— Откуда они вообще знают, что мы дома? — Ты что, глупая? У нас радио орет. Я преувеличила: сейчас из него доносился едва слышный заунывный вой, перемежающийся шипением. Словно кто-то пытался сквозь метель докричаться, но только осип и взвыл от безысходности. По-пластунски Лера добралась до магнитофона и хлопнула по кнопке выключения. Воцарилась тишина, в которой особенно громко, даже угрожающе гудела печь, кажется, все громче и громче. — И свет горит, — меланхолично заметила Соня. У нас единственных в Шилиханово горел свет. Бессмысленно было выключать его, поздно. — Соседка, пусти! В гости хотим! Их там что, много? И тут мы первый раз услышали в Шилиханово собачий лай — злой, захлебывающийся. Вадимка не был немым! Ну а кто кроме него? — Фу-то на тебя, шавка! — прикрикнула Анисимовна (и она здесь!), и уже совсем другим, добреньким голосом: — Стучитя, стучитя погромче. Они, мож, не слышат. Мы с девчонками в изумлении уставились друг на друга. В своем ли уме бабка? Такое поведение давно знакомой соседки поразило гораздо больше, чем внезапно прорезавшийся голос у чужого малознакомого пса. А родители еще советовали обращаться к ней за помощью, как к надежному знакомому взрослому человеку! Какие-то две версии Анисимовны: летняя и зимняя. Или она нормальная только при других взрослых, когда есть реальный шанс за свои действия немедленно получить наказание? Теперь, когда стало совершенно понятно, что у нас троих есть только мы, если не считать, конечно, приблудного пса, необходимо было правильно оценить обстановку. Лерка молча указала на потолок, и вот мы уже на четвереньках перебежали к двери и, зачем-то стараясь соблюдать тишину, буквально пулей взлетели на чердак. Чердак на Леркиной даче был таким просторным, что на нем можно жить. Собственно, летом его частенько использовали как гостевую комнату. Мы, Леркины подружки, например, с большим удовольствием располагались на чердаке, где даже в самую жару было прохладно. Лестница наверх была удобная, устойчивая и почти не скрипела. Теперь, вместе с девчонками, мне совсем не было страшно залезать на чердак. Более того, странная сегодняшняя сцена вообще вылетела у меня из головы, хотя, казалось бы... Свет на чердак, разумеется, был проведен, но мы и не подумали его включать, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание. На зиму Леркин папа много чего перетащил сюда и не особо заботился об удобстве, но мы, хотя и спотыкаясь в полной темноте о какие-то тюки и коробки, смогли довольно быстро добраться до чердачного окошка и втроем посмотреть вниз. Удивительное дело: несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки, все фигуры перед нашим домом были видны вполне отчетливо, наверное, благодаря ослепительно белому снегу. К тому же тусклый, казалось бы, свет от настольной лампы освещал двор, как прожектор, бросая на снег ровные пятна окон. Так мы увидели тех, кто ломился к нам в дом. Можно было бы посмеяться, что пришельцы передвигаются исключительно на цыпочках, если бы в этом не виделась угрожающая противоестественность. Они не специально так ходили. Выглядело это так, будто они и не могли встать на полную стопу. И ладно бы они просто стояли, но их будто что-то заставляло постоянно передвигаться — хаотично, зигзагами. И — что особенно пугало — перемещались они иной раз совершенно незаметно. Только что стоял там и уже топчется значительно ближе и левее. И это точно был не прыжок. Да и вообще в том, как они мельтешили под нашими окнами, было что-то очень сильно неправильное. Я только не могла сообразить, что именно. Может быть, из-за этого мне все никак не удавалось сосчитать их. Из-за мельтешения и темноты они постоянно сливались друг с другом — то их было трое, то пятеро... Острые головы, которые я сначала, наверное, с перепугу приняла за те самые постоянно мерещившиеся мне серые лысые башки, конечно же, были всего лишь шапками. Теми самыми, похожими на шлемы. Красными островерхими шапками. Незнакомцы все были мелкие какие-то, низкорослые. Будто дети с лицами и голосами взрослых мужчин. Одеты они были в какие-то пестрые тряпки, мне даже показалось, что у них на плечи наброшены половички раздражающих, несочетаемых расцветок, еще к тому же выцветшие и грязные. И вся эта их несуразность и суетливость создавала почему-то ощущение надвигающейся опасности, будто сейчас произойдет что-то очень плохое, и надо прятаться, бежать, только непонятно куда. Девочки молчали, но тут меня накрыло озарение. — Это они были у колодца? Лера с Соней посмотрели на меня с ничего не выражающими лицами. Соня, помедлив, коротко кивнула. Наверное, нужно было бы возмутиться, что они не рассказали сразу. Что не описали эти дурацкие шапки. Хотя отлично могли сложить одно с другим. Или сложили, но промолчали. Может, между собой обсудили. Почему тогда без меня? Но какой смысл сейчас устраивать распри? Какой смысл? Снеговик опять повернулся носом в сторону окон. И, кажется, стоял значительно ближе к дому, чем мы его устанавливали изначально. И выглядел он не как наш снеговик, а как ужасная ростовая кукла. В сгущавшихся сумерках эта ассоциация была особенно жуткой. Я вообще очень опасаюсь ростовых кукол. Раньше внимания не обращала, до одного очень неприятного случая. Это было в октябре в большом торговом центре. Там вечно устраивают какие-то тематические вечеринки, фестивали гиков и анимешников. Понятно, что октябрьская тема была сплошь упырская. Ростовые монстры раздавали флаеры и охотно со всеми фотографировались. Особенно усердствовал в обнимашках какой-то чересчур реалистичный зомби. Не понимаю, что за удовольствие, когда тебя хватает какой-то посторонний тип, от которого еще к тому же и подванивает чем-то непромытым и трухлявым. Самый шик этого зомби был в резиновых перчатках, очень натуралистично разрисованных язвами и гниющими ногтями. Я стояла в очереди за чаем с булочками и от нечего делать внимательно наблюдала за ним. Уж очень он был отвратительный. Так ничего в итоге и не купила, убежала, хотя как раз почти подошла моя очередь. Потому что это были никакие не перчатки... Вадимка бросался, но не кусал. Просто не давал подойти ближе к дому, к крыльцу. Не зря мы его курицей кормили с лопаты. — Стучитя, громче стучитя. Они тама, тама! — подначивала Анисимовна. Она стояла у самой калитки, словно собиралась в случае чего безопасно смотаться. Соня встрепенулась и посмотрела на нас, не сдерживая возмущения: — Да она совсем свихнулась, старуха эта?! — Мы с Леркой не успели и головами закивать, как подруга наша продолжила: — В какие еще там-тамы стучать? Несмотря на неуместность такой реакции, Сонькины слова показались мне дико забавными. Наверное, когда видишь опасность и можешь оценить ее, становится не так страшно. Ну или так просто кажется. Я так старалась сдержать смех, что даже в боку у меня закололо. А вот Лера вообще не улыбнулась: — У них что, огонь изо рта? Я по инерции, все еще поддерживая иллюзорную бодрость духа, насмешливо хмыкнула: — Ой, караул, люди курят! Вот они и мелкие, потому что курение — вред! А потом только присмотрелась и призадумалась. Конечно же, они курили. Ну просто не может быть, чтобы у них изо рта вырывалось пламя, как у каких-нибудь цирковых факиров. Зимой, понятно, пар изо рта клубится. Электронные сигареты или что там такое, с таким кальянным дымом. Но не открытый же огонь. Просто, может, чокнутые? Зажигалками балуются. Кстати, как бы дом нам не подпалили. Вот это страшнее всего. Похоже, девчонки тоже об этом подумали. Потому что все мы разом замолкли и стали напряженно следить за красными шапками. — Как они вообще все сюда забрались? — принялась возмущаться Соня. — Через калитку перемахнули? — Особенно Анисимовна. — Подкоп, что ли, под забором сделали? — продолжала рассуждать Сонька. — Ага, ходы в снегу прорыли. И я сразу представила, что весь этот с виду нетронутый слой снега по всему участку скрывает сеть ходов, по которым ползают непонятные личности. Меня аж передернуло. — Короче, надо срочно уезжать отсюда. Прямо сейчас, — решительно отпрянула от окна Соня. Так неожиданно, что я вздрогнула. — Да с какой стати? — тут же встала в позу Лерка. Но было глупо сейчас показывать свой непримиримый характер. — Я согласна с Соней, Лер. Ну реально же опасно. А если они нас подожгут? Или еще чего хуже... Быстренько сейчас вещи соберем... Соня с благодарностью посмотрела на меня, зато Валерия аж покраснела от возмущения: — Вы что, сдурели? Кто нас подожжет? Анисимовна? Вас что, кто-то тронул хоть пальцем вообще? Подумаешь, ребята немного шалят. — Но они стремные... — Это вы стремные! Блин, зачем я только согласилась с вами ехать! Только замок зря сломали. Ну вас на фиг! Если вы сейчас соберетесь домой, то скатертью дорога. И летом нечего тоже приезжать. Тут же у меня опасно! Не знаю, чего Валерия так взвилась. Я же видела, что ей тоже не по себе. Но почему-то наше совершенно разумное предложение она восприняла как предательство. Мы с Соней растерянно переглянулись, чувствуя себя дрянными подругами. Стало стыдно. Мы же не бросили бы Лерку одну. Но иногда на нее накатывало, и тогда она вообще не воспринимала логику. Может, припугнуть ее, действительно собраться и сделать вид, что уходим? Но Лера в таком состоянии могла наглухо запереться в доме, да еще и нас обратно не пустить. А уговаривать ее, стоя под дверью на морозе, тоже как-то не улыбалось. И потом, выход из дома все равно был один. И никто из нас не был готов столкнуться нос к носу с теми, кто у крыльца поджидал. А значит, даже позвонить родителям от бани не было никакой возможности. Разве что в окно вылезти. Но, во-первых, они на зиму были плотно заколочены, а во-вторых, даже сумев выбраться, как бы мы залезли обратно? Препираясь между собой, мы на всякий случай все же отошли подальше от окна, чтобы случайно не выдать себя. И прекратили перепалку, только когда внезапно осознали: наступила тишина. Ни лая, ни требований открыть дверь... Это напугало сильнее всего. Моя первая мысль была: они каким-то образом сумели зайти в дом. А Вадимку... Их же много, они могли Вадимку... И вот сейчас... Либо затаились и ждут нас внизу, либо тихонько поднимаются наверх. Лера прямо по тюкам и коробкам с небывалой быстротой и ловкостью добралась до второго чердачного окна, выходящего во двор, так же быстро вернулась и отрицательно покачала головой. Нам оставалось только спуститься вниз и проверить... Включать свет на чердаке по-прежнему было страшновато. Ничего подходящего тяжелого под руку не попадалось. Да и не стал бы дядя Максим тяжелое на чердак волочь. Мы взялись за руки и крадучись подошли к лестнице. Только сейчас стало слышно, как гудит и потрескивает в печной трубе. Недобро, даже насмешливо. Вдруг они там жгут наши вещи?.. Сонина рука была ледяной и влажной одновременно. Она с такой силой сжала мою ладонь, что чуть не расплющила, но я терпела боль. Лера осторожно свесила голову в чердачный проем. Ужасное воспоминание пронзило меня, и, если бы Валерия сказала хоть слово сейчас, я бы заорала. Но она только посмотрела на нас и опять молча покачала головой. Свет в коридоре горел со своей обычной безмятежностью, как его и оставили. Мы стали спускаться вниз по лестнице. Друг за дружкой. Все так же не размыкая рук, заглянули в распахнутую настежь дверь нашей комнаты. Я напрочь не помнила, забыли мы в спешке захлопнуть ее или нет. Никого. В комнате-холодильнике — никого. Даже паршивой «мышки». В тишине особенно отчетливо было слышно Сонино частое дыхание, первый предвестник панической атаки. У закрытой двери на веранду мы остановились. Оттуда тянуло холодом, но обычным.