В июне Nirvana начала десятидневное европейское турне, чтобы компенсировать отмененные выступления 1991 года. К первому концерту в Белфасте Курт уже жаловался на боли в животе и был срочно доставлен в больницу. Там он утверждал, что боль была вызвана тем, что он больше не принимал таблетки метадона. Во время других инцидентов он утверждал, что именно метадон вызвал его боли в желудке. Это был первый концерт в туре, и на нем присутствовало большое количество журналистов, у которых были запланированы интервью с Куртом. Когда им сообщили, что он «недоступен», журналисты почуяли неладное. Британский пресс-агент группы, Антон Брукс, почти комично пытался выпроводить репортеров из вестибюля так, чтобы никто не увидел, как Курт покидает отель на носилках. Когда один репортер заявил: «Я только что видел Курта в машине «Скорой помощи», проблемы со здоровьем Кобейна стало внезапно трудно отрицать. «Я помню, как вернулся в офис и позвонили с CNN, – вспоминал Брукс. – Я сказал: «У него проблемы с желудком. Если бы это был наркотик, я бы вам сказал. Курт принимает лекарства». Чтобы перехитрить назойливых репортеров, Брукс демонстрировал всем склянки, прописанные Курту по рецепту. После часа, проведенного в больнице, Курту стало лучше, и на следующий день он безо всяких происшествий продолжил выступление. Руководство наняло двух охранников, чтобы следить за Куртом, но он сразу же ускользнул от них. Перед выступлением в Испании группа дала интервью Киту Кэмерону для NME. В статье Кэмерон упомянул слухи о наркотиках и задался вопросом, возможно ли Nirvana перейти «от ничтожеств к суперзвездам и полному провалу за шесть месяцев». Это был их самый обличительный отзыв в прессе, и, казалось, он поощрял других британских авторов включать утверждения о злоупотреблении наркотиком в свои статьи, хотя эта тема ранее считалась запретной. Но несмотря на то что Кэмерон описывал Курта как «омерзительного», фотографии, сопровождавшие статью, показывали его мальчишкой с обесцвеченными короткими волосами и в толстых очках в стиле Бадди Холли. Курт не нуждался в очках, но думал, что они придают ему умный вид. Похожие очки были на нем в клипе In Bloom. С тех пор как тетя сказала ему, что очки делают его похожим на отца, Курт никогда больше их не носил. 3 июля в Испании у Кортни начались схватки, хотя срок ее родов наступал не раньше первой недели сентября. Они отвезли ее в испанскую больницу, где Курт не смог найти врача, который достаточно хорошо говорил бы по-английски, чтобы понять его. Наконец они позвонили врачу Кортни, и тот порекомендовал им лететь домой ближайшим рейсом. Они так и сделали, и Nirvana во второй раз отменила два концерта в Испании. Когда Курт и Кортни приехали в Калифорнию, врачи заверили их, что с беременностью все в порядке. Они вернулись в полную разруху: их ванную затопило. Там Курт хранил свои гитары и дневники, и все они были испорчены. Обескураженные, они с Кортни решили немедленно переехать, несмотря на то что она была на восьмом месяце беременности. Кроме того, в их дверь постоянно стучались торговцы наркотиков, и Курту было трудно устоять перед искушением. Курт отправился в офис Gold Mountain, настаивая на том, чтобы Сильва подыскал им новое жилье. Несмотря на растущее богатство, Курт все еще не мог получить кредит, и все свои финансовые дела он оставлял менеджерам. Сильва помог найти дом, и они переехали в конце июля, оставив весь свой мусор и слово «Отцеубийство», написанное на стене над камином, в квартире на Сполдинг-авеню. Их новый дом по адресу Алта Лома Террас, 6881 был прямо как из фильма. Он был использован в качестве места для съемок нескольких фильмов, в том числе «Умереть заново»[170] и «Долгое прощание», версии Роберта Олтмена. Он находился на небольшом утесе среди холмов Северного Голливуда и с видом на «Голливуд-Боул»[171]. Добраться до утеса, где было десять квартир и четыре дома, можно было только на подъемнике готического вида. Кобейны снимали свой дом за 1500 долларов в месяц. «Он был отвратительным во многих отношениях, – вспоминала Кортни, – но сойдет. Во всяком случае, это была не квартира». Обезумев от усиливающейся боли в животе, Курт задумался о самоубийстве. «Я мгновенно почувствовал знакомую жгучую тошноту и решил покончить с собой или прекратить эту боль, – написал он в своем дневнике. – Я купил пистолет, но вместо него выбрал наркотики». Курт вернулся к наркотикам. Когда даже они, казалось, не избавили его от боли, он, после уговоров Кортни и своих менеджеров, в конце концов решил снова попробовать лечение. 4 августа Курт обратился в отделение наркологической реабилитации центра Седарс-Синай на свою третью реабилитацию. Теперь у него был новый врач – в 1992 году он посетил дюжину различных специалистов по химической зависимости – и согласился на интенсивную 60-дневную программу детоксикации. Это были два месяца «голодания и рвоты. Я был подключен к капельнице и громко стонал от сильнейшей боли в животе, которую никогда раньше не испытывал». Через три дня после поступления Курта Кортни поселилась в другом крыле той же больницы под вымышленным именем. Согласно ее медицинской карте, которая просочилась в Los Angeles Times, ей давали витамины для беременных и метадон. Кортни страдала как от осложненной беременности, так и от эмоционального истощения: в начале недели она получила факс со статьей о ней, которая должна была появиться в следующем номере Vanity Fair. Глава 18 Розовая вода, запах подгузников Лос-Анджелес, Калифорния Август 1992 – сентябрь 1992 Розовая вода, запах подгузников… Эй, подруга, детоксикация. Я в своей коробке Kraut, которую держат здесь, томлюсь здесь в своей чернильной тюрьме. – Из письма для Rортни, 1992 год Фрэнсис Бин Кобейн родилась в 7:48 утра 18 августа 1992 года в медицинском центре Седарс-Синай в Лос-Анджелесе. Когда доктор объявил, что при весе в семь фунтов и одну унцию она чувствует себя превосходно, мать и отец облегченно выдохнули. Фрэнсис была не только здоровой, но и симпатичной, поскольку родилась с голубыми глазами, как у отца. Родившись, она заплакала и реагировала, как обычный ребенок. Но история рождения Фрэнсис и события, развернувшиеся на этой неделе, были далеко не нормальными. Кортни находилась в больнице на сохранении в течение десяти дней, но ее слава привлекла репортеров бульварных газет, которых пришлось прогонять. Несмотря на то что ей было приказано оставаться в постели, как только начались схватки в четыре часа утра, Кортни сумела подняться, схватила капельницу, к которой была подключена, и ходила по коридорам огромного медицинского учреждения, пока не нашла Курта в крыле химической зависимости. Его реабилитация шла не очень хорошо. Он понял, что пища долго не задерживается в желудке, и большую часть времени Курт спал или блевал. Когда Кортни вошла в его палату, она сдернула одеяло с его лица и закричала: «Вылезай из этой кровати и немедленно спускайся вниз! Ты не заставишь меня делать это в одиночку. Хрен тебе!» Курт робко последовал за ней в родильное отделение, но толку от него было мало. При весе в 105 фунтов и все еще подключенный к капельнице, он был настолько слаб, что не мог дышать достаточно глубоко, чтобы показывать Кортни, как это нужно делать при родах. Кортни поймала себя на том, что отвлекается от своих схваток и переживает о своем больном муже. «У меня вот-вот родится ребенок, малыш выходит, а Курта рвет, и он теряет сознание, а я держу его за руку и потираю живот, пока ребенок выходит из меня», – рассказала она Азерраду. Курт потерял сознание за несколько мгновений до появления головки Фрэнсис, и пропустил, как она проходила через родовые пути. Но как только ребенок вышел, закричал и его обтерли, Курт взял дочь на руки. Это был момент, который он описал как один из самых счастливых и самых страшных в своей жизни. «Я был так чертовски напуган», – сказал он Азерраду. Когда Курт осмотрел ее более тщательно и увидел, что все пальчики были на месте и она – не «младенец с плавниками», страх поутих. И все же даже бурная радость оттого, что он держал на руках новорожденную, не могла избавить Курта от нарастающей истерики, вызванной статьей Vanity Fair. На следующий день, как в сцене, которая могла бы быть написана для пьесы Сэма Шепарда[172], Курт сбежал из детоксикационного отделения центра, купил наркотики, словил кайф и вернулся с заряженным пистолетом 38-го калибра. Он пошел в палату Кортни, где напомнил ей о клятве, которую они дали друг другу: если по какой-то причине они потеряют ребенка, то совершат двойное самоубийство. И Курт и Кортни боялись, что у них отберут Фрэнсис. Еще Курт боялся, что не сможет отказаться от наркотиков. Он поклялся не мириться с такой судьбой. Кортни расстроилась из-за статьи в журнале, но не была склонна к самоубийству. Она попыталась урезонить Курта, но он обезумел от страха. «Я буду первой», – наконец сказала Кортни в качестве провокации, и он протянул ей пистолет. «Я держала эту штуку в руке, – вспоминала Кортни в интервью Дэвиду Фрикке в 1994 году, – и чувствовала то, о чем говорили в “Списке Шиндлера”: я никогда не узнаю, что со мной произойдет[173]. А как насчет Фрэнсис? Довольно жестоко. “О, твои родители умерли на следующий день после твоего рождения”». Кортни отдала револьвер Эрику Эрландсону из Hole, единственному другу, на которого они могли положиться, как бы отвратительно все ни обернулось, и тот избавился от него. Но отчаяние Курта не исчезло, а лишь усилилось. На следующий день он тайком провел в Сидарс-Синай наркодилершу и в палате рядом с родильным отделением принял слишком большую дозу. «Он чуть не умер, – сказала Лав Фрикке. – Дилерша сказала, что никогда еще не видела настолько безжизненного человека. Я сказала: «Почему бы тебе не пойти и не позвать медсестру? Здесь повсюду медсестры». Она нашла медсестру, и Курт, вернувшийся к жизни, вновь надрал смерти зад. Но он не мог остановить сентябрьский выпуск Vanity Fair, который вышел на той же неделе. Статья, написанная Линн Хиршберг, была озаглавлена «Странная любовь: Кортни Лав, лидер пост-панк группы Hole, и ее муж, сердцеед Nirvana Курт Кобейн, гранжевые Джон и Йоко? Или следующие Сид и Нэнси?» Это был ужасный портрет, описывающий Лав как «ходячую катастрофу», а ее брак с Куртом – не более чем карьерным ходом. Но самые глубокие раны были нанесены несколькими анонимными цитатами, очевидно, от человека, близкого к этой паре, которые подняли вопросы о здоровье Фрэнсис и их проблемах с наркотиками во время беременности. Обвинения были достаточно скверными. Курт и Кортни чувствовали себя вдвойне преданными, поскольку кто-то из их окружения публично их оклеветал. Хуже того, другие СМИ, включая MTV, восприняли статью в качестве новости. Курт сказал Кортни, что он чувствует себя обманутым и что MTV сделало его знаменитым только для того, чтобы уничтожить. На той неделе он сел и написал письмо на MTV, в котором критиковал Хиршберг и этот канал: Дорогое Пустое телевидение[174], объединение всех корпоративных богов: как, черт возьми, вы смеете включать в себя такую дрянную журналистику от доставляющей неудобства, непопулярной в школе коровы, которая очень хочет подпортить себе карму. Теперь моя жизненная цель заключается только в том, чтобы спустить в унитаз MTV и Линн Хиршберг, которая, кстати, находится в сговоре со своим любовником Куртом Лодером (бухающим Gin Blossom). Мы проживем и без вас. Легко. Старшая школа быстро уходит. – Курдт Кобейн, профессиональный рок-музыкант. Ублюдок. Со своей стороны Кортни все еще была потрясена тем, что она так неправильно истолковала Хиршберг. Большинство вопросов, поднятых в статье, уже были ранее затронуты в других материалах, но тон именно ее статьи был похож на классовую войну. В 1998 году Кортни опубликовала следующее размышление на America Online: Я, черт возьми, не имела НИКАКОГО понятия, как такой «ажиотажный менталитет», как Vanity Fair/ Хишберг, воспримет меня и мою семью. Всю свою жизнь я была защищена от мейнстрима всеми возможными способами: феминизм, панк-рок и субкультурная жизнь не позволяли мне иметь систему ценностей, которая понимала бы мейнстрим, или что у нас, «грязных панков», нет прав на американскую мечту. Кроме того, я думала, что было бы здорово прославиться. Я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛА об образе, в который меня загонят… Но факт остается фактом: большая часть этой статьи была недосказанной и недостоверной. Внимание к Курту и Кортни переместилось из рок-журналов в газеты США, где суд общественного мнения был скор на обвинение любого родителя, считающегося никудышным. Таблоид Globe опубликовал статью с заголовком «Ребенок рок-звезды родился наркоманом», дополненную фотографией уродливого новорожденного, под которым ложно подразумевалась Фрэнсис. Хотя Кортни была не первой матерью, имевшей проблемы с наркотиками и родившей ребенка, но вскоре она стала самой обсуждаемой. О «ребенке Кобейнов» говорили так же, как о ребенке Линдбергов несколько десятилетий назад. Аксель Роуз из Guns’N’Roses даже выдал со сцены: «Курт Кобейн – гребаный наркоман с женой-наркоманкой. И раз ребенок родился калекой, я думаю, что их нужно посадить». Через два дня после рождения Фрэнсис худшие опасения супругов оправдались, когда в больнице появился социальный работник из службы опеки округа Лос-Анджелес с экземпляром журнала Vanity Fair. Кортни пала духом и чувствовала, больше чем когда-либо в своей жизни, что ее судят. Так оно и было. Курт провел большую часть своей жизни, чувствуя себя осуждаемым, но на этот раз оценивались его родительские способности и его наркомания. Разговор между социальным работником и Лав сразу же стал раздражительным. «Через пять минут после встречи с ней, – вспоминала Розмари Кэрролл, – Кортни создала атмосферу, в которой эта женщина хотела унизить и причинить ей боль. И, к сожалению, амуниция была при ней». Округ подал ходатайство, чтобы у них забрали Фрэнсис, а Курта и Кортни объявили негодными родителями, на основании практически одной лишь статьи Vanity Fair. В результате действий властей округа Кортни даже не разрешили забрать Фрэнсис домой, когда она вышла из больницы через три дня после родов. Вместо этого Фрэнсис пришлось остаться там для наблюдения, несмотря на то что она была вполне здорова, и только через несколько дней малышка оказалась на попечении няни, поскольку суд не отдал ее Курту и Кортни. 24 августа 1992 года, через шесть дней после рождения Фрэнсис, состоялось первое судебное заседание. Хотя Курт и Кортни надеялись сохранить опеку над Фрэнсис как супружеская пара, они были готовы к тому, что суд может наложить ограничения на одного из родителей, и поэтому наняли разных адвокатов. «Это был стратегический ход, – вспоминал Нил Херш, адвокат Курта, – поэтому, если есть расхождение интересов или вопросы, вы можете разделить родителей и быть уверенным, что ребенок остается в семье». Как бы то ни было, судья постановил, что Курту и Кортни не разрешается видеться с собственным ребенком без присмотра назначенного судом опекуна. Курту было предписано пройти 30-дневный курс лечения от наркомании, и оба родителя должны были регулярно сдавать анализы мочи. Курт был чист уже несколько дней, но все же сказал Кортни, что это решение разбило его сердце. «Это было ужасно, – вспоминала Кэрролл. – Этот ребенок был очень желанным. Кортни прошла через многое, чтобы родить ее. Почти все, кого она знала и кому доверяла, убеждали ее с разной степенью давления не заводить этого ребенка. За исключением, конечно, Курта. Она пережила физическую боль, гораздо большую, чем при нормальной беременности, из-за борьбы с ломками, и оставалась здоровой, когда все вокруг нее здоровым не было. Пройти через это, родить ребенка, а потом видеть, как его у тебя забирают…» – Херш вспоминал, наблюдая за Куртом и Фрэнсис: «Видели бы вы его с этой малышкой. Он мог просто сидеть и смотреть на нее часами. Курт был таким же любящим, как любой другой отец». Курт и Кортни уже планировали обзавестись няней. Вскоре они разработали сложный план по передаче Фрэнсис на временное попечение нянек и родственников, как того требовал судья. Это представляло еще одну проблему: какому родственнику? И у Курта, и у Кортни было так много проблем с собственными семьями, что они не хотели доверять Фрэнсис своим родителям. В конце концов возникла мысль о единокровной сестре Кортни, Джейми Родригес. «Не было никакой проблемы в том, что они не собирались хорошо заботиться об этом ребенке, – заметила Кэрролл. – Это не было проблемой. Единственной проблемой были наркотики. Это был безумный американский пуританский менталитет «борьбы с наркотиками». Предполагалось, что ты не можешь быть одновременно и наркоманом, и хорошим родителем». После долгих происков Джейми доставили в больницу, чтобы выполнить предписание суда. «Она едва знала Кортни, – вспоминал Дэнни Голдберг, – и терпеть ее не могла. Так что нам пришлось подкупить ее, чтобы она сделала вид, что ей насрать. Мы сняли ей квартиру рядом с Куртом и Кортни, так что официально она получила опеку на несколько месяцев, пока судебная система не решила, что им можно воспитывать собственного ребенка. Джейми часто приходила ко мне, чтобы выписать еще один чек». Джеки Фэрри, подругу Джанет Биллиг из Gold Mountain, наняли в качестве няни, и в течение следующих восьми месяцев она несла основную ответственность за воспитание Фрэнсис. Хотя у Фэрри не было опыта работы няней и она никогда раньше не держала на руках ребенка, Фэрри серьезно относилась к этой работе и старалась постоянно заботиться о Фрэнсис в этой драматической ситуации. «Из-за того, что Курт и Кортни переживали в своей жизни, было очень важно, чтобы кто-то всегда был рядом и заботился о Фрэнсис», – вспоминала Фэрри. Джеки, Джейми и Фрэнсис переехали в Оуквуд, тот самый жилой комплекс, где жил Курт во время создания Nevermind, в то время как он продолжал реабилитацию, а Кортни вернулась в дом Алта Лома без ребенка. Через два дня после судебного заседания Курт улетел в Англию. Ребенок, реабилитация от наркозависимости, статья в Vanity Fair и судебные слушания остались в стороне. Он был нужен на сцене. Мало того что Nirvana возглавила фестиваль Reading 1992 года, Курт фактически сам составил программу, в которую вошли Melvins, Screaming Trees, L7, Mudhoney, Eugenius и Bjorn Again, кавер-группа Abba, которую Курт обожал. Но большинство из 60 000 фанатов пришли именно на Nirvana, и Курт был королем этого панк-рок-бала. Вокруг этого шоу было гораздо больше безумия, чем вокруг любого другого концерта, который когда-либо играла Nirvana. Большую его часть создала английская пресса, которая публиковала статьи о личной жизни Курта так, как будто они передавали международные экстренные новости. Несколько газет утверждали, что Nirvana распалась, а Курт якобы “нездоров”». «Каждый день распускались новые слухи о том, что Nirvana не будет играть, – вспоминал Антон Брукс. – Люди подходили и спрашивали меня каждые пять минут: “Они играют?” А я отвечал: “Да”. А потом приходит кто-то еще и говорит, что слышал, что Курт мертв». Приехав в Лондон на той неделе, Курт был живее всех живых. За два дня до фестиваля Дж. Дж. Гонсон прогуливалась по площади Пикадилли и столкнулась с ним. Они немного поболтали, Курт похвастался фотографиями малышки, а потом сказал, что ему нужно в туалет. Они находились прямо перед Музеем восковых фигур[175] рок-н-ролла, поэтому Курт поднялся по лестнице ко входу и очень вежливо спросил, можно ли ему воспользоваться уборной. «Нет, – ответил охранник, – наш туалет только для посетителей». Курт умчался прочь. В витрине музея стояла восковая копия Курта с гитарой в руках. Во время разогревающих выступлений на фестивале нарастало ожидание и продолжали циркулировать слухи о том, что Nirvana не выйдет на сцену. Шел дождь, и толпа приветствовала Mudhoney, забрасывая их грязью. «Жар тел был настолько сильным, – вспоминала Гонсон, – что над толпой поднимались клубы пара, а дождь продолжал идти всю ночь». Люди ждали, чтобы увидеть, действительно ли появится Nirvana и жив ли еще Курт. «Уровень напряжения был невероятно высок, – заметила Гонсон. – Когда какая-нибудь фигура выходила на сцену, по залу пробегала ударная волна». Курт решил подыграть слухам и устроил себе выход на сцену в инвалидном кресле, переодетый в медицинский халат и белый парик. Выкатившись на сцену, он упал с кресла и рухнул на пол. Крист, всегда безупречный комический партнер, сказал в микрофон: «У тебя все получится, чувак. При поддержке своих друзей и семьи… у тебя, парень, все получится». Курт сорвал маскировку, подпрыгнул в воздух и врезал Breed. «Это был настолько наэлектризованный момент, – вспоминал Брукс, – что хотелось плакать». Само шоу было откровением. Группа не играла вместе и даже не репетировала в течение двух месяцев, тем не менее они отыграли концерт из 25 песен, который охватывал всю их дискографию. Он даже включал в себя фрагмент хита 1976 года More Than a Feeling группы Boston, чтобы представить Teen Spirit должным образом, поскольку в интервью Курт утверждал, что он украл свой рифф именно у Boston. Несколько раз они оказывались на грани провала, но всегда избегали его. Курт посвятил All Apologies Фрэнсис и попросил толпу скандировать: «Кортни, мы любим тебя». Во время перерыва между песнями музыканты шутили над собственной кончиной так, что это вовсе не казалось смешным. «Я не знаю, ребята, что вы там слышали, но это не наше последнее шоу или что-то в этом роде», – сказал Крист аудитории. «Нет, – заявил Курт. – Я хотел бы официально и публично объявить, что это наше последнее шоу…» «…пока мы не сыграем…», – вмешался Крист. «…снова…» – добавил Грол. «…во время нашего ноябрьского тура, – закончил Курт. – Мы едем в тур в ноябре? Или мы собираемся записывать альбом?» «Давайте запишем альбом», – ответил Крист. Не было ничего удивительного, когда парни закончили вечер с Territorial Pissings и уничтожили свои инструменты. Они ушли со сцены, как захватчики-завоеватели, в то время как дорожный менеджер Алекс МакЛеод катил пустую инвалидную коляску. «Им нужно было что-то доказать, и они хотели это доказать, – заметил МакЛеод. – Они хотели встать перед всеми этими людьми, которые говорили: “Все кончено, он неудачник, он ни на что не годен”, и сказать им: “Да пошли вы. Это еще не конец”». Курт вернулся в Лос-Анджелес 2 сентября, но, несмотря на то что он в третий раз очаровал Великобританию, он чувствовал себя далеко не победителем. Курт все еще сидел на метадоне и был под наблюдением в реабилитационном центре, хотя сменил лечебный центр и теперь был пациентом Exodus в Марина-дель-Рей. Крист навестил его в центре и обнаружил, что его друг выглядит больным: «Курт лежал там на кровати. Он был просто измотан. После этого ему стало лучше, потому что он очень расстроился. Все было слишком тяжело: он был отцом, он был женат, он был рок-звездой, и все это случилось в одно время. Для любого, кто пережил такое, это было огромным давлением. Но быть зависимым от наркотиков, когда вы проходите через подобное, – это совсем другое дело». Курт проводил свое время в Exodus, посещая индивидуальную терапию, групповую терапию и даже программу реабилитации. Большую часть ночей он писал в своем дневнике, сочиняя длинные трактаты обо всем, от этики панк-рока до личной цены наркотической зависимости. «Жаль, что нет никого, к кому я мог бы обратиться за советом, – написал он однажды вечером. – Кого-то, кто не заставит меня чувствовать себя дерьмово из-за того, что я болтаю обо всем, что известно, и пытаюсь объяснить все те сомнения, которые мучают меня, о, уже около 25 лет. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил мне, почему именно у меня больше нет желания учиться». Курту разрешалось выезжать на короткие дневные свидания с Фрэнсис и Кортни, но его ночи казались бесконечными. Их брак имел довольно необычную динамику – когда Курт был слабым и нуждающимся, то он еще больше романтизировал Кортни. Письма, которые он писал ей из реабилитационного центра, представляли собой комбинацию стихотворных разглагольствований и потока сознания. Курт покрывал их свечным воском, кровью и иногда своей спермой. Одно из писем, написанных им в этот период, сообщало: Розовая вода, запах подгузников. Используй свою иллюзию. Говори с издевкой. Эй, подруга, детоксикация. Я в своей коробке Kraut, томлюсь здесь, в своей чернильной тюрьме. Вроде как голодный и вроде как обрюзгший. У меня отошли воды. Продаю свою водную массу каждый вечер при полном аншлаге. Продаюсь в темноте в постели, скучаю по тебе больше, чем по песне Air Supply. Кукольный стейк. Отлично прожарен… Твое молоко такое теплое. Твое молоко – мое дерьмо. Мое дерьмо – твое молоко. У меня цвет лица маленького человечка. Я безмолвный. Я беззубый. Ты вытягиваешь мудрость из моих зубов. Моя мама – зубная фея. Ты даешь мне жизнь, зубные протезы и клыки. Я люблю тебя больше, чем зубную фею. Но в основном Курт писал о своей борьбе за свободу от наркотиков. Непосредственно перед поступлением на реабилитацию его записи в дневнике отражали растущее состояние отрицания, особенно в ответ на освещение в СМИ его проблем с наркотиками. «Я не пристрастился к наркотикам!» – однажды написал Курт, как будто пытался убедить в этом самого себя. Еще одна такая запись гласила: «Я не гей, хотя хотел бы им быть, просто для того, чтобы позлить гомофобов. Для тех из вас, кто обеспокоен моим нынешним физическим и умственным состоянием: я не наркоман. У меня было довольно непонятное и дискомфортное состояние желудка в течение последних трех лет, которое, кстати, никак с этим не связано. Никакого стресса, никакой суеты, а потом – бац! Как выстрел из дробовика: время желудка». Однако когда Курт не употреблял наркотики достаточно долго, чтобы избавиться от физической зависимости, он принял противоположную сторону, демонстрируя ненависть и отвращение к себе за то, что подсел на них в первую очередь. «Почти каждый, кто пробует тяжелые наркотики, в конечном счете становится практически рабом этих веществ, – заявил он в одном из таких самоанализов. – Я помню, кто-то сказал: «Если ты хоть раз попробуешь тяжелый наркотик, то попадешься на крючок». Конечно, тогда я не воспринимал это всерьез и насмехался над этой идеей, но теперь я верю, что это очень правильно». Будучи под кайфом, Курт использовал свой желудок как оправдание для наркотиков, а когда был трезв, то оспаривал это: «Мне очень жаль тех, кто думает, что они могут использовать наркотик в качестве лекарства, потому что, м-м-м, это не работает. Наркотическая ломка – это все, что вы когда-либо слышали. Вас рвет, вы мечетесь, вы потеете, вы обсираете свою постель, прямо как в том фильме «Кристиана Ф.»[176]. Курт ссылался на немецкий фильм 1981 года о наркотиках. Он добился большего успеха в собственном лечении, когда начал посещать доктора Роберта Фремонта, консультанта по химической зависимости из Лос-Анджелеса, который также консультировал и Кортни. Фремонт не мог быть более противоречивым: однажды он лишился своей медицинской лицензии, прописав самому себе наркотики. В конце концов Фремонт вернул ее и начал практиковать лечение некоторых из крупнейших голливудских звезд от их проблем с наркотиками. Он преуспел в профессии, где частота рецидивов чрезвычайно высока, возможно, потому, что он не понаслышке знал о зависимости. Он щедро прописывал клиентам легальные наркотики, избавляя их от нелегальных, – именно такой метод он использовал и с Куртом. В сентябре 1992 года Фремонт начал применять экспериментальный и в то же время незаконный план лечения Курта. Лечение включало в себя ежедневное введение ему наркотика, который стимулирует опиатные рецепторы мозга и таким образом может уменьшить тягу к наркотикам, как полагал Фремонт. С Куртом это сработало, по крайней мере временно. Как написал Курт в своем дневнике: «Мне ввели наркотик, который, как я обнаружил, облегчает боль в желудке в течение нескольких минут». * * * 8 сентября Курт получил один выходной от Exodus для репетиции с Nirvana – несмотря на его продолжающуюся реабилитацию, дела группы не остановились, и на следующий день они должны были играть на премии MTV Video Music Awards. VMA была грандж-эквивалентом «Оскара» и являлась самой престижной музыкальной премией, более уважаемой в то время, чем Grammy Awards. В комплекте с VMA шли награды, которые привлекали влиятельных воротил индустрии. Nirvana номинировали сразу на три премии, и в июле было объявлено, что они будут выступать на шоу. Все еще оставались сомнения, сможет ли Курт, да и должен ли, выступать на премии в таком состоянии. Под давлением менеджеров Курт решил участвовать. «Он ненавидел ходить на церемонии награждений, – объяснял менеджер Дэнни Голдберг, – и ему не всегда нравилось быть узнаваемым, но он очень много работал, чтобы его номинировали на эти премии, и очень много работал, чтобы быть признанным». Курт жаловался в интервью, что MTV слишком часто крутит его клип. Но также он звонил своим менеджерам и жаловался, когда ему казалось, что они крутят его недостаточно часто. С огромной телевизионной аудиторией продажа большего количества альбомов была гарантирована, но, возможно, более важным для Курта оказалось то, что награды были его первым шансом встать на пьедестал почета и быть признанным самой популярной рок-звездой в мире. Хотя Курт всегда преуменьшал свой успех и во время интервью делал вид, что попал в ловушку своей популярности, на каждом повороте своей карьеры он делал сложный выбор, который способствовал славе и успеху. Это было одним из самых больших противоречий в его характере. Абсурдность человека, появляющегося на MTV и говорящего о том, как он ненавидит публичность, была упущена многими поклонниками Nirvana. Они предпочитали видеть Курта таким, каким он успешно представлялся, – безвольная жертва славы, а не тот, кто умело ее искал. Но, как показали события той недели, даже в подобном стремлении к признанию Курт хотел действовать на своих собственных условиях. Спор разгорелся на первой же репетиции. Войдя в «Поли-павильон»[177] Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, Курт подошел к Эми Финнерти с MTV и сказал ей: «Я собираюсь сыграть новую песню». «Он был очень взволнован и вел себя так, словно это был подарок», – вспоминала Финнерти. К большому удивлению руководителей MTV, которые ожидали услышать Teen Spirit, они выдали Rape Me. На самом деле это была не новая песня – Nirvana уже играла ее на концертах в течение двух лет, – но она была новой для шишек из MTV. В ней было всего одиннадцать строк текста с припевом: «Изнасилуй меня, мой друг, Изнасилуй меня снова». У нее была та же броская тихая/громкая динамика, что и у Teen Spirit, и странный припев, который создал идеальную эстетику Кобейна – красивую, навязчивую и тревожную. Финнерти сразу же затащили в передвижную телевизионную станцию, где начальство прочитало ей лекцию о выборе песни группы: они думали, что Rape Me была об MTV. «Да бросьте вы, – запротестовала она. – Могу вас заверить, что он написал эту песню не для нас и не о нас». Курт написал ее еще в конце 1990 года, но к 1992 году он изменил текст песни, включив в него критику в адрес «нашего любимого инсайдера», что было ссылкой на статью Vanity Fair. Хотя он и защищал песню в интервью как аллегорию злоупотреблений общества, к сентябрю 1992 года она также стала представлять собой более личную метафору того, как к нему, по его мнению, относились СМИ, его менеджеры, коллеги по группе, его зависимость и MTV (как проницательны руководители MTV). Между шишками MTV и все еще находящимся в реабилитационном центре Куртом началась битва характеров, причем Финнерти и Gold Mountain выступали посредниками. MTV пригрозил снять Nirvana с шоу. Курт сказал: отлично. MTV пригрозил прекратить воспроизведение клипа Nirvana. Курт сказал: отлично – хотя, вероятно, втайне боялся этого. А затем телесеть подняла ставку и пригрозила прекратить воспроизведение клипов других музыкантов, находящихся под покровительством Gold Mountain. Финнерти наняли для того, чтобы она бегала между двумя лагерями. Она поехала в Exodus с Кортни, Фрэнсис и няней Джеки, чтобы поговорить с Куртом, которого сразу же после репетиции отвезли обратно в больницу. Они сидели на лужайке и обсуждали возможные варианты, но решение так и не нашлось, а Курту пришлось поспешить на терапию. Во время каждой следующей попытки реабилитации терапия составляла большей частью его лечения от наркотиков, и он по-прежнему отказывался посещать консультации психолога вне реабилитационного центра. Курт пересмотрел свой выбор песни, но только после того, как ему сказали, что Финнерти будет уволена, если Nirvana сыграет Rape Me. Исполнители MTV были явно удивлены, когда Nirvana появилась на финальной репетиции в день шоу. Когда Курт вошел в зал, все взгляды обратились к нему. В этот момент он наклонился, схватил Финнерти за руку и демонстративно пошел по центральному проходу, усердно размахивая руками вместе с Эми, словно два малыша на детсадовской экскурсии. Все это было сделано исключительно для шишек MTV: Курт давал понять, что если они ее уволят, то он не будет играть на их вечеринке. Эта репетиция прошла без особых происшествий. Группа играла Lithium. Она звучала великолепно, и сотрудники MTV хлопали, возможно, слишком восторженно. Тем не менее пока все ждали начала шоу, распространился слух о том, что, как только шоу выйдет в эфир, Курт планирует сыграть Rape Me. Витало то самое напряжение, которое окутывало самые значимые выступления Nirvana, и Курт, как всегда, в этом преуспевал.