Я проснулась оттого, что кто-то топтался в коридоре. Не так, как ночью, крадучись, а совершенно не стесняясь, хотя и негромко. — Да кто там, господи, — недовольно и хрипло рыкнула Сонька, рывком садясь и стаскивая с нас покрывала. — Ой, — только и сказал дядя Гена, отступая обратно к двери. Действительно, зрелище не для слабонервных: из вороха беспорядочно наваленных шмоток высовывается всклокоченное нечто, обмотанное шарфом. И еще бурчит что-то при этом неразборчиво, возможно даже — угрожающе. Мы тоже совсем не ожидали увидеть в нашей комнате шилихановского печника — пожилого дядечку, который летом любил заявиться к дачникам в гости и, привалившись к забору, к стене дома или к поленицс, с удовольствием курить какую-то особо вонючую самокрутку и смотреть, как все вокруг работают. Но если уж он сам что-то мастерил, то исключительно трезвым и исключительно хорошо. Дядя Гена был совершенно безобидный и находился под каблуком у своей боевой жены. Он-то как раз и клал в Леркином доме печь. Но дядя Максим, хотя и контролировал весь процесс от и до, все равно очень за печку волновался. Особенно после того, как выудил из Ичетинки пьяненького печника, решившего во что бы то ни стало искупнуться и едва не утонувшего на самом мелководье. Дядя Гена очень благодарил Леркиного папу, но деньги за работу все равно взял в полном объеме. А вот жена печника потом приходила и дядю Максима ругала: зачем вытаскивал, ей бы только легче стало без этого разгильдяя. Странная женщина. Но в этот раз дядя Гена пришел чрезвычайно вовремя. Печь уже совершенно остыла за ночь, мы даже под ворохом покрывал и полотенец продрогли. Уж человек, делавший эту печь, должен знать, как протопить ее без риска для жизни окружающих! Тем более что он был совершенно трезв, несмотря на совершенно синий нос, и даже без своей обычной вонючей папиросы. Печник, с большим удивлением глазевший на нас, для верности даже пересчитал наши торчащие из тряпья головы и раз пять с сомнением в голосе уточнил, действительно ли мы приехали без взрослых. — А меня жинка погнала, — доверительно сообщил он. — Мол, все. А я вот решил проверить, как оно тута, печка моя почему не дымит, не пашет, коли в дом заселились. А вы вот оно что! Морозитесь! Мы очень обрадовались появлению дяди Гены. А то создавалось впечатление, что, кроме нас с Анисимовной, в деревне и нет никого. Обступив печника, от которого еще веяло уличным холодом, мы наперебой принялись превозносить его способности и просить научить нас правильно топить печь. Чтобы она не треснула. — Да с чего бы ей трескаться-то? - вертел головой печник. И так быстро растопил нашу печь, что температура в доме сразу скакнула градусов на пятнадцать. Мы с девчонками немедленно скинули куртки и размотали шарфы, радуясь, что перестал идти пар изо рта, а дядя Гена только головой качал и охал. Сам он, несмотря на жар, который развел, так и сидел в застегнутой на все пуговицы телогрейке и в шапке с опущенными ушами. И даже цвет носа ничуть не изменился. Судя по всему, печнику вовсе не было жарко. Вообще что-то в нем было неуловимо странное, но я никак не могла понять, что именно. Даже не странное, нет. Не то. Необычное. Очень подробно объяснив, как и когда следует подкладывать дрова в топку и поддерживать огонь, как следить за вытяжкой, чтобы не угореть, как выгребать золу, печник потребовал от каждой из нас повторить все его объяснения. И только убедившись, что в доме стало не то что тепло, а даже жарковато, наотрез отказался от нашей курицы, распрощался и, пятясь, словно не желая упускать нас из виду, ушел. Почему-то дядя Гена старательно избегал поворачиваться к нам спиной. Мы это сразу заметили, перемигивались и посмеивались. Сонька даже ухитрилась шепнуть нам, что печник опасается, как бы мы его в спину не пырнули. Ведь таких бешеных, как мы, еще поискать надо. Да что там, он даже в дверях замер как-то полубоком, как бы стесняясь. — Вы, этого, девки, ежли что не так, ежли случилось что, первые слова-то запоминайте. Что первым-то скажут. Мы тогда не поняли, о чем он, — про обычай, что ли, какой местный? А он вроде только что тут стоял, и уже нету его, уже у входной двери толчется. Тут Лера спохватилась, бросилась его провожать. Попрощавшись с печником и усевшись вокруг печки с таким восторгом, как будто видели ее первый раз в жизни, мы некоторое время просто грелись, обжигая руки о ее раскаленные бока, а потом принялись обсуждать неожиданный визит. Кажется, мы запирали входную дверь. Удивительно, как дядя Гена в таком случае ухитрился зайти, но еще удивительнее, что Лерке пришлось отпирать замок, чтобы выпустить нашего спасителя из дома. Получается, он зашел и за собой входную дверь запер? И скрип калитки мы опять прозевали — не слышали ни когда печник пришел, ни когда уходил. Впрочем, это как раз понятно: сначала мы спали, а потом так радостно галдели рядом с печкой, что забыли обо всем на свете. — Кстати, вы заметили? Дядя Гена ни разу не сказал про козу, — вдруг фыркнула от смеха Лерка. — Точно! — вскричала я. Дело в том, что любимой присказкой печника, вставляемой к месту и не к месту, было: «Едит тебя коза!» Ну, или ее. Или его. Что за коза и почему она всех ест, никому не было известно. Вот оно! Вот что казалось в дяде Гене необычным — отсутствие любимой присказки. Оно же должно было само собой вырваться: «Едит тебя коза», а никакое не «Ой». Все они, местные, зимой какие-то не такие, не похожие на себя обычных. В любом случае дядя Гена нас спас, и такие мелочи, как забытая присказка, спрятанная спина или ненадежный замок, волновали в самую последнюю очередь (если вообще волновали). Мы потом, конечно, еще раз обсудили нашу рассеянность (никто так и не захотел брать на себя вину за незапертую дверь) и пришли к выводу, что на этот раз оно было только к лучшему. Но в следующий раз будем дверь тщательно запирать и друг за дружкой проверять. А то так крепко дрыхли, что даже не услышали визг калитки. Хотя, может, печник ее вообще не открывал, а просто перемахнул через забор. Откуда нам знать? Правда, снег поверх забора был все так же нетронут, но мало ли... И еще нам было немного неловко за поганое ведро, которое мы выставили в коридорчик рядом с верандой. Содержимое было сверху прикрыто фанеркой, но все равно перед чужими стыдно. Ведра с чистой колодезной водой стояли в коридоре поближе к стене с печкой, чтобы вода была не такой ледяной, да и ходить лишний раз на мороз не хотелось. Но наконец-то хотя бы в жилой комнате окончательно выветрился этот отвратительный подвальный запашок. Разве что в коридоре еще периодически попахивало, но некритично. Печь гудела уютно, по-домашнему. Из стопки на растопку Не выношу громких звуков, когда я дома. Днем еще ничего, жить можно. Постоянный фоновый шум, гул города за окном, периодический лязг лифта — все это меня не достает. Но только наша панелька погружается в относительную тишину часов эдак после десяти, любые соседские звуки, которые глушатся днем, вылезают и бесят. Я ненавижу эти громкие телевизоры, не выношу музыку, трясусь от выяснений отношений за стенкой и от громкого гогота. Мне, самому неприятно, что я знаю так много личного про соседей. Ненавижу. Но самое поганое: когда соседи рядом входят или выходят, моя входная дверь сотрясается с противным дребезжанием. Такое ощущение, будто рвется кто-то из подъезда. Я первый раз именно так и подумал, что ломятся какие-то неадекваты. Но потом быстро сопоставил с хлопком соседской закрывающейся двери. Бабка так не хлопает, конечно, только ее внучок, когда к ней заезжает, так что нечастый звук. Но со всем можно свыкнуться, особенно когда есть наушники и доступ к интернету. Так что не особенно я вспоминал о соседях. А тут чего-то решил лечь спать пораньше. Начитался в Сети про симптомы хронической усталости, про саморазрушение организма, все симптомы у себя, разумеется, нашел, так что решил прямо вот сейчас начать вести здоровый образ жизни. Конечно, сна сразу ни в одном глазу, просто лежал и слушал привычные звуки. Как холодильник включается-выключается, вода в трубах шумит. Потом за стенкой лифт проехал. И главное, ничего не раздражает, не бесит. Наоборот, как дурак, от нечего делать лежу прислушиваюсь. А потом слышу: в соседкину дверь кто-то стучит. Кулаком, по-хозяйски так. Кто это на ночь глядя приперся к ней? И соседкин голос: — Ой, Стасик, родненький, а чего ты стучишь-то? И слышу, дверь отпирает. Мне прямо тоже интересно стало, чего это внук ее ни домофоном, ни звонком, ни своими ключами, которые у него точно от бабкиной квартиры есть, не воспользовался. Ответа Стаса я не расслышал вообще. Стучал он в дверь громко, но внезапно разговаривать начал тихо, не в своей обычной манере. Зато слышно было соседку: — А чегой-то звонок не работает? У меня все играет, как положено. И свет горит. И тут горит. Электричество в подъезде выключили? А, это тебе просто не свезло, Стасик! Бедный, бедный, как добрался-то, без лифта. Ну, чего топчешься, заходи! Я так удивился, что даже на локте приподнялся: зачем ему врать? Электричество не отрубалось, лифт ездит, как обычно. Я отлично знаю, что при отключении электроэнергии наш новенький лифт переходит в аварийный режим, и издаваемые им при этом характерные звуки ни с чем не спутаешь. А слышно их замечательно по всему дому. Я приготовился к привычному хлопку дверью, поскольку Стас не щадил ни бабкино имущество, ни соседские уши. Моя дверь привычно задребезжала, но и только. Я лег обратно и, продолжая прислушиваться, задумался, раз делать мне все равно было нечего, а сон не шел. Все это показалось мне довольно странным. И что кулаком стучал, и что врал зачем-то, и что дверь неслышно захлопнулась. Я ждал обычных соседских посиделок на кухне, но за стеной было непривычно тихо. Проехал лифт. Где-то во дворе сработала сигнализация у какой-то машины и тут же заткнулась. Я уже начал засыпать, когда внезапно моя входная дверь опять задребезжала. Совершенно неожиданно, без предупреждающих, так сказать, звуков. И тут же кто-то стал мерно бухать чем-то твердым в стену со стороны подъезда. Не сразу я сообразил, что стучат в мою дверь. Недоумевая и почему-то насторожившись, я прихватил телефон и, стараясь не производить лишнего шума, подошел посмотреть в дверной глазок. Я уже давным-давно им не пользовался, так что не удивился, когда обнаружил, что с той стороны окуляр покрывает ровный слой белесой пыли, мешающей четко разглядеть, что там, на лестничной клетке, происходит. По смутному силуэту я предположил, что это соседкин внук, но уверенности не было. Первым голос я подавать не стал. — Слушай, паря. Сосед. Это... Ты открой, помоги мне. Голос Стаса звучал глухо, как-то без эмоций, и это мне сильно не понравилось. Как можно суше я откликнулся, прислонившись ухом к двери: — А что там у вас случилось? И даже отпрянул от неожиданности, когда Стас прошептал прямо на уровне моего уха: — Ну открой, чего ты. Помоги. — Могу полицию вызвать, - тоже почему-то шепотом ответил я. Глупо как-то, но мне вдруг стало действительно страшно. Ерунда ведь, ничего такого. Я сто раз этого Стаса видел, за руку здоровался. Он, кстати, знает, как меня зовут. За дверью воцарилась тишина. Я стоял у запертой двери и слушал. Проехал лифт. И кто там мотается ночью туда-сюда? Но именно привычный механический звук встряхнул меня, отрезвил. Я снова выглянул в глазок. Смешно, но теперь все было четко видно, никакой пыли. Стас, что ли, протер? Протер и ушел. Пожав плечами, я вернулся в кровать и как-то очень быстро отрубился. Это уже потом от соседа сверху случайно узнал, что моя соседка без вести пропала. Все вещи на месте, документы, ценности. Квартира изнутри заперта. Внуку ее, Стасу, пришлось дверь взламывать. Он с семьей две недели у родни жены в другом городе был, потом решил бабушку навестить, а она трубку не берет, - он всегда ей звонил по телефону предварительно. И главное, камера у подъездной двери ничего не зафиксировала. Как испарилась старушка. Кстати, а я не видел чего? Я, конечно, все в полиции рассказал. Но это тогда не Стас был, точно. И в подъезд никто посторонний не заходил, а той ночью вообще все по домам сидели. Выставил себя, короче, каким-то чокнутым идиотом. Чуть ли не первым подозреваемым. Соседку так и не нашли. Квартира пустая стоит. А я в наушниках засыпаю. Не хочу ничего слышать. Ни как лифт ездит, ни как холодильник включается, ни как дверь дребезжит. Она иногда дребезжит, будто кто-то в соседскую квартиру заходит. Тихо так, аккуратно. Ни разу не хлопнет дверью, замком не щелкнет, ключами не громыхнет. Это не Стас, нет. Он один сюда уже не приходит, тем более вечером, тем более ближе к ночи. Стас громкий, разговаривает, гремит ключами. Стас звонит в звонок и никогда не стучит в дверь кулаком. А я в наушниках. Не хочу услышать, когда кто-то будет ко мне стучаться и просить открыть ему. Кто бы он ни был. Валерия, которой по считалочке выпала очередь готовить, вдруг самым решительным образом погнала нас с Соней за елкой в лес. Как же так, зимние каникулы, а у нас дом совершенно не украшен?! К нашему большому сожалению, на участке ничего подходящего не росло. Да и вообще жители Шилиханово дружно игнорировали такое полезное новогоднее растение, как елка, обходясь яблонями и какими-то неизвестными мне корявыми деревьями. Почему-то Леркин аргумент, что повар имеет право диктовать любые условия, показался нам достаточно веским. Мы почти безропотно покинули жаркую комнату, нацепили пуховики и валенки и отправились за елкой. Пробежаться по морозцу в заснеженный лес и потратить на это не меньше полутора часов? Легко! Конечно, ничего рубить или вырывать с корнем мы не собирались — и не сумели бы. Да и Валерия предупредила: местный лесничий очень суров, за каждым деревом следит и может даже пристрелить браконьеров. Это очень вдохновляло. Но вдруг нам попадется какое-нибудь маленькое поваленное деревце... Наверняка мы сумеем объяснить лесничему, что к чему. Главное, чтобы он сначала не принялся стрелять. В общем, пока вся затея казалась нам ужасно забавной. После завываний радио, которыми уже пропитался весь дом, тишина на улице показалась особенно оглушающей, аж уши закладывало. Мы с Соней даже специально стали скрипеть калиткой и хрустеть снегом, усиленно топая валенками, лишь бы нарушить это кладбищенское безмолвие. И под собственный шум не заметили, как к нам присоединился Вадимка. Я еще удивилась, какие же мы с Соней громкие. Вадимка, такой крупный пес, бегал совершенно бесшумно, да к тому же, кажется, еще и следов не оставлял. Нас же было и слышно, и видно издалека.