что она убеждена, что ребенок не родится с фокамелией[160], независимо от того, сколько рисунков деформированных плодов Курт набросал в своей юности. Кортни сказала, что его кошмары были просто страхами и что ей снится, что у них здоровый красивый ребенок. Она придерживалась этих убеждений даже тогда, когда окружающие утверждали обратное. Один нарколог, у которого консультировалась Кортни, предложил «дать ей морфий», если она согласится на аборт. Кортни возмутилась и обратилась к другому консультанту. Она отправилась в Беверли-Хиллз к специалисту по врожденным дефектам, который сказал, что наркотик, если его употреблять в первом триместре беременности, не представляет особой опасности для плода и не может спровоцировать врожденные дефекты. «Он сказал Кортни, что если она пройдет курс лечения и завяжет, то не будет никаких причин, по которым она не сможет иметь здорового ребенка», – вспоминает ее адвокат Розмари Кэрролл. Когда образы «младенцев с плавниками» улетучились у него из головы, Курт разделил с Кортни убеждение, что беременность – это благословение. Во всяком случае, неодобрительное отношение окружающих только укрепило решимость Курта, так же как это произошло и с отношениями с Кортни. «Мы знали, что это действительно не лучшее время для рождения ребенка, – сказал Курт Майклу Азерраду, – но мы просто решили, что он у нас будет». Они сняли квартиру с двумя спальнями в Лос-Анджелесе за 1100 долларов в месяц в доме 448 по Норт-Сполдинг, между Мелроуз и Фэрфакс. Это был тихий район, в котором они оказались относительно изолированы, потому что ни один из них не мог водить машину. Курт не заплатил несколько штрафов за нарушение правил дорожного движения и временно лишился прав, а Кортни так и не научилась управлять автомобилем. Впервые Курт жил за пределами штата Вашингтон и обнаружил, что скучает по дождю. Но вскоре после переезда они отправились в отель Holiday Inn. Они наняли врача-нарколога, который специализировался на быстрой детоксикации. Врач порекомендовал им остановиться в мотеле, потому что, как он сказал, это будет ужасно. Так оно и было. Однако позже Курт пытался преуменьшить эту ломку, утверждая, что он «просто проспал три дня», а другие рисовали гораздо более мрачную картину детоксикации, которая сопровождалась часами рвоты, лихорадки, диареи, озноба и всеми симптомами, которые можно было бы связать с худшим гриппом. Курт и Кортни выжили, в больших количествах употребляя снотворное и анальгетики. Несмотря на то что они оба проходили детоксикацию ради ребенка, Курту пришлось уехать через две недели в тур по Дальнему Востоку. «Я понял, что у меня не будет возможности достать наркотики, когда мы доберемся до Японии и Австралии», – написал он в своем дневнике. В разгар детоксикации Курту пришлось снять клип на песню Come As You Are. Он настаивал, чтобы все кадры с его лицом были затуманены или искажены. Перед отъездом на гастроли Курт позвонил матери, чтобы сообщить ей новость о беременности. Трубку сняла его сестра Ким. «У нас будет ребенок», – объявил он. «Я лучше передам трубку маме», – ответила Ким. Когда Венди услышала новость, она сказала: «Курт, больше меня потрясти ты не мог». Первые несколько концертов в Австралии прошли гладко. Однако уже через неделю Курт снова начал страдать от боли в животе, что заставило его отменить концерты. Однажды вечером он пришел в отделение неотложной помощи, но ушел, услышав, как медсестра сказала: «Да он просто наркоман». Как Курт записал в своем дневнике, «боль обездвижила меня, заставила лежать, скрючившись, на полу ванной, отрыгивая воду и кровь. Я буквально умирал от голода. Мой вес упал примерно до 100 фунтов[161]». Отчаявшись найти выход, он обратился к австралийскому врачу, который специализировался на рок-группах. На стене его кабинета гордо красовалась фотография врача с Китом Ричардсом. «По совету моего менеджера я поехал к врачу, который дал мне лекарство, – написал Курт в своем дневнике. – Казалось, что эти таблетки действуют лучше, чем все остальное, что я пробовал раньше». Но через несколько недель, после того как тур достиг Японии, Курт обратил внимание на этикетку на упаковке с таблетками: «На ней было написано: “Физептон – содержит метадон”. Опять подсел. Мы пережили Японию, но к тому времени опиаты и гастроли уже начали сказываться на моем теле. И здоровье было не лучше, чем тогда, когда я избавился от наркотиков». Несмотря на физическую и эмоциональную борьбу, Курт обожал Японию, разделяя национальную одержимость китчем. «Он был в совершенно чужой стране и был очарован их культурой, – вспоминал Каз Уцуномия из Virgin Publishing, который находился с ними в туре. – Он любил мультики и Hello Kitty». Курт не понимал, почему японские фанаты дарят ему подарки, но объявил, что будет принимать только Hello Kitty. На следующий день он был завален этими безделушками. Перед выступлением за пределами Токио Уцуномия должен был помочь Курту купить новую пижаму. Когда Курт сказал продавцу, что хочет надеть пижаму на сцену, консервативный клерк посмотрел на певца как на совершенно невменяемого. В Осаке в редкий выходной вечер Nirvana воссоединилась с одним из своих любимых партнеров по гастролям, Shonen Knife, поп-группой, состоящей из трех японок. Они подарили Курту игрушечные мечи, новую обезьянку Чим-Чим с моторчиком и пригласили на ужин в ресторан, который он выбрал сам, где подавали братвурст[162]. Курт был разочарован, узнав, что следующим вечером у Shonen Knife, как и у Nirvana, был назначен концерт. Как ни странно, Курт рано закончил выступление и объявил со сцены, что собирается пойти на концерт Shonen Knife. Когда он покидал площадку, такси окружила толпа японских девушек, цепляющихся за машину, просто желая прикоснуться к ней. На выступлении Shonen Knife все было столь же сюрреалистично, поскольку его, как единственного голубоглазого белокурого парня, было легко заметить в толпе. «Он по-прежнему был в пижаме», – вспоминала Наоко Ямано из Shonen Knife. Кортни присоединилась к туру в Японии. Двадцать пятый день рождения Курта они провели в воздухе, направляясь на два запланированных в Гонолулу концерта. В самолете они приняли решение сыграть свадьбу на Гавайях. Они мечтали о свадьбе в День святого Валентина, но не успели закончить брачный контракт. Курт предложил заключить его после сильного давления со стороны Джона Сильвы, его менеджера, который никогда не любил Кортни. По большей части брачный контракт был создан для страхования будущих доходов, потому что во время бракосочетания они все еще были, как описывала это Кортни, «чертовски бедны». Из-за тайной причины, по которой музыкальная индустрия выплачивает гонорары довольно поздно, и огромного процента, взятого менеджерами и юристами, после подачи налоговой декларации в 1991 году валовой доход Курта составил всего 29 541 доллар. Его налоговый вычет составлял 2541 доллар, что давало ему налогооблагаемый доход в размере 27 000 долларов за год, во время которого он играл перед сотнями тысяч поклонников и продал почти два миллиона пластинок. Кортни вела переговоры о своем собственном контракте с DGC. Он предоставлял Hole аванс в миллион долларов и фиксированный гонорар, значительно превышающий гонорар Nirvana, что было предметом ее большой гордости. У нее все еще были сомнения относительно того, что ее саму по себе не смогут воспринимать как артистку, раз она выходит замуж за такого знаменитого человека, как Курт. В Японии она кратко написала о своей меланхолии в дневнике: «Моя слава. Ха-ха. Это оружие. Идите в жопу, вместе с утренним токсикозом… Может быть, это просто коммерческий эффект от слишком большого количества продаж и наполовину странная, наполовину предрешенная случайность, но я начинаю думать, что не могу петь, не могу писать, что уважение находится на небывало низком уровне. И это не его вина. Боже, как это могло произойти… Не смейте отвергать меня только потому, что я вышла замуж за РОК-ЗВЕЗДУ». Они поженились на Вайкики-Бич на закате в понедельник 24 февраля 1992 года. Церемонию проводил священник, не относящийся ни к одному вероисповеданию и найденный через свадебное бюро. Перед свадьбой Курт принял наркотики, хотя сказал Азерраду, что «был не очень-то под кайфом. Я принял совсем чуть-чуть, чтобы мне не стало плохо». Кортни надела старинное шелковое платье, когда-то принадлежавшее актрисе Фрэнсис Фармер. Курт был в голубой клетчатой пижаме, с плетеной гватемальской сумкой через плечо. Из-за худобы и причудливой одежды он больше походил на пациента, проходящего химиотерапию, чем на жениха. И все же свадьба много для него значила. Он плакал во время этой короткой церемонии. Поскольку свадьба была организована на скорую руку, большинство из восьми гостей были членами команды группы. Курт попросил Дилана Карлсона прилететь, чтобы присутствовать на церемонии в качестве шафера, хотя отчасти это было вызвано необходимостью получить наркотик, который он привезет с собой. Дилан еще не был знаком с Кортни, и его первая встреча с ней произошла буквально за день до свадьбы. Кортни ему понравилась, а ей понравился Дилан, хотя ни один из них не мог избавиться от мысли, что другая сторона оказывает на Курта негативное влияние. «В чем-то она очень подходила ему, – вспоминал Дилан, – а в чем-то была просто ужасна». Дилан привез свою девушку, и эти двое были единственными гостями, не входящими в команду Nirvana. Но куда важнее были те, кого не хватало: Курт (как и Кортни) не пригласил на церемонию свою семью, и отсутствие Криста и Шелли также было довольно заметно. Утром перед свадьбой Курт запретил приходить туда Шелли и еще нескольким членам команды, потому что чувствовал, что они сплетничают о Кортни. Приказ также распространялся на Криста. «Курт изменился», – повторяла Шелли. В том месяце Курт сказал Кристу: «Я не хочу видеть Шелли, потому что, когда я смотрю на нее, мне стыдно за то, что я творю». Шелли описывала это так: «Я думаю, что смотреть на меня было все равно что смотреть на свою совесть». На следующий день, решив, что группа распалась, Шелли и Крист покинули Гавайи. «Мы думали, что все кончено», – вспоминала Шелли. Крист погрузился в печаль и чувствовал себя отверженным своим старым другом: «В тот момент Курт находился в своем собственном мире. После этого я довольно сильно от него отдалился. Так, как прежде, уже не было. Мы говорили о том, куда движется группа, но после такого она просто не могла продолжать существовать». Пройдет четыре месяца, прежде чем Nirvana снова выступит на публике, и почти два месяца, прежде чем Крист и Курт увидятся вновь. * * * Курт и Кортни провели медовый месяц на Гавайях, но солнечный остров не стал раем для Курта. Они вернулись в Лос-Анджелес, где ему было легче удовлетворить свои наркоманские желания. Позже Курт преуменьшил свое растущее злоупотребление как «гораздо менее бурное, чем все думают». Он сказал Азерраду, что решил продолжить прием наркотиков, потому что чувствовал: «Если бы я тогда бросил, то я все равно бы делал это снова, по крайней мере, еще следующие несколько лет. Я решил, что просто выдохнусь, ведь я все еще не испытал всех ощущений, которые может испытывать наркоман. Я был по-прежнему здоров». На этой стадии его химическая и психологическая зависимость была настолько велика, что его комментарии были попыткой свести к минимуму то, что стало изнуряющей зависимостью. Его собственное описание самого себя в дневнике было далеко не здоровым, по крайней мере, когда он представлял себе, каким его видят другие: «Меня считают истощенным, желтокожим, похожим на зомби, злым, наркоманом, торчком, безнадежным, на грани смерти, саморазрушающимся, эгоистичной свиньей, неудачником, который колется за кулисами всего за несколько секунд до выступления». Вот что, по его мнению, думают о нем люди. Его собственный разговор с самим собой был еще более мрачным, и одна строка, которая неоднократно появлялась в произведениях Курта, подводила всему итог: «Я ненавижу себя и хочу умереть». К началу 1992 года он уже решил, что именно так будет называться его следующий альбом. Весной 1992 года он практически не был вовлечен в дела группы и отказался планировать будущие концерты. Группе предлагали баснословные суммы за тур по различным аренам в качестве хедлайнеров – Nevermind все еще был на вершине чартов, – но Курт отклонил все предложения. Кортни отказалась от наркотиков во время их январской детоксикации, но обнаружила, что снова ступает на скользкий путь. Сочетание их слабостей помогало втянуть каждого в спираль злоупотребления, а их взаимная эмоциональная зависимость сделала этот цикл практически неразрывным. «Курт и Кортни были как два персонажа пьесы, которые просто менялись ролями, – заметила Дженнифер Финч. – Когда один трезвел и ему становилось лучше, то другой тут же срывался. Но у Кортни лучше получалось контролировать себя, чем у Курта. Он был словно поезд, мчащийся под откос. Все это знали, и все хотели убраться с дороги». В начале марта Кэролин Рю из Hole пришла к ним домой, чтобы кайфануть. Когда Рю попросила шприц, Курт ответил: «Мы их все разбили». В попытке контролировать свои пристрастия Кортни часто уничтожала все шприцы в квартире, что вынуждало Курта покупать новые вместе с ежедневной дозой наркотиков. Даже Рю, у которой была своя собственная зависимость, казалось, что зависимость Курта шла полным ходом. «Курт говорил о приеме наркотиков, как будто это было чем-то чертовски естественным, – вспоминала она. – Но это было не так». Даже в рамках наркокультуры уровень пристрастия Курта казался омерзительным. Перспектива появления ребенка дала Курту маленький лучик надежды в том, что становилось все более мрачным существованием. Чтобы убедиться, что плод нормально развивается, они сделали несколько УЗИ и фотографий ребенка в утробе матери. Когда Курт увидел их, он был явно потрясен и заплакал от облегчения, узнав, что ребенок развивается нормально. Курт взял одну из фотографий и использовал ее в качестве центральной части картины, над которой начал работать. Когда на втором тесте ему показали ультразвуковое видео плода, он попросил копию и с одержимостью просматривал ее на своем видеомагнитофоне. «Курт все время повторял: «Посмотрите на эту маленькую фасолинку», – вспоминала Дженнифер Финч. – Так они ее и называли – Бин («Фасолинка»). Он указывал на ее ручку. Он знал каждую черточку этого черно-белого изображения». В самом начале беременности, определив пол ребенка, они выбрали имя: Фрэнсис Бин Кобейн. Ее второе имя было их прозвищем, в то время как первое имя появилось в честь Фрэнсис Макки из The Vaselines, по крайней мере, так Курт позже скажет репортерам. Фотография с УЗИ позже была воспроизведена на обложке сингла Lithium. К марту беспокойство по поводу растущей зависимости Курта от наркотиков и ее влияния на Кортни подтолкнуло его менеджеров к попытке первого официального вмешательства. Они пригласили Боба Тимминса, специалиста по наркозависимости, который специализировался на работе с рок-звездами. Кортни вспомнила, как Тимминс испытывал такое благоговение перед Куртом, что почти не обращал на нее внимания. «Он буквально игнорировал меня и пускал слюни из-за Курта», – сказала Кортни. Тимминс предложил Курту подумать о стационарной программе химической зависимости. «Мой совет был принят к сведению, – сказал Тимминс. – Я порекомендовал именно эту программу, потому что она проводилась в медицинском центре Седарс-Синай[163], и мне показалось, что некоторые медицинские проблемы требовали моей экспертизы. Совет заключался не в “лечись, завязывай и ходи на собрания анонимных наркоманов”. Было много медицинских вопросов». Сначала пребывание Курта в Седарс-Синай пошло ему на пользу, и вскоре он выглядел трезвым и здоровым. Хотя он и согласился продолжить прием метадона – препарата, который останавливает ломку, не вызывая кайфа, – он рано закончил лечение и отказался от программы реабилитации. «Курт определенно не был командным игроком, – заметил Тимминс. – Вероятно, эта часть его личности мешала процессу выздоровления». В апреле Курт и Кортни отправились в Сиэтл, где купили дом. Однажды вечером они зашли в Orpheum Records и устроили сцену, конфисковав в магазине все бутлеги[164] Nirvana. Кортни справедливо утверждала, что компакт-диски были нелегальными, но продавец заявил, что его уволят, если владелец обнаружит, что компакт-диски пропали. По иронии судьбы, Курт пришел в магазин в поисках диска группы Negativland, который после судебного процесса был признан контрабандой. Клерк спросил, не могли бы они написать записку его боссу, и Кортни написала: «Я не хочу, чтобы вы зарабатывали деньги на моем муже, мне нужно, чтобы я могла кормить своих детей. С любовью, миссис Кобейн». Курт добавил: «Всем макароны и сыр». Записка была столь странной, что взволнованный сотрудник спросил Курта: «Если я потеряю работу, смогу ли я работать на вас?» На следующий день в магазин позвонил мужчина и спросил: «Тот парень с длинными волосами, который работал там вчера вечером, все еще работает?» Пока пара была в Сиэтле, Фраденбурги устроили для них праздник, совмещающий свадебный прием и вечеринку для будущей мамы. Многие дяди и тети Курта впервые получили возможность встретиться с Кортни, но некоторые уже уехали до ее приезда: вечеринка была назначена на два часа дня, но почетные гости не появлялись вплоть до семи часов. Кортни сказала родственникам Курта, что они могут купить викторианский особняк в Грейс-Харбор. «Тогда мы сможем стать королем и королевой Абердина», – пошутила она. Казалось, что поначалу брак смягчил как Курта, так и Кортни. Когда они были вдали от центра внимания и от наркотиков, в их отношениях было много нежных моментов. Освобожденные от своей славы, они оба превратились в испуганных потерянных детей, какими были до того, как о них узнали. Каждый вечер перед сном они вместе молились. Лежа в постели, они читали друг другу книги. Курт сказал, что любит засыпать, слушая голос Кортни, – это было уютом, которого ему не хватало большую часть его жизни. В том же месяце Кортни вернулась в Лос-Анджелес по делам Hole. Курт остался в Сиэтле и даже провел короткую однодневную звукозаписывающую сессию с Nirvana в домашней студии Барретта Джонса. Они записали Oh, the Guilt, Curmudgeon и Return of the Rat, финальную песню, запланированную для трибьют-альбома портлендской группы Wipers. На следующий день после сессии Курт поехал на своем «Валианте» в Абердин, чтобы впервые за несколько месяцев посетить Грейс-Харбор. Через два дня Курт вернулся в Сиэтл, чтобы забрать сестру и привезти ее в Абердин. У него был некий подтекст к этому длинному дню в дороге, шестичасовому путешествию туда и обратно, о котором он не сообщил Ким, пока машина не проехала мимо холма «Думай обо мне», что был всего в нескольких минутах от дома Венди. «Помнишь свою лучшую подругу Синди? – спросил он. – Она сказала маме, что у вас с Дженнифер роман». «Это не роман, – ответила Ким. – Мы вместе. Я лесбиянка». Курт знал об этом или, по крайней мере, подозревал, но его мать – нет. «Мама точно сразу же взбесится», – сказал он сестре. Курт велел Ким сделать вид, что их мать ничего не знает. Курт, как и Венди, предпочитал неконфликтный стиль. Однако Ким сказала брату, что не будет делать этого. Когда они въехали в Абердин, Курт решил, что им нужно посовещаться, прежде чем войти в дом. Он поехал в парк Сэм Бенн, где они сели на качели, и решил использовать этот момент, чтобы сделать свое шокирующее заявление. «Я знаю, что ты пробовала наркотики», – сказал он ей. «Не все», – возразила Ким. «Ну, попробуешь», – ответил ее брат. Их разговор перешел в дискуссию о том, будет ли Ким, всего через две недели после того, как ей исполнится 22 года, употреблять наркотики. «Если ты когда-нибудь прикоснешься к тяжелому наркотику, я куплю пистолет, найду тебя и убью». Было не похоже, что он шутит. «Тебе не придется беспокоиться об этом, – ответила ему Ким. – Я никогда не воткну иглу себе в руку. Я бы никогда так не поступила». Ким поняла, что в этом предупреждении он передавал сообщение о себе. После долгого молчания, вполне естественного для брата и сестры, Курт наконец объявил: «Я чист уже около восьми месяцев». Он не уточнил, от чего именно был чист, но Ким была в курсе этих слухов, как и все остальные. Она также подозревала, что Курт лгал о том, что был чист восемь месяцев, – на самом деле всего меньше месяца, и он все еще был на ежедневной дозе метадона. «Я мало что знаю о наркотике», – сказала Ким брату. Курт вздохнул, и как будто распахнулась дверь, и брат, которого Ким всегда любила, вошел и снова открылся ей. Он не прятался за своей выдуманной личностью, ложью или славой, когда рассказывал сестре о боли, которую испытывал, пытаясь избавиться от наркотиков. Курт описал это как нечто похожее на курение сигарет, когда каждая новая попытка бросить становится все труднее и труднее. «Чем чаще ты это делаешь, – объяснил он, – и чем больше ты бросаешь, тем труднее становится бросить в третий, и в четвертый, и в пятый, и в шестой раз. В твоей голове живет маленький монстр, который говорит: «Ты знаешь, что тебе станет лучше, и ты знаешь, что мне станет лучше». Как будто у меня в голове сидит другой человек, который говорит мне, что все будет хорошо, если я просто пойду и вколю еще немного». Ким потеряла дар речи. Из его слов о том, как трудно было бросить в «пятый» или «шестой» раз, она поняла, что Курт зашел гораздо дальше, чем она предполагала. «Не беспокойся обо мне, Курт, потому что я никогда не прикоснусь к этому дерьму, – сказала она. – Я никогда к нему не подойду. Ты чист уже восемь месяцев – это здорово. Пожалуйста, продолжай». У Ким не хватало слов, и она была потрясена, «узнав, что твой родной брат – наркоман», как она позже об этом вспоминала. Несмотря на слухи, Ким с трудом могла смириться с тем, что ее брат, выросший вместе с ней и переживший множество тех же унижений, был наркоманом. Курт снова перевел разговор на сексуальную ориентацию Ким и предубеждения, с которыми она столкнется в гавани. Он пытался отговорить ее от того, чтобы быть лесбиянкой. «Не отказывайся полностью от мужчин, – настаивал он. – Я знаю, что они придурки. Я бы никогда не стал встречаться с парнем. Они же уроды». Ким находила это забавным, поскольку, несмотря на то что она скрывала это от своей семьи, Ким всегда знала, что она лесбиянка, и чувствовала легкий стыд. Даже несмотря на свои граффити «Гомосексуалы рулят», которые Курт рисовал краской из баллончика по всему Абердину, он изо всех сил пытался смириться с тем, что его сестра – лесбиянка. Когда разговор закончился и они направились к дому, он крепко обнял сестру и поклялся, что будет любить ее вечно. 16 апреля 1992 года Nirvana впервые появилась на обложке журнала Rolling Stone. Несмотря на то что статья была якобы о группе, даже сам заголовок – «В сердце и мыслях Курта Кобейна» (Inside the Heart and Mind of Kurt Cobain) – был доказательством того, что все, что делала Nirvana, было сосредоточено на Курте. На фото обложки он снялся в футболке с надписью «Корпоративные журналы все еще отстой» (Corporate Magazines Still Suck). Тот факт, что материал все-таки вышел, был свидетельством того, как усердно менеджеры Курта работали над тем, чтобы убедить его, что корпоративные журналы вовсе не отстой. В 1991 году Курт отклонил просьбу Rolling Stone об интервью, а в начале 1992 года написал журналу письмо: «На данном этапе нашей, эм, карьеры, до лечения выпадения волос и плохой репутации, я решил, что у меня нет никакого желания давать интервью… Мы не извлечем из него никакой выгоды, потому что типичные читатели Rolling Stone – это бывшие хиппи средних лет, превратившиеся в хиппикратов[165], которые воспринимают прошлое как «старые добрые дни» и имеют более добрый, мягкий, более взрослый подход к новому либеральному консерватизму. Среднестатистический читатель Rolling Stone добра не наживет»[166]. Это письмо Курт не отправил. И через пару недель после того, как написал его, он сидел рядом с Майклом Азеррадом из этого журнала и снова говорил о том, что ему нужна футболка, выкрашенная кровью Джерри Гарсии. Сначала Курт холодно встретил Азеррада, но когда он начал рассказывать истории о том, как его избивали в старших классах, Азеррад поднялся во весь свой рост в пять футов шесть дюймов и пошутил: «Я не знаю, о чем ты». После этого они сблизились, и Курт охотно отвечал на вопросы Азеррада, который смог написать о многих его главных жизненных переменах и о том, что Something in the Way была написана о тех временах, когда Курт жил под мостом. На вопрос о наркотиках Курт ответил: «Теперь я даже не пью, потому что это разрушает мой желудок. Мое тело не позволит мне принимать наркотики, даже если захочу, потому что я постоянно измотан. Наркотики – это пустая трата времени. Они разрушают вашу память, самоуважение и все, что связано с вашей самооценкой. В них нет совершенно ничего хорошего». В то время как он говорил об этом, сидя в гостиной квартиры на Сполдинг, его любимая «рабочая коробочка» находилась в шкафу, словно драгоценная фамильная реликвия. В статье Rolling Stone напряженность внутри группы была преуменьшена, но между этим интервью и его публикацией Nirvana временно прекратила свое существование. Когда группа подписывала свой первый издательский контракт, Курт согласился поровну разделить гонорары за сочинение песен с Новоселичем и Гролом. Это было щедро, но в то время никто не предполагал, что будут продаваться миллионы экземпляров пластинки. После феноменального успеха Nevermind Курт настоял на пересмотре своей доли и хотел получать основную часть дохода. Курт предложил 75/25 за музыку и 100 процентов себе за написание текстов, и он хотел, чтобы соглашение было пересмотрено. «Я думаю, что как только Nevermind стал популярен, Курт начал понимать, что они [издательские контракты] были не просто теоретическими документами. Это были реальные деньги, – заметил адвокат Алан Минц. – Издательские проценты означали бытовые проблемы». Крист и Дэйв чувствовали себя преданными из-за того, что Курт хотел, чтобы новый контракт был пересмотрен. Однако в конце концов они согласились, думая, что другим возможным вариантом был только роспуск группы. Курт решительно заявил Розмари Кэрролл, которая теперь одновременно была адвокатом Курта, Кортни и Nirvana, что он распустит группу, если не добьется своего. Хотя Грол и Новоселич винили в этом Кортни, Кэрролл видела, что Курт был непоколебим в этом вопросе. «Его цель была словно лазер, – заметила она. – Курт был очень уверен и настойчив и до последнего пенни знал, о чем говорит. Он знал, чего это стоит, и знал, что заслужил все деньги, потому что написал все тексты и музыку». В конечном счете эти проценты не оставили такой глубокой обиды, как то, каким образом Курт решил справиться с ней. Как и в большинстве конфликтов, он избегал проблемы до тех пор, пока не приходил в ярость. Несколько людей из команды группы были шокированы, услышав, как плохо Курт отзывается о Кристе, который был одной из сильнейших опор в его жизни. К маю Курт снова подсел на наркотики, сумев продержаться трезвым менее шести недель. В рок-кругах было известно о его пристрастии, и в конце концов слухи дошли до Los Angeles Times. 17 мая в статье под заголовком «Почему Nirvana пропала во время райского тур-сезона?» (Why is Nirvana missing from a heavenly tour season) Стив Хокман написал: «Сдержанность Nirvana спровоцировала публичные спекуляции о том, что у певца/гитариста Курта Кобейна есть проблемы с наркотиком». Gold Mountain опровергли эти слухи, выпустив что-то вроде стандартного опровержения, возлагая вину за отсутствие группы на «проблемы Курта с желудком». В том месяце к Курту приехал его старый друг Джесси Рид, и в тот день, когда Джесси был с ним, Курту пришлось колоться дважды. Оба раза он заходил в ванную, чтобы не ширяться в присутствии своего старого друга или Кортни, которая страдала от утренней тошноты и не хотела видеть, как Курт ловит кайф. Но Курт не стеснялся обсуждать свою привычку с Джесси, и большую часть дня они провели в ожидании новой партии наркотиков. Курт явно преодолел страх перед иглами, который Джесси помнил с юности. Курт даже умолял своего старого друга найти ему запрещенные инъекционные стероиды. По мнению Джесси, нынешняя квартира Курта не слишком отличалась от розовой квартиры в Абердине – стены были разрисованы граффити, мебель была дешевой, и в целом «это была жуткая дыра». Но кое-что произвело на Джесси впечатление: Курт снова начал рисовать, и гостиная была заполнена его работами. «У него было 100 квадратных футов холстов, – вспоминал Джесс. – Он говорил о том, что собирается бросить музыку и открыть собственную галерею». Картины, написанные Куртом в 1992 году, демонстрировали резкий рост его способностей. Одна картина представляла собой полотно размером 24 на 36 дюймов ярко-оранжевого цвета с коричневым собачьим зубом, свисающим на нитке по центру. На другой красовались багровые пятна от раздавленных цветов в центре мазков краски. Еще на одной были изображены кроваво-красные кресты с призрачно-белыми инопланетными изображениями позади них. На одном гигантском полотне был изображен инопланетянин, висящий, как марионетка, с крошечным оголенным пенисом; в углу, глядя на зрителя, сидела маленькая кошка, а в другом Курт написал: «ректальные абсцессы, конъюнктивит, расщепление позвоночника». Наконец-то Курту начали приходить авторские гонорары, и деньги для покупки холста и красок перестали быть проблемой. Он сказал Джесси, что употребляет наркотики на 400 долларов в день – непомерное количество, которое убило бы большинство потребителей. Отчасти причина такой довольно большой цифры заключалась в том, что большинство дилеров завышали для Курта цены, зная, что он может заплатить. Джесси обнаружил, что, когда Курт был под кайфом, его двигательные функции почти не снижались: «Он не балдел. Не было никаких изменений». Джесси и Курт провели большую часть дня, просматривая видеозапись, на которой мужчина стрелял себе в голову. «У него было видео, как сенатор вышибает себе мозги по телевизору. Этот парень достает револьвер из конверта, сделанного из оберточной бумаги, с патроном «Магнум» 357-го калибра[167] и вышибает себе мозги. Это было довольно красочно. Курт купил его в какой-то табачной лавке», – вспоминал Джесси. Там было запечатлено настоящее самоубийство Р. Бадда Дуайера, чиновника штата Пенсильвания. Его осудили за взяточничество в январе 1987 года, и поэтому он созвал пресс-конференцию, поблагодарил свою жену и детей, вручил сотрудникам конверт с предсмертной запиской и сказал журналистам: «Некоторые из тех, кто звонил, сказали, что я – современный Иов[168]». Под прицелом камер Дуайер вставил себе в рот пистолет и нажал на спусковой крючок – тот снес ему затылок, и смерть наступила мгновенно. После смерти Дуайера распространились контрафактные копии этого прямого эфира, и Курт купил одну из них. Он просматривал это самоубийство в течение 1992 и 1993 годов – почти так же часто, как и УЗИ своей дочери в утробе матери. После того как Курту доставили наркотик, Джесси сопровождал Курта по некоторым местам. Одной из остановок был Circuit City[169], где Курт потратил почти 10 000 долларов, купив новейшее видеооборудование. В тот же вечер Джесси уехал, чтобы вернуться в Сан-Диего, и на прощание обнял хрупкого Курта. Они продолжали поддерживать связь по телефону, но в тот момент ни один из них не знал, что это была их последняя встреча. «Наркотики – это пустая трата времени. Они разрушают вашу память, самоуважение и все, что связано с вашей самооценкой. В них нет совершенно ничего хорошего».