– Джейн, мы проконсультировались с лучшим неврологом в университете Джона Хопкинса, он когда-то был моим наставником. Он полагает, что вам угрожает потеря когнитивной функции, если мы… – он сделал паузу и посмотрела на доктора Хеллер, – если мы не прооперируем вас. Я тряхнула головой. – Операция? Келли застегнула манжету тонометра на моей руке, когда доктор Хеллер и доктор Уайт обменялись понимающими взглядами. – Джейн, – сказала она. – Я понимаю, что это сложное решение. Но есть процедура, которая, как мы надеемся, прекратит появление этих эпизодов. Необходимо перекрыть приток крови к опухоли на твоем глазном нерве. Мы полагаем, что ты идеальный кандидат для этой операции. Мое сердце забилось быстрее. Келли измеряла мне давление. Я посмотрела на нее, потом на двух врачей. Перед моими глазами снова поплыл туман. Я потерла глаза. – Джейн, с тобой все в порядке? – встревожилась доктор Хеллер. – Это происходит снова, – объяснила я. – Помните, я говорила вам о том, что вижу… – Приляг, – быстро прервала меня доктор Хеллер. – Келли, принеси ей воды. Медсестра кивнула и выбежала из кабинета. Доктор Уайт отступил на шаг назад. – Я вас оставлю, – сказал он. – Дайте мне знать, если я вам понадоблюсь. Я буду в своем кабинете. Доктор Хеллер благодарно улыбнулась ему, потом снова повернулась ко мне. – Я боюсь, Джейн, что если мы быстро не проведем эту операцию, твое здоровье серьезно ухудшится. – Сколько у меня времени, чтобы принять решение? – Не знаю, – ответила доктор Хеллер. – Но чем дольше ты будешь ждать, тем выше риск. * * * После предъявленного мне медицинского ультиматума мысли вихрем неслись в моей голове. Был только один человек, который мог помочь мне принять решение. Если верить газете «Сиэтл Таймс», Колетт должна быть в Шведском госпитале, где она творит чудеса с цветами. – Я ищу одного человека из персонала госпиталя, – объяснила я женщине-администратору с большим носом и золотыми серьгами-кольцами. – Ее зовут Колетт. Она занимается цветочной программой для госпиталя, я так думаю. – Колетт! Ну конечно, – в голосе администратора появились теплые нотки. – Ее кабинет чуть дальше по коридору, напротив магазина подарков. – Спасибо, – поблагодарила я и направилась к единственной открытой двери. Я заглянула внутрь, не постучав. Комната была полна цветов и воздушных шариков. На одном я заметила надпись: «Ты чемпион». Колетт стояла в уголке и пыталась исправить неудачную композицию из гвоздик. Я сморщилась: слишком много было гипсофилы. – Это ты, Джейн? Здравствуй, – сказала Колетт, подняв глаза от цветов и улыбаясь. – Привет, – ответила я, делая шаг вперед. Я робела в присутствии этой женщины. – Я не знала, что вы работаете здесь, пока не прочла статью в «Сиэтл Таймс». Все дело в цветах, так? И в зеленых глазах. Мы относимся к особому типу женщин, верно? Колетт убрала за ухо прядь седых волос и подошла к двери. Закрыв ее, она указала мне на стул возле письменного стола, на котором стоял горшок с яркой цветущей глоксинией. – Присядь на минутку, пожалуйста. Я буквально рухнула на стул, готовая вот-вот разрыдаться. – Они хотят сделать мне операцию на головном мозге. Колетт кивнула и шагнула ко мне. – Значит, то, что мне сказал врач, правда? – спросила я. – Неужели эти случаи, когда я на время теряю зрение, разрушают мой мозг? – Правду нелегко принять. – Глаза Колетт сузились. – Но позволь мне спросить тебя вот о чем. Ты сама чувствуешь, что твой мозг разрушается? Я покачала головой. – Нет, я бы этого не сказала. Во всяком случае, я сама так не думаю. Но доктор Хеллер так настойчиво предлагает операцию. А я всю жизнь верила ей. Колетт сцепила пальцы. – Люди могут пытаться делать выводы, но не существует никакого научного объяснения того, что мы испытываем. В конце пятидесятых годов XX века жила женщина, которая столкнулась с такой медицинской дилеммой. Ее звали Фелисия Харкурт. Не совсем понятно, в чем там было дело. Возможно, ей не хватило сил, чтобы совладать с даром, или сыграли свою роль какие-то другие факторы. В конце концов она согласилась на лоботомию. Остаток своей жизни Фелисия провела в клинике для умалишенных. Загляни в книгу. Ее страницы пусты. Она не совершила свое путешествие. – Как же мне поступить? – спросила я дрожащим голосом. – Есть только одно, что ты должна сделать: идентифицировать шесть типов любви, – решительно произнесла Колетт. – И знаешь, Джейн, ты должна добиться успеха. Ты обязана. Обещай мне, что пройдешь свой путь до конца. Я смахнула слезу. – Я постараюсь. – Вот и хорошо, – сказала Колетт. Я протянула руку и коснулась одной фиолетовой розетки глоксинии. – Почему вы посвятили свою жизнь цветам? Женщина долго молчала, потом глубоко вздохнула. – Потому что это мой способ испытать любовь. По дороге домой на Пайк-плейс я думала о ее словах. Они не оставляли меня, пока я выгуливала Сэма, а мартовское солнце согревало мое лицо. * * * – Ты выглядишь на все сто, – оценила мой наряд Ло. Это было в тот же день, но стрелки часов уже миновали цифру пять, а в половине шестого я должна была встретиться с Кэмом, чтобы выпить вместе в ресторане «У Лоуэлла». Я потянула вниз подол юбки. – Тебе не кажется, что я немного перестаралась? Пожалуй, мне стоит вернуться домой и переодеться в джинсы. – Ни в коем случае, – воскликнула Ло. – Я знаю, что ты не слишком привыкла ходить на свидания, но, поверь мне, подруга, именно так одеваются женщины, когда идут встречаться с мужчиной. Они украшают себя чуть больше обычного. У тебя все отлично получилось. Я вздохнула. – Ну, не знаю. Я даже не уверена, нравится ли мне этот парень. Он какой-то… – Какой? – Слишком откровенный. Чересчур самоуверенный. Нахальный. – Нахальный мужчина – это хорошо, – рассмеялась Ло. – А самоуверенность заводит. Сама увидишь. – Мне бы твою уверенность, – сказала я. – И потом, я немного беспокоюсь, потому что рассказала ему о своем… состоянии. – О том, что ты видишь любовь, – поправила Ло, доставая наличные из кассы. – Лучше бы я этого не говорила. – Но ты рассказала, – сухо парировала Ло. – Вполне вероятно, что ты поступила так именно потому, что интуиция подсказала тебе: ты можешь ему доверять. – Но я все равно нервничаю. – Свидания – это непросто. – Ло сложила купюры и чеки отдельно, потом убрала их в конверт, чтобы вечером отвезти в банк. – Знаешь, что последнее время не выходит у меня из головы? – Что? – Моя мама часто это повторяла, – продолжала Ло. – Она утверждала, что двадцать девятый год в жизни женщины самый опасный. Я улыбнулась. – Нам обеим по двадцать девять. Как ты думаешь, что твоя мама имела в виду? Ло на мгновение задумалась, потом улыбнулась.