Ты не можешь забыть тот давнишний сон, когда на тебя напало жуткое нечто, настолько настоящее, что ты мог различить каждый его волосок, каждую морщинку и точно знал, чем именно оно опасно. Ну, в общем, вот ты и вспомнил, зачем шел в дальнюю комнату... На кухонной веранде Леркина мама развесила по стене купленные на местном рынке у бабулек гирлянды красного острого перца, цепочки из крупных головок чеснока, венки из каких-то неизвестных мне, но красивых сушеных листьев. Тетя Ира никогда не использовала эти красоты для готовки, покупала, исключительно чтобы поддержать местных старушек. Она доброжелательно и терпеливо выслушивала все советы и рецепты, которыми бабушки ее снабжали, и ни разу не проговорилась, что все эти восхитительно пахнущие, радующие глаз гирлянды и венки будут нести лишь декоративную функцию. Каждое лето декор обновлялся до следующего года. Гирлянда из гроздей гигантского чеснока даже не сильно запылилась, но я все равно расчихалась, пока снимала ее с гвоздя. Для этого мне пришлось подтащить к стене табуретку, к счастью, устойчивую. На веранде было очень холодно, но головки чеснока еще не ссохлись, и, наверное, их даже можно было бы при желании употребить в пищу. Нижняя половина окон снизу была прикрыта занавесочками, и стекла еще вдобавок слегка прихватило инеем, но с табуретки открывался отличный вид через верхнюю половину окон на соседский двор и часть улицы. Я сразу обратила внимание на Анисимовну в ее обычной серой кофте, войлочной жилетке и неопределенного цвета длинной юбке, спешащую вдоль нашего забора по дороге. То ли из-за легкой наледи на окнах, то ли по какой другой причине, но соседская бабка выглядела еще страннее, чем обычно. Если бы я не знала, кто это, то решила бы, что вижу какого-то монстра из ужастика. Мне показалось, что руки существа (почему-то язык не поворачивался назвать его старушкой) обтянуты вовсе не серой шерстяной кофтой, а серой кожей, как у кошек породы сфинкс. И такие же тонкие, как у кошки. Монстр, прикидывающийся Анисимовной, передвигался по дороге странными рывками, неудобно согнувшись, сгорбившись. И локти при этом держал высоко поднятыми над спиной, активно работая ими при ходьбе, будто помогая движению, как если бы это были не руки. Знаете, как бегают гуси, когда хотят кого-то напугать, — высоко подняв и раскинув крылья. Когда опасность миновала, гуси полускладывают их, не до конца прижимая к телу. Вот и представьте, что у них не крылья, а тонкие человеческие руки... Спрыгнув с табуретки с гирляндой чеснока в руках, я подскочила к окну, приподняла занавеску, поскребла иней ногтем и еще для верности подышала. В образовавшийся глазок видно было плоховато, но достаточно, чтобы убедиться: Анисимовна, или кто там ею прикидывался, уже ушла. И точно не на наш участок. И вдруг в стекло прямо перед моим носом, вернее, чуть ли не мне в глаз, выглядывающий в оттаявший пятачок, с неожиданным шумом хлопнулось что-то темное и большое. Отпрянув, я чуть не свалилась на пол. Сердце от испуга заколотилось как бешеное, и я не сразу сообразила, что это просто чокнутая сорока со всего маху долбанулась в стекло, раскинув крылья. Может, заметила движение за окном и приняла меня за добычу с голодухи. Ненормальная какая-то. — Ну, ты долго там? — раздраженно крикнула из глубины дома Лерка. И я, внезапно осознав, что изрядно продрогла на веранде, побежала с чесноком в тепло комнат. По велению считалочки София кормила громко гудящую печь, а мы с Валерией красиво прилаживали чеснок над дверью в жилой комнате. Выходило очень празднично, по-новогоднему, так что я даже по-быстренькому сгоняла еще и за перцем. Правда, с одного угла двери наша гирлянда все время падала, но находчивая Соня принесла нож и, как самая высокая, дотянулась и пригвоздила связки чеснока и перца в правом верхнем углу филенки. Заодно и еловые лапы украсили. Немного получилось по-мексикански, но зато ярко. Кем бы он там ни был, но наставления по розжигу печи дядя Гена дал нам правильные. Следуя им, Соня, не забывая попивать из кружки чаек, набивала топку всяким бумажным мусором и местной прессой, оставшейся с лета. Она внимательно, комментируя вслух, изучала газеты, прежде чем запихнуть их в печку, а то, что особенно поражало воображение, зачитывала целиком. — О, кроссворд неразгаданный. Объявления прикольные. Давайте купим мясорубку с гаражом? Эй, слушайте. Про дачников, как мы! Из стопки на растопку Трагедия на съемной даче Спустя месяц безуспешных поисков с привлечением местных жителей так и не были найдены пропавшие дачники. Напомним, что в середине июня этого года бесследно пропали молодая женщина с дочеръю-подростком. Последний раз их видели в магазине в деревне Зелёново, с тех пор никаких следов не обнаружено. Все документы, вещи и ценности остались в доме, который они сняли на лето. Мобильные телефоны среди вещей не обнаружены. Очевидно, пропавшие взяли их с собой. Однако запеленговать сигнал устройств не удалось. Отец семейства, приехав из города на выходные и не обнаружив жену с дочерью, сразу поднял тревогу. К сожалению, все поиски пропавших оказались напрасны. Это сильно сказалось на эмоциональном состоянии мужа и отца. После окончания разыскных мероприятий он также бесследно пропал. Никаких следов семейства до сих пор не обнаружено. С хозяином дачи представителям прессы связаться не удалось. — Жуть какая... Это же в нашем районе! — Соня перестала набивать топку, застыв с мятой газетой в руках. — Это не про них Анисимовна говорила? Какие-то правила не соблюдали? — встрепенулась я. — Да что ты всякую чернуху читаешь? Каждый год кто-нибудь пропадает, и что? — отмахнулась Лерка. — Может, это вообще все выдумка. Одну и ту же новость перепечатывают из года в год. Ради рейтингов что угодно напишут! А Анисимовна чокнутая просто, и все. И вообще, быстро допивайте чай и пойдем гулять! Тут уж мы спорить не стали, запихнули в рот остатки завтрака, заглотнули остатки чая, быстро оделись и вывалились на улицу. Вадимка был тут как тут, но, увидев, что мы повернули не к колодцу и не к дороге из деревни, сел и молча стал смотреть нам вслед. По деревне мы шли практически молча, внимательно вглядываясь в дома, перед которыми были расчищены тропинки к калитке. Мало того, что таких домов было раз-два и обчелся, выглядели участки очень уж безлюдно. Не заброшенно, нет. Так, будто хозяева не появлялись в своих домах не меньше недели. И собаки... Видимо, история про оставленных для охраны цепных псов оказалась банальной байкой для доверчивых дачников. Мы с Леркой для пробы пару раз полаяли, чтобы вызвать ответную реакцию, но так ничего и не добились. Ну разве что Соня покрутила пальцем у виска. От оглушающей, давящей, до звона в ушах тишины как будто бы делалось еще холоднее. Хотелось громко скрипеть снегом, топать изо всех сил, разговаривать о всякой ерунде, только бы нарушить гнетущее безмолвие. Ни разу в городе у меня не возникало такое ощущение, даже в пустой квартире. Мне кажется, окажись я здесь без девчонок, сошла бы с ума. Не знаю уж, где тут был дом тети Вали, но с ее мужем встречаться ой как не хотелось. Продирала ледяная дрожь от одной мысли о том, что мы находились рядом с привидением (а как иначе его называть?!) и ничего не заметили. Как часто в таком случае мы в своей жизни сталкивались с мертвецами, просто не было никого, кто, как Анисимовна, раскрыл бы нам глаза? Думать об этом было очень жутко. Небо заволокло серыми ватными тучами, что тоже настроения не поднимало. Мне даже показалось, что ветер совершенно человеческим голосом тянет над верхушками деревьев: ш-ш-ш-и-и-и-и, ш-ш-ш-и-и-и... И снег вроде бы чистый, и воздух свежий, и людей нет никого, кроме нас с девчонками, а все равно неприятное ощущение чего-то неправильного, неестественного скребло в груди, заставляя нервничать. У развилки за околицей мы свернули на узкую, плохо протоптанную тропинку и пошли то след в след, то кучкой, переваливаясь в снегу, как утки, вдоль залива. Мощные, похожие на гигантский укроп зонтики сухих борщевиков безрадостно возвышались над сугробами. Показались коровники, а дальше, если хорошенько присмотреться, можно было разглядеть деревья, под которым покоилось сейчас полностью засыпанное снегом старое кладбище. Если не знать, что оно там есть, вообще внимания не обратишь. Заброшенные коровники и летом представляли собой унылое зрелище, а сейчас, черные, с прогнившей крышей, заваленные снегом, с разбросанными вокруг старыми покрышками от тракторов, вообще выглядели апокалиптично. Где-то в загонах из-за сквозняков жутко и уныло побрякивали ржавые цепи. Звук отчетливо раздавался в зимней тишине, вызывая инстинктивную тревогу. Вроде бы эта ферма относилась к Шишикину. Длинные одноэтажные строения со множеством выбитых окон и обшарпанных, покрытых ржавчиной и мхом дверей в теплое время года частенько использовала для своих тусовок местная молодежь. Было видно, что около дверей и зияющих окон ветер нанес бугорки нетронутого снега, а дальше уже шел слой гнилых бурых листьев, битого кирпича вперемешку с бутылочным стеклом и прочим мусором, который тащили сюда местные тусовщики. Некоторые стены изнутри были покрыты сажей, как пламенем лизнуло, но в коровниках никогда не было пожаров. Даже сейчас в развалинах стоял резкий запах мочи, плесени и мокрой штукатурки. Видимо, давящее запустение настолько впечатлило меня, что в одном из разбитых окон примерещились снова такие же бледно-серые головы, как тогда в бане. Теперь их было несколько. И еще показалась странной оптическая иллюзия. Наверное, у меня с глазами что-то: если смотреть в окно с головами, то вид слегка расплывался, даже после многократных смаргиваний, но если перевести взгляд на соседние окна, то там все было в фокусе. Я всматривалась, щурилась, но ничего не менялось Соня тоже внимательно смотрела в ту сторону с непонятным выражением лица, но, встретившись со мной взглядом, ничего не сказала и даже специально отвернулась. — До чего же мерзкое местечко, — поежилась я, решив не сообщать о своих видениях. Соня быстро закивала. — А вы не знаете, тут еще раньше автобус стоял, - оживилась Лерка. — Мне летом местная девчонка рассказывала. Внучка чья-то, какого-то деда из Шилиханова. Старый такой автобус, советский еще, не на ходу. Ржавый, выпотрошенный, конечно. Дверь нараспашку, уже заклинило от ржавчины. Там, в этом автобусе, мелкие ребята часто в картишки дулись, бесились. И вот лет пять назад как-то четверо пацанов от дождя спрятались в автобусе и давай там скакать, ржать во все горло. Они, кажется, к папашам своим приходили, те на поле работали. Ну вот, бесятся. И тут мимо идет одна бабка, чуть-чуть двинутая, местная сумасшедшая, короче. Непонятно, что ей надо было в этом месте, тем более в дождь. Но она постоянно раньше шаталась везде. А сейчас нет, умерла, что ли. Короче, подходит к автобусу и говорит пацанам: мол, вылазьте оттуда, на этом автобусе водитель насмерть разбился. Это его автобус, водитель тот, мол, сам мне об этом сказал, просил никого в машину не пускать. Понятно, пацаны над бабкой поржали, та плюнула и ушла. И только скрылась из виду, как автобус — рухлядь, раздолбанный весь, мертвым грузом уже в землю вросший, — как покатится! И заклинившая дверь, которая всегда открыта была, вдруг намертво захлопнулась. И покатился автобус прямо к заливу, а тут даже не под горку сначала. Понятно, бедные дети давай орать. Работяги на поле услышали, рванули за автобусом, кто-то даже прямо на тракторе. А один из пацанов стал молиться, извинения просить у водителя, у автобуса, у бабки той — у всех подряд. И тут автобус тряхнуло, дверь распахнулась, и машина встала. После этого мужики шишикинские собрались, разобрали этот дикий автобус на фиг и сдали в металлолом. — Ничего себе! Господи, бедные дети! — запереживала Соня. Теперь она специально стояла к коровнику спиной. — Могли бы тут вообще прибраться, — пробурчала я _ Тут еще на три автобуса металлолома хватит. А вообще жутковатая история, если это правда. — Не знаю. Но эта девчонка вообще без воображения, точно не сама придумала. Из стопки на растопку Пил Терентьев страшно, по-черному, но именно эти провалы в беспамятство полностью притупляли все человеческие эмоции. Брал он ненужных котят ли, кутят без брезгливости, даже с каким-то садистским удовольствием, за что его особенно не любили и избегали. За деньги, мятые, суетливо сунутые в его грязную, корявую лапу с обломанными грибковыми ногтями, он что угодно делал. Мог бы, наверное, и человека убить, но до этого, конечно, никогда не доходило. -Пойду водяного кормить, - усмехаясь нехорошо, говорил. Совал как попало новорожденных, еще слепых цуциков в мятое цинковое ведро и плелся к своей хибаре у реки. Даже не в мешок, в ведро. И будто не слышал, как они там копошатся, попискивают. Никому ведь не хотелось знать, что было дальше. Неприятно даже думать, правда? Вот и не думали. А потом охотник один узнал, кого Терентьев подкармливал. Случайно. Заплыл в дальнюю запруду на лодке, а спаниель его в воду прыгнул и поплыл. Мелкий такой, молодой еще был пес. Поплыл, да не доплыл. Как дернуло его вниз, только вякнуть успел. И всосало, аж воронка образовалась. Хозяин, охотник-то, оторопел сначала, а потом стал веслом бить по воде. Стрелять боялся, вдруг пса заденет. Да кого там задевать. Некого уже. Только сам ногу в воду опустил, а снизу башка лысая, мертвечинная всплыла и пасть разинула. Еле отдернулся. Потом уж понял, что это огромный сом. Вот тебе и водяной. Терентьев сначала в мешке этих самых цуциков топил, а потом то ли дырявый попался, то ли еще что, да только посыпались кутята в воду как есть. А уж из глубины самой гладкая, как у утопленника, синеватая, скользкая сомья башка их по одному и склевала. Терентьев тогда совсем с катушек съехал, голоса ему чудились, еще что. Вот он и вообразил, что надо водяного кормить, чтобы его самого не сожрали. Вместо себя, стало быть. И уже не из мешка, а ведрами жертву сыпал. Отвратительный тип этот Терентьев. Повесился той зимой в своей хибаре. Якобы накануне ему из проруби, где мужики удили, знакомая мертвечинная башка стукнула. А ведь где запруда, а где прорубь! Нашел, стало быть. А сом... Что сом? Где-то рядом теперь ходит, ждет. Кто-то же его до Терентьева кормил. Ждет, кто еще кормить будет. Нет, не поймали. Ребятишки теперь только на мелководье плещутся. А может, это и не сом вовсе... Это ж тот охотник сказал, потом, дескать, логически додумал. Он же не Терентьев. И не приезжал к нам больше. Не сговариваясь, мы побрели на лед. Сразу заметили прорубь, поэтому сначала для верности постучали ногами по льду у берега, по очереди придерживая друг дружку. И только потом, не выпуская из поля зрения круглое окно с темной водой, пошли по замерзшему заливу. Лед местами был совершенно прозрачный, и видно было, насколько глубоко под нами. А еще река глухо стучала снизу, ворочалась, издавая утробные глухие звуки, будто наружу пытались прорваться замерзшие утопленники, почуяв тепло человеческого тела. Замерзшие трещины пересекали лед, уходя в глубину, переплетаясь так причудливо, будто кто-то специально выдалбливал магические руны. То там, то сям замерзшие воздушные пузыри поднимались белыми столбиками к самой поверхности. Если приглядеться, то можно было даже разглядеть в них то ли чьи-то глаза, то ли какое-то подобие рук. Конечно, это были всего лишь водоросли. Ну, я так надеялась. Толщина льда была достаточной, чтобы ничего на поверхность не могло пробиться. И никто... А если и создавалось впечатление, что некоторые скопления пузырей словно перемещались следом за нами, так это только из-за их одинаковости. Я поежилась, но подругам моим все было нипочем. Соня принялась выписывать кренделя валенками, скользя будто на коньках. Она смешно изгибалась в своем пуховике, точнее, пыталась изогнуться, поднимая то одну, то другую ногу и изображая фигуристку. Лерка пополам от хохота складывалась, и не присоединиться к ней было невозможно. Затем Сонька стала изображать танец маленьких лебедей (из одного лебедя), попятилась, попятилась опасно в сторону проруби, но не успели мы предостерегающе закричать, как она остановилась, нагнулась и принялась что-то рассматривать на льду. Я сначала подумала, что она тоже заметила вмерзшие перемещающиеся странности, но нет. — Эй, смотрите! Тут что-то тащили! Соня топталась рядом с каким-то непонятным следом невнятного цвета. И был он не подо льдом, а на поверхности. Действительно, казалось, будто от коровника в сторону залива волокли что-то объемное, мешок, что ли. Такой грязный мешок. Мы немедленно отправились выяснять, что это было. Какая-то вонючая шкура, вероятнее всего, коровья, но уж конечно не из известного шведского магазина, бугрилась у самой проруби, причем коровий хвост был опущен в воду, будто его снизу тянули. Полынья уже подернулась льдом, и хвост почти вмерз, ну точно как в сказке про волка и лису. Мне почему-то живо представился дядя Гена, насмерть вмерзший, по словам Анисимовны, в лужу, и меня всю передернуло. Бред. Анисимовна просто чокнутая старуха. Неподалеку валялся разбитый глиняный горшок. А от проруби в сторону заброшенной фермы вели странные квадратные следы. Даже непонятно, что могло их оставить. На технику совсем не похоже, на след от обуви тем более. — Хорошо, видать, тут Новый год отметили, — неодобрительно покачала головой Соня. — Грязнули! — Главное, чтобы никого тут не утопили... А то как-то неприятно. Подо льдом опять глухо толкнулось, будто лопнул огромный пузырь. Я инстинктивно отпрыгнула назад, поскользнулась и грохнулась со всего маху на пятую точку. От испуга мне показалось, что лед подо мной тихонько хрустнул. Хрустнул, будто гадко, утробно хохотнул. Я даже дернулась, чтобы еще дальше отползти от проруби.