— Так, Валерия, похоже, у нас с Аней глюки. — Глупости. Не может одно и то же показаться одновременно двоим. — А вот и может! — Да вы объясните, наконец, что произошло? — взорвалась Лерка, зачем-то запирая дверь торчащим в замке ключом. Я даже не знала, что он действующий. В комнате-холодильнике остались все наши продукты, но лучше было помереть от голода, чем еще раз туда зайти... После того как мы все рассказали Лере и даже попытались изобразить, как она бежала на четвереньках, я озвучила беспокоившую меня мысль: — Ведь это же твой папа дом строил, значит, ты должна знать, что за ересь здесь творится. — Но летом ничего такого не было! Соня смотрела на нас как на полудурочных. А потом тихо сказала: — Летом это жилой дом. И калитка скрипит, только когда мы проходим. Потому что живые... Мы замолчали. Тихо потрескивала печка. Но теперь этот звук не казался уютным. — Я тебя, Лер, уже второй раз вот так вижу. Прошлый раз ты меня на чердак звала. — Почему ты молчала?! — набросилась на меня Лерка. — Не знаю... Решила, что померещилось... Наверное, стыдно было признаться. А потом я забыла... И тут на Лерку накатило. С какой-то даже злостью она с удвоенной силой накинулась на нас: — Вы что, не могли раньше об этом сказать? Мы бы сразу уехали! — Мы и говорили. Но ты сама отказалась... — «Говорили, говорили», — передразнила Лера. — Вас же двое! Если бы вы собрались и пошли, я бы ни за что одна здесь не осталась. Я же не сумасшедшая. Я даже растерялась: — А зачем же тогда... — Да потому что это моя дача! Я не хочу ничего такого на моей собственной даче. Не хочу, чтобы со мной, как с теми дачниками, про которых в газете писали... Не хочу, чтобы вы потом со мной общаться перестали, как с Настькой странной, и сюда ездить тоже перестали. — Да при чем здесь Настька? Мы же с тобой общаемся, и это нам мерещится. И Настя не изгой. И дальше будем общаться. — Ага, как же. Это ты сейчас так говоришь, а потом первая отвернешься! Я открыла было рот, чтобы горячо защищаться, но вместо этого издала какое-то невнятное мычание, почувствовав полную беспомощность. Разве не то же самое я думала о своих подругах? Что они внимательно выслушают, поддержат, а потом просто перестанут меня замечать. Зачем им такая ненормальная в друзьях? — Господи, да что вы мямлите! Все, с меня хватит! — решительно хлопнула ладонью по столу молчавшая во время нашей перепалки Соня. — Уезжать надо отсюда, и немедленно! Когда она была убеждена, что принимает правильное решение, то совершенно переставала волноваться. И сразу всем стало легче. То есть не совсем, но, по крайней мере, появился предводитель, который был готов решать за всех. Я рысцой, не переставая при этом оглядываться по сторонам, добежала до бани, достала телефон и зашла в сообщения, чтобы скинуть маме короткое «Едем домой. Все норм». На самом деле ничего было не норм. Но это я ей уже лично расскажу. Или не расскажу. А то она вообще меня больше никуда не отпустит. И первое, что я увидела: свое же собственное «Доехали. Все норм». Сообщение не отправлено. «Все ок». Сообщение не отправлено. «Целую. Все норм». Сообщение не отправлено. Недостаточно средств на счете. — Блин! Как же так! Ни одно сообщение не отправилось, хотя я своими глазами видела! Мне мама лично шестьсот рублей кинула на баланс перед отъездом! Ну я понимаю, интернетный тариф здесь не работает, но это-то!.. — Может, у меня отправилось, — тут же успокоила Соня. — Я же тоже маме писала. И Лера своим писала. Но при этом она не достала свой телефон, чтобы уточнить отправку. И что-то в ее тоне было неискреннее и тревожное. И дышать она начала громче обычного. Мне это не понравилось, но спорить я не стала. И так паршиво. Ладно, если что — позвоним из Шишикино. Мы не стали даже прибираться перед выходом. Побросали валенки в коридоре, помойное ведро не вылили. Втроем ходили по дому, закрывая двери, отрубая электричество. Ни на секунду не оставались одни, не стесняясь своего страха. Угли в печи залили водой. Правда, Соня начала волноваться: — А если вдруг надо будет вернуться? Мы же не разожжем обратно! — Не вернемся, — категорично отрезала Лера. Потом посмотрела на наши мигом вытянувшиеся лица (уж очень двусмысленно прозвучало это «не вернемся»') и добавила: — В крайнем случае выгребем все. Калитка на прощание завизжала так отчаянно, что, мне кажется, даже в Шишикино было слышно. Что же она молчала, когда ходили к нам все эти страшные чужаки? Мне напоследок в глаза бросился красный перец, который с такой яростью швырнула Соня. Почему-то он украшал сугроб уже на нашем участке. Я даже не захотела об этом думать. Если игнорировать все эти тревожные моменты, то можно убедить себя, что ничего страшного не происходит. Теперь деревня выглядела особенно мертво. Раз уж мы уходили, можно было назвать вещи своими именами. Как такое возможно, чтобы зима настолько меняла населенный пункт и, что самое удивительное, его жителей? В спячку, что ли, они все впали? А Анисимовна — медведь-шатун. И дядя Гена... Нет, обойдемся без него. Почему мы раньше не заметили, что общим колодцем никто, кроме нас, не пользовался? Ведь это же ненормально! Вот мы миновали корявое дерево, которому четыре дня назад так радовались. Теперь мы шли по дороге молча, не толкаясь и не подначивая друг друга. Да еще поднялся какой-то непонятный ветер, завихрил поземку, швырял снег прямо в лицо. Пару раз мне казалось, что поземка скручивается в маленькие смерчи, но стоило только начать вглядываться, сощурив глаза, и они словно бы рассыпались, как не бывало. Своими наблюдениями я решила не делиться. Да и смысл? Мы и так старались идти очень быстро, насколько это было возможно. Вот Шишикино точно было жилым. Еще на подходе к деревне потянуло печным дымком. На дороге виднелись следы шин, вот кто-то в валенках прошел, а вот на столбе замерзшая собачья метка. На автобусной остановке, то есть на столбе со знаком остановки, никакой информации с расписанием не было, поэтому мы решили, что переждем время в магазине. Но тут наше везение закончилось... Закутанная по самые глаза продавщица уже запирала свой магазинчик на висячий замок. Кажется, это была не та тетенька, что работала летом, хотя лично я помнила летнюю продавщицу весьма смутно. Собственно, только то, что она была полная и в синем фартуке. Да еще у этой зимней половина лица была спрятана в шарф, а шуба скрывала даже очертания фигуры. — Простите, а когда будет автобус? — вежливо поинтересовалась у нее Соня. От неожиданности женщина аж вздрогнула всем телом, а потом уставилась на нас во все глаза. Они были какие-то водянистые, серые, но зато очень густо накрашены тушью и обведены зелеными тенями. — Это ж откуда ж вы? — вместо ответа воскликнула продавщица, немного невнятно из-за шарфа. — Из Шилиханова, — терпеливо сказала Соня. Продавщица недоверчиво сузила глаза, а потом, чтобы ее было лучше слышно, даже оттянула под подбородок шарф, обнаружив яркие малиновые губищи: — Да заливаете! Мы даже обалдели от такого поворота. Соня, как самая ответственная, раз уж взяла разговор в свои руки, то и дальше продолжала с тем же невероятным терпением: — Почему вы решили? Мы из Шилиханова, на каникулы приехали. А теперь хотим уехать обратно. Вы знаете, когда автобус? Продавщица еще раз дернула для надежности навесной замок на двери магазина и оценивающе всмотрелась в Сонино лицо. Убедилась, видимо, что ее не разыгрывают, и только тогда подала голос: — Да это ж в каком доме-то, в Шилиханове? Там же нету никого! — Ну что вы говорите! — не выдержала Лера. — Как это нету! Мы соседи Анисимовны. Она... — Ну да, уехала к дочке в город. На всю зиму. Завсегда ее к себе забирают. — Что значит: на всю зиму? — А что там зимой-то делать? Все избы, считай, заперты. Вы, небось, на лето приехали и уехали, городские. А старикам-то что там делать потом? Кто присмотрит? Идти-то вон далече. На печи помирать? Всех забирают, все уезжают, дома запирают. Вы что же, даже не заметили, что деревня вся пуста? — Но дорога-то расчищенная. По улице свободно можно ходить. — Дык трактор ездит. Как снегопад, дык потом ездит. Председатель велел. На позапрошлой неделе Васек раскатывал. А больше снега-то и не валило. Продавщица снова настороженно стала вглядываться в наши лица. Значит, не показалось мне тогда про дым. В смысле что его не было. А потом показалось. Всем нам.