Никто нас уже не видел, а из соседней комнаты все исчезли... Дело было сделано. И вдруг все словно сжалось в одну точку, обрушилось вокруг. Хлынуло из всех щелей пестрое безумие, красные колпаки. Завизжало: — Зимой договор не действует! Из ниоткуда возникший отец девушки повернулся ко мне с бледным, искаженным от ужаса лицом: — А почему я здесь? Почему я? Я умер? Я умер? — Голос его сорвался. Видеть взрослого человека в такой панике было очень тревожно. Тварь за его спиной отпрыгнула, растворилась, впиталась в пол. А красные колпаки, размахивая сковородками, полными раскаленных углей, все визжали, клацая зубами: — Зимой договор не действует! Что за красные колпаки? Откуда я их помню? Они кружили вокруг нас, и было непонятно — я все еще под защитой Справедливости или точно так же в опасности, как этот неприятный мужчина... И тут он уставился на меня: — А ты кто? Я теперь как все? Ты тоже умерла? Мне стало так жутко, что даже в груди все сжалось в холодный твердый ком. И тут меня словно толкнуло изнутри. Сон оборвался. Вытаращив глаза в темноту, слыша недоброе потрескивание печи, с сердцем, колотящимся у самого горла, я лежала и пыталась справиться с приступом паники. В голове еще раздавались отголоски хриплого отчаянного вопля: «Я умер? Я умер?» ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ — Ну и кто вам приснился? Кажется, мы уже довольно долго лежали в темноте, проснувшись и прислушиваясь к потрескиваниям, поскрипыванию досок пола и будто бы мелким шажочкам, которые, разумеется, были плодом исключительно нашего воображения. Лера первая нарушила молчание. Похоже, спросила первое пришедшее в голову, только бы разбить эту тишину и показать, что мы не в ссоре. Соня не торопилась рассказывать, поэтому ответила я: — Все граждане мужского пола, как один, были весьма неприятными личностями. Жуткими. И кажется, мертвыми. — Что, и у тебя? — Лерка даже села. — Может, мы неправильно сформулировали свои желания? — хрипло предположила Соня. — Куда уж яснее-то! — фыркнула Лерка. — Может, мы угорели? — продолжала свою мрачноту Сонька. — Заслонку забыли отодвинуть, и все. Кирдык. Лерка молча спрыгнула на пол и босиком подбежала к печке. Загремела заслонкой, выругалась, когда уронила ее на пол, наконец включила лампу и демонстративно принялась запихивать заслонку обратно. Понятно, что ничего мы не забыли. Не идиотки же мы. И дверь мы всегда запирали! — Или еще угорим. Попозже, — никак не могла успокоиться Сонька со своими дурацкими пророчествами. Как будто нарочно себя накручивала, чтобы не только у нее приступ начался, но и мы запаниковали. — Сама ты угорела! — огрызнулась Валерия. Собралась было выйти в коридор, но сначала задержалась у закрытой двери и прислушалась. Мы злились на Соньку, готовили завтрак, съели его, по привычке оделись на прогулку, практически не разговаривая друг с другом. И тут как-то запоздало пришло осознание того, что вчера могло с нами приключиться нехорошее. Очень-очень нехорошее. И вот тогда стало страшно выходить. Каждый треск в печи заставлял нас замирать и напрягать слух. Конечно же к магнитофону мы даже не притрагивались. Лера сгоняла на чердак, чтобы проверить окрестности. Только тогда мы, стоя буквально плечом к плечу, мешая друг другу, но все равно стараясь быть максимально рядом, открыли замок... Вчерашние паршивцы (это ведь никакие не шуликуны, правда?) перетащили снеговика прямо на ступеньки крыльца, так что мы хором заорали, открыв дверь и едва не наткнувшись на снежную фигуру. Нос-перец, очевидно, отвалился, но они рот снеговику чем-то красным измазали. Отвратительно! Мне опять показалось, что он злобно буравит нас своими угольками-глазками. И эта башка... Да они налепили ему точно такую же островерхую шапку, как у них! Соня вдруг с силой оперлась на наши с Лерой плечи и с каратешным криком яростно пнула снеговика ногой прямо в живот. Вопреки нашим опасениям, снежная баба легко распалась на комья, как и полагается после такого удара. Но Соньке этого было мало. Она молниеносно цопнула перец-нос, валявшийся, оказывается, на ступеньках, и зашвырнула в сторону соседнего участка. Красный дротик перелетел за забор и воткнулся в сугроб на участке Анисимовны. А Соня стала бешено топтать снежные комочки, оставшиеся от снеговика, будто собиралась полностью стереть его с лица земли. — Сонь, хватит. Сонь. Соня! — пыталась я ее удержать. Лера молча сходила за веником и принялась сметать снег со ступенек. Я вдруг почувствовала себя бесполезной. В районе солнечного сплетения начал разливаться какой-то отвратительный холодок. И мне было очень горько. И страшно. Почему-то показалось, что девочки хоть что-то делают и этим как бы объединяются и одновременно отгораживаются от меня, беспомощной и ненужной, вычеркивают из своей компании. Я тупо стояла и смотрела, как они уничтожают снеговика. А потом просто посторонилась, пропуская Леру, которая относила обратно веник. И только тогда я спустилась с крыльца, прошла мимо Сони и уставилась на снежную тропинку, ведущую к калитке. Потом повернулась к тому месту, где раньше стоял наш снеговик. Вот следы от наших валенок. Везде только следы от наших валенок, и больше на снегу нет никаких следов. Даже собачьих. У криксинского дома тоже не было никаких следов. И никаких признаков подкопа. И тут меня осенило, что вчера не давало мне покоя своей неправильностью. Под окнами мы не расчищали снег, и тот, кто вздумал бы там передвигаться, в любом случае провалился бы в сугроб чуть ли не по колено. И уж точно не смог бы бегать на цыпочках — это физически невозможно. Однако под окнами и вокруг дома снег был абсолютно нетронутый. Не то что не затоптанный, но даже нигде не проваленный. На этом фоне четко выделялся пятачок, на котором мы соорудили снеговика. Зато за калиткой прямо у забора Анисимовны по белоснежному насту шла странная цепочка следов: тонкие длинные ступни с узкой треугольной пяткой с углублением, как от шпор, и длинными, широко расставленными пальцами с ямками, как от когтей. Будто какая-то огромная, в человеческий рост, птица прошлась. Бывают ли массовые галлюцинации? Вопреки обычаю, Вадимка не караулил у забора. И Анисимовны было не видать. Но если с противной старухой мне совершенно не хотелось встречаться, то судьба пса беспокоила. Конечно, он как прибежал в Шилиханово, так мог и вернуться обратно, где он там обитает. Но вдруг вчерашние (не шуликуны, не шуликуны!) что-то с ним сделали? Их было много, он один... Думать об этом было жутковато. Если они так легко справились с собакой, то... Нет, лучше не рассуждать. Просто не строить никаких предположений. Побродив туда-сюда по тропинке, выглянув за калитку (деревня все так же равнодушно молчала), мы, не сговариваясь, вернулись домой. Мы не хотели признаваться не только друг дружке, но и самим себе, что только в доме чувствуем себя в безопасности. Соня тут же присела у печки и бездумно, не разглядывая, принялась хватать макулатуру и охапкой запихивать в топку. Бессмысленные действия, которые, очевидно, ее успокаивали. В огонь полетели рукописные бумажки, квитанции, журналы. Они словно сопротивлялись, шумели, не хотели гореть. Или мне так просто чудилось. После особенно громкого и отчаянного треска из топки, неожиданно изданного обычными тетрадными листками, я пристроилась рядом с подругой и стала помогать, правда, просматривая страницы перед тем, как разодрать и передать Соне. Рвать и сжигать! Рвать и сжигать! Настроение у нас как-то само собой поднялось. Среди макулатуры попалась газетная вырезка с рецептами давней давности, где предлагалось создавать великолепные блюда из фигни, завалявшейся, по мнению автора заметки, в каждом доме. Пока мы бурно обсуждали вкусности, Лерка незаметно для нас вышла из комнаты. Решив, что хоть какая-то фигня для предложенных блюд может найтись даже на даче, перебрасываясь шуточками, мы с Сонькой ввалились в комнату-холодильник для инспекции запасов, включили свет и одновременно застыли, вытаращив глаза на нашу подругу, хозяйку дома. Лера, почему-то сильно растрепанная, на четвереньках быстро и ловко пересекла комнату по периметру и, каким-то образом пригнувшись так, чтобы не стукнуться спиной, забежала под кровать. — Что это было? — сдавленным от удивления и испуга голосом прошипела Соня. Действительно, выглядело жутковато, хотя, казалось бы, бег на четвереньках обычно смотрится комично. К тому же я не ожидала, что Лерка так умеет. Вроде даже по физкультуре не блистала, а тут, смотри-ка... Поскольку Валерия не собиралась вылезать, только шуршала там чем-то и возилась, будто поудобнее устраивалась, мы синхронно подошли к кровати, присели на корточки и обе заглянули под нее, приподняв покрывало. Все пространство под кроватью целиком занимали плотно составленные друг к другу чемоданы и коробки, в которых с лета хранилась всякая одежда и мелочевка. Заползти между ними мог разве что таракан, но никак не четырнадцатилетняя девочка. Но мы же своими глазами обе видели... — Лера?.. — Вы чего там забыли? Валерия стояла в дверях, глядя на нас с веселым удивлением. От неожиданности мы с Соней вскрикнули и отпрянули от кровати. И уставились друг на дружку. — Это шизофрения началась, да? — дрожащим голосом предположила Соня и шумно задышала. Лерино лицо начало меняться с веселого на испуганное. — Девчонки, вы чего? Мы часто разыгрывали друг друга, поэтому следили, чтобы не купиться на розыгрыш. Но на этот раз даже подозрительная Лера поняла, что мы совсем не шутим. — Нам показалось... Лер, если это ты, то больше, пожалуйста, так не делай... — Да что такое? Соня решительно встала, рывком подняла меня с пола, потянув за рукав, и потащила вон из комнаты. — Давай, давай, пошли, пошли! — Она вытолкала в коридор Леру, выволокла меня и с треском захлопнула за нами дверь.