— Ой, слушайте, знаю! — встрепенулась Лера. — Тоже странная история! На следующий год мы опять в одну смену попали, но уже в разные отряды. Разумеется, опять организовали встречу с Никиной мамой, писательницей. У нее как раз книга вышла — новая, про ведьму. Я читала, жутенькая. А Ника и ее мама — как будто вообще другие люди, прикиньте! И Ника нормальная, общалась, как все, с какой-то девочкой из отряда подружилась. И когда ее мама приехала, они все время вместе, как все люди, когда к ним родители приезжают. После встречи все пошли гулять по территории, показывать писательнице, где что у нас есть. А на территории лагеря такой прудик есть, заросший весь, тина, ряска, лягушки орут. Там никто не купался. Просто красиво, типа кусочек природы. И вдруг у писательницы такое лицо становится... Пустое, что ли. Без выражения. Ника ее за руку стала дергать, а та странно заулыбалась и говорит: «Следующую книгу я напишу про водяную нечисть». И совершенно внезапно у Ники начинается припадок. Натурально припадок истерический. Она стала кричать, плакать навзрыд. А мать ее стоит, руки опустила и никак не реагирует, будто это норма вообще. Вожатые нас сразу увели, конечно. Не знаю, что там дальше было, но Ника на следующий день из лагеря уехала, с вещами. Дядя сказал, что у нее нервный срыв. Ее папа из лагеря забирал. Больше я их не видела. Пока было не сильно темно, я по Сониным следам дошла до бани, как обычно, самая последняя. И Лерка, и Соня всегда каким-то образом ухитрялись убедить меня, что им послать сообщение домой важнее. Потому что одна — хозяйка дачи, у нее приоритет. У второй — больной братик. А у меня вроде и ничего нет важного, могу потерпеть. Опять мне краем глаза виделось, что Анисимовна с той стороны забора упорно преследует меня, но, когда я оборачивалась, никого не было. Стала бы старушка прыгать так резво по сугробам! Даже не совсем адекватная. Да и в соседском доме окна уже были темные. Вспомнилась эта Сонькина Никанориха. Бр-р-р... Какой же папаша у Сони гнусный, прямо жалко ее. Да что я все про Соню? А сама? Почему я вечно вхожу в чье-то положение в ущерб своим интересам? Внезапно мне стало так тоскливо, что глаза наполнились противно едкими слезами, а в груди стал набухать твердый давящий ком. Действительно, ничего у меня нет важного, никому я не нужна. Как мама вечно уступает бабушке и трясется над ней, так и я буду с мамой. Одни, не особо интересные... Зачем я вообще притащилась на эту дурацкую дачу? Сморгнув слезу, которая немедленно шлепнулась на экран телефона и расплылась на набранном «все ок», я краем глаза заметила движение в окне бани. Маленькое окошко выходило на протоптанную нами дорожку. Конечно, это было мое отражение (а что еще могло там быть?), но все же я вздрогнула от неожиданности. Действительно казалось, что кто-то лысый, бледнолицый глядел изнутри через мутное стекло. Бледно-серое лицо пялилось тусклыми глазами прямо на меня. Этого не могло быть: баня была надежно заперта, да к тому же завалена нетронутыми сугробами. При всем желании до двери невозможно было добраться, а окошки настолько малы, что туда способен влезть разве что совсем маленький ребенок. Может, это просто тень? Ну какая тень в таких сумерках? И как тень может отступать вглубь, подальше от окна? Да нет, это мое отражение. Аккуратно смахнув с экрана слезную каплю перчаткой, я всмотрелась в банное окно и для проверки помахала рукой над головой. Что-то никакого эффекта. Тогда я включила на телефоне фонарик, чтобы убедиться — мне всего лишь померещилось. Пока наводила на окно луч, тень голой башки медленно скользнула вниз, будто кто-то присел на корточки. Могла это быть моя шапка? Правда, она пушистая и с помпоном. Да и стоит ли это выяснять? Тут мне стало так жутко, что от волнения взмокла спина. Вспомнив наконец-то, зачем вообще сюда притащилась, я судорожно ткнула на значок отправки сообщения, а потом, не дожидаясь маминого ответа, продолжая светить себе фонариком, хотя и не так уж было темно, заспешила обратно в жаркий дом, стараясь больше не накручивать себя и совсем как- то позабыв все обидки. Когда я наконец с удовольствием прижала холодные руки к печке (и тут же их отдернула из-за обжигающего жара), Соня подняла голову от своего телефона и вдруг задумчиво сообщила: — Когда я выливала помои, за мной Анисимовна следила. Я с ней поздоровалась, а она в сугроб спряталась, что ли. И только птица скачет. — Ой, да она всегда там скачет, птица эта. Не разводи тут мистику, — тут же насмешливо откликнулась я, не желая обидеть Соню, а скорее, пытаясь успокоить саму себя. — Помнишь эту из параллели, про которую все говорили? — встрепенулась Лера. — Ее тетка, кстати, сюда ездила отдыхать. Ну, не ко мне на дачу, а тут неподалеку. — Ты про эту Настьку с призраками? —Ага. Она еще до того, как все началось у нее, рассказывала. Мы чего-то на физре разговорились, она на освобождении, и я. Что-то я сказала про Шилиханово, а она: «А, знаю! Это рядом с Шишикино. У меня туда тетя ездила к знакомым отдыхать». Эта тетка у нее язычница, что ли. — А тут язычники есть? Эти самые шишаки? А что они делали в Шишикино, вызывали духа Пушкина? — заинтересовалась я. Но Лерка только пожала плечами. — Так, стоп! Что за Настька? И что у нее началось? — не поняла Соня. — Сонь, ты как в другом мире живешь, — удивилась я. Все про Настю знали, а Сонька как не от мира сего, все мимо ушей. — Да которая с несуществующей девочкой переписывалась в чате, — объяснила Лерка. — В смысле? Кто-то подделывался под девочку? Мы ответили одновременно: — Да. — Нет. Девочки вообще не было. Хотя эта Настя даже ник ее называла, этой якобы девочки. Кто-то гуглил — нет такого. — Как же она переписывалась? Сама себе сообщения, что ли, отправляла? — Ага. — А разве так можно? — Ну не знаю. Как-то так получалось, что она будто бы кому-то отправляла. И пустые сообщения в ответ получала. Уверяла всех, что там целые простыни текста, но там было пусто, просто пустой чат, даже без пользователя. — Да ладно! — Прохладно. Может быть, какой-то баг был. Или кто-то из админов пошутил. — Что-то я сомневаюсь. — Эй, а призраки? Это был призрак девочки? — Короче, у Насти в доме был полтергейст. Она называла его кикиморой. Но потом она от него избавилась будто бы, как раз с помощью этой несуществующей девочки, с которой якобы переписывалась в личке. — В смысле полтергейст? — В прямом! — И фотку своего дома показывала с каким-то окном, про которое никто не мог понять, есть там занавески или нет. Еще она говорила, что существуют типа переходы, по которым передвигается нечистая сила. Если построить на этом месте дом, то там будет твориться всякая чертовщина. Обычно такие переходы закрывали храмами, но не всегда. И будто эти переходы между собой связаны, и в каждом старом городе есть такие дома-близнецы, где скрываются двери в переходы, по которым шастает нечисть. — О, вот это интересно! Значит, и в Шилиханово такой дом можно найти? Было бы круто всего лишь открыть дверь и сразу — раз! — оказаться дома, — размечталась Соня. — Круто, если ты нечисть. Но хотя все знают, что ты кикимора, ничего такого тебе не светит, — съязвила Лера. Сонька надулась. Валерия, скорее всего, не имела намерения обидеть подругу, но прозвучало действительно так себе. София и так напрягалась из-за своей внешности, ей вечно мерещилось, что у нее жуткий нос, нескладная фигура, что она хуже всех выглядит. — А Шилиханово такое старое? — поспешила разрядить обстановку я. — И как можно место перехода определить? — Да откуда мне знать! Главное, что это точно не мой дом, — с нажимом и слишком громко рубанула Лерка. И тут мы непроизвольно подумали об одном и том же. Трудно было этого не понять. Нет, что за ересь! Конечно, никакого перехода тут нет! Дом строил дядя Максим, за всем следил. Не может тут быть ничего потустороннего. И нигде не может быть. — Она, эта Настя, того? — наконец уточнила Соня, нарушив тишину. Не знаю, с чего она сделала такой вывод, сама же собиралась пользоваться переходами для нечисти. — Фиг ее знает. — Лерка посмотрела на меня, но я тоже только плечами пожала. — Вроде бы нормальная. Только чрезмерно зациклена на тете своей. Она ведь уже съехала от них, а Настя все успокоиться никак не может. — А тетя у нее, к слову, типа Леркиной, — подхватила я. — Странные обе. Прости, Лер, но вот реально. Подруга не обиделась и только закивала, подтверждая мои слова: — Да, нельзя людей по их теткам судить. Но я от своей не так завишу, как Настька — от своей. Я помню, еще в началке говорили, что тетка надоумила ее всех обидчиков проклинать. Она и прокляла, да только над ней все посмеялись. — А она что? — Заревела... Короче, все решили от нее отстать, раз она такая недотрога. Но потом она вроде исправилась. До этой переписки... — Так в фильмах ужасов только бывает, — авторитетно констатировала Сонька. — Будто на том конце дьявол сидел и набирал. Или дух убитой девочки. Мне почему-то стало неуютно. Наверное, потому, что мы эту Настю лично знаем. Ну странная. Так все мы странные на свой лад. Но представить, что она общалась с духом убитой девочки... Бр-р-р! Но Соня уже переменила мнение: — Скорее всего, Насте просто внимания не хватает, вот она и напридумывала все. А вы купились. Вот ты, Анька, вечно в мистику ударяешься. — Да ничего я не ударяюсь! — Правильно. Она только один раз ударилась, и с тех пор всегда такая, — расхохоталась Лера.