Ну не знаю, правда или нет, но потом мне мама как-то вскользь рассказала, что именно в тот день неприятная история приключилась из-за Никанорихи. Будто она так по всей деревне прошлась и, кого сумела из малышни, сманила на улицу и в туман увела. Неизвестно, зачем и куда, но на нее со стайкой чужих детей случайно натолкнулся пастух. Он из-за тумана решил скот обратно загнать, а так вышло, что вместе со скотом и детей обратно привел. А старуха быстренько у себя дома заперлась и несколько дней носа на улицу не высовывала, даже дверь не открывала. И вышла, только когда родители этих детишек успокоились. Во всяком случае, больше за все время, что я у бабы Нины гостила, Никанориха к нашему забору не подходила, и я держалась поближе к дому. А папаша мой так и не приехал... Мы помолчали. Папаша у Сони был больным местом, и мы ее все жалели. Поленья в печи словно шипели о чем-то, и их бормотание не добавляло уюта. И тут Лера тоже вспомнила историю — про Никанорову. — Помните, как я несколько раз летом в лагере отдыхала, в котором мой дядька — директор? У нас в отряде была такая девочка Ника, дочка одной известной писательницы подростковых ужастиков. У них фамилии разные, и она не особо распространялась о своем родстве, потому что ей сразу начинали завидовать, доставали вопросами: «А как это, быть дочерью писательницы? А наверное, круто! А про что будет следующий ужастик?» Она всегда отвечала уклончиво, предпочитала отмалчиваться. На вопрос про книжку, правда, один раз ответила, что про ведьму, которая крадет души. Мы все думали, что она так себя ведет от зазнайства. И я так думала, пока однажды совершенно случайно не застукала ее. Она совсем ночью, когда думала, что все спят, позвонила кому-то и тихо-тихо в трубку прошептала: «Мамочка, я очень по тебе скучаю! Я очень люблю тебя, мама!» Ну ясно, что никто ей там не отвечал, и она вызов сбросила и плакала потом в подушку. Это не мое было дело, я никому и не сказала. И что-то она совсем не рада была, когда вожатая такая влетела счастливая: в лагере организовали встречу с мамой Ники! Прямо скажем, совсем кислая была. А мама ее такая веселая оказалась, совсем не похожа на свою надутую дочь. И рассказывала обо всем интересно, и на вопросы смешно отвечала, и обнималась, и охотно фоткалась со всеми, и книжки подписывала. А кому-то даже на футболке расписалась. Нам очень понравилось. Но они с Никой этой вообще как чужие люди были. Писательница даже ни полслова про нее не сказала. А потом Сашка такая прибегает к нам, глаза круглые: «А Ника точно ее дочка?» Оказывается, когда уже все разошлись, а Сашка свою кепку посеяла и под стульями ее искала, эта Ника решила, что уже никто не слышит ее, и подходит такая к столу, где мама раздавала автографы, и встала прямо перед ней. И они так друг на друга смотрели недобро, как враги. И Ника, прикиньте спрашивает: «Когда вернется моя мама?» Писательница ей в ответ так зло, что Сашка аж поразилась: «Ты же знаешь правила. Когда допишу про себя книгу, тогда и вернется». И Ника, представляете, вдруг говорит: «А что, если я допишу ее?» И тишина. Сашка тихонько посмотрела, а эти две, мать и дочь, стоят и молча друг на дружку смотрят. И Сашка слиняла оттуда. Вожатая сказала, что совершенно точно это Никина мама, тут вообще однозначно. И знаете, что странно, когда писательница уезжала из лагеря, все вышли ее провожать, так она вдруг Нику из толпы вытащила, обнимает, целует, говорит, что скучает очень. А Ника стоит, как кукла, с полным равнодушием и даже злорадством. Даже не дождалась, пока мама в машину сядет, ушла в корпус. Ника и раньше не особо разговорчивая была, но все же нормальная, а тут только сидит и на планшете что-то пишет, пишет. И какая-то недобрая стала. Даже неприлично. Девочки из нашей комнаты прочли в интернете, что у Никиной мамы творческий кризис. И что она связывает его с долгой разлукой с дочерью. Хотели посочувствовать Нике, а та сидит на своей кровати и злорадно улыбается, будто ей эта новость нравится. Неприятная стала, короче. Но зато классно рассказывала страшилки. Я до сих пор помню одну, про старушку. История про одинокую старушку в больнице, про которую шутили, что она ест медсестер. Молодая медсестра тоже так шутила, пока однажды ей не выпало ночное дежурство. И звали-то ее на старинный лад — Никанорова Матрена Саввишна. Одинокая старушка. В больницу ее привозили соседи, но потом не навещали. А та вроде и не ждала никаких посетителей. Несмотря на самый обыкновенный, безобидный вид и незапоминающуюся внешность, Матрена Саввишна вызывала какую-то подспудную, необъяснимую неприязнь. Даже не так. Не неприязнь. Находясь рядом с ней, медсестры не могли избавиться от ощущения затаенной опасности, словно надо быть постоянно начеку. Они всегда между собой шутили над этим, посмеивались, но внутренне сжимались и всячески оттягивали момент, когда надо было идти в палату к Никаноровой. Старались даже вдвоем приходить, хотя правилами это запрещалось. И процедуры все проводили максимально быстро, практически не раскрывая рта. И даже в самую жару перед посещением старушкиной палаты медсестры под разными предлогами надевали халат с длинными рукавами. Особенно когда Никанорова оставалась в палате без соседок. Сестры один раз обсудили это между собой в ординаторской и по умолчанию больше тему не поднимали. Потому что Матрена выжидала, когда жертва окажется совсем близко, причем будет настолько занята, что не сможет отойти или отдернуться, и хватала - ледяной рукой с костистыми тонкими пальцами вцеплялась мертвой хваткой в не прикрытое одеждой запястье или даже предплечье медсестры. Так, что оставались долго не проходящие пятна, будто от экземы. В эти мгновения невыразительное старческое лицо Матрены внезапно неуловимо менялось: хищное, жадное... голодное. Она будто пожирала, пила глазами, тянулась. «Прекратите немедленно! Я скажу главврачу!» И она тут же опадала, обмякала, даже глаза закрывала. Будто и не было ничего. Только наглое удовлетворенное выражение лица. А у медсестры потом начинался озноб, крутило, как перед началом болезни. И хорошо, если домашние есть, потому что не меньше недели потом мерещится, что Никанорова рядом стоит и хочет обнять. И на спине боишься засыпать, потому что страшно, что глаза внезапно среди ночи откроешь, а она над тобой нависла своим жадным голодным лицом. Но если одеждой прикрыто, то никого не трогала. Безучастно смотрела в одну точку, пока у нее измеряли давление или брали кровь. И не подумаешь ничего дурного, если не знаешь. Жаловались, конечно, старшей сестре. Та проводила с Никаноровой беседы, мол, прекратите. Матрена Саввишна смотрела недоумевающе, даже плакала. Со старшим медперсоналом она никогда себя неподобающим образом не вела. Адекватная, тихая старая женщина. Раз-два в год она попадала в больницу. Можно же перетерпеть. Приноровились в конце концов. Начали шутить, что одинокая старушка ест медсестер. Главное, новеньких предупредить, чтобы всегда были прикрыты руки. Там рукав, тут перчатки — не во что вцепиться. Лара тоже смеялась вместе со всеми. Месяц уже работала, когда Никанорова поступила в очередной раз. Лето выдалось жарким, в палатах настоящее душилово. Ларе сразу все байки рассказали, так что она была готова. «Ест медсестер». Смеялась, оценив шутку. Но Матрену Саввишну положили в палату к еще одной бабушке, которую постоянно навещали то дети, то внуки. Халат с длинными рукавами Лара, конечно, надевала. Полистала историю болезни: старушка была вроде не заразная. Но раз уж тут, в отделении, было принято относиться к этой бабульке с такими предосторожностями... Ничего, не напряжно. Пару раз Лара про халат забывала, и ничего такого не произошло. Ну ладно, положим, она просто градусники раздавала, и соседка у Никаноровой сильно общительная попалась, рот не закрывала. Лара на Матрену и внимания особо не обратила тогда. А тут соседку Никаноровой выписали. А у Лары ночная смена как раз. Зачем только эта милая старушка накануне выписки, узнав про ночное дежурство, Лару в коридоре поймала и сердечно пожелала: «Держись, деточка»? «Дурацкие суеверия», — возмутилась про себя Лара, но вежливо поблагодарила за совет. Та явно не хотела пугать. Или, может, она просто так сказала, а Лара себя уже потом накрутила, после того как в ординаторской ей напомнили правила безопасности. Может они так новичков проверяют на вшивость? Ну глупости же. У Лары уже были ночные дежурства. Ничего ужасного. Обычно пожилые пациентки тихие, стесняются медсестер беспокоить, даже когда совсем плохо. Проверишь тяжелую палату и сидишь, документы заполняешь, салфетки крутишь или в телефоне тупишь. Если уж совсем невмоготу, в ординаторской на кушетке подремлешь. Может, кто знакомый забежит проведать, если смены совпадают. На вечернем обходе Лара смалодушничала. Непрофессионально. Если бы кто из врачей или старшего медперсонала застукал, влепили бы выговор. Но никто не узнал. Приближаясь к палате Никаноровой, Лара так накрутила себя, что попросту струсила. Отсюда и эта странная дрожь, и тянущее чувство надвигающейся опасности, и озноб, хотя на улице жара, а в помещении душно. Ее хватило только на то, чтобы заглянуть в палату через приоткрытую дверь и убедить себя, что со старушкой все в порядке. Вроде бы спит, не жалуется. На самом деле Матрена Саввишна молча лежала на своей койке с открытыми глазами и жадно смотрела на дверь. Но Лара предпочла об этом не думать. Уже перевалило за час ночи. Лара сидела на посту и читала забытую кем-то из медсестер книжку. Какой-то романтический детектив. Обычно Лара такое не читала, фыркала пренебрежительно, но сейчас не перед кем было выпендриваться, а чтение внезапно увлекло ее. Немножко наивная и слегка приторная история притупляла противный голосок тревоги. Особенно когда знаешь, что из медперсонала ты на этаже сейчас совсем одна. Хотя летние ночи короткие и вроде по-настоящему темно в городе не бывает, Ларе вдруг показалось, что лампа на сестринском посту — единственный светлый островок среди удушающей темноты, а изредка врывающийся в приоткрытое окно ночной ветерок несет не свежесть, а пробирающий сырой холод. И занавески колышутся совсем не в унисон сквозняку. Хорошо еще, сестринский пост представлял собой небольшую конторку с выходом с одной стороны, так что сзади и с одного бока Лару защищали стены. Никто не мог подкрасться к ней неожиданно. А за книгу Лара взялась, потому что перед этим так активно смотрела развлекательные клипы, что съела всю зарядку на телефоне, и теперь он лежал, прикованный шнуром к розетке. Ну а книга точно не отключится в самый неподходящий момент. Видимо, романтически-детективная история увлекла Лару гораздо больше, чем она предполагала. Потому что, совершенно случайно вскинув глаза, Лара вздрогнула всем телом от неожиданности, встретившись взглядом с Матреной Саввишной. Старушка стояла прямо перед медсестрой, их разделяла только конторка. Стояла и в упор пялилась на Лару, буквально пожирала глазами. И лицо у Никаноровой было такое жуткое — ничего не выражающее и одновременно хищное. Сколько времени она так стояла? Как ей удалось настолько бесшумно выйти из своей палаты и добраться до поста? Едва справившись с собой, Лара попыталась придать голосу строгости, чтобы не выдать страх: «Что случилось, Матрена Саввишна? Вам нужна помощь?» Никанорова будто ожила. Но совсем не так, как ожидалось: старушка словно проснулась и поняла, зачем она здесь. Да она сумасшедшая! Обыкновенная сумасшедшая. Только вот из Лариной головы вылетели все советы, как вести себя с умалишенными. А ведь их специально обучали! Единственное, что могла девушка, так это повторять: — Возвращайтесь в свою палату! Никанорова начала улыбаться. Неприятная гримаса медленно растягивала морщинистые губы. По рукам Лары побежали мурашки, будто обдало ледяной водой. И это в летней невыносимой духоте! Девушка внезапно с ужасающей ясностью поняла, что на ней форменная рубашка с короткими рукавами. А халат спокойно себе висит в ординаторской. Матрена, не отрывая от медсестры взгляда и все так же плотоядно улыбаясь, медленно двинулась вдоль конторки. Только не в сторону своей палаты. Теперь сестринский пост совсем не выглядел таким защищенным. Напротив, он оказался ловушкой с единственным выходом, к которому сейчас и направлялась жуткая старуха. Надо было во что бы то ни стало опередить ее. Лара вскочила, запоздало подумав, что хорошо бы схватить что-нибудь подходящее в качестве оружия, и метнулась к проходу. Старуха уже совсем не выглядела божьим одуванчиком, с которым справится любой взрослый человек. Возможно, это была игра теней, но Никанорова словно выросла на голову и прибавила в плечах. Игра теней? Какая игра теней, если человек не отбрасывает тени? Как такое вообще возможно? «Она ест медсестер». — Вам нельзя сюда! — уже не стесняясь визгливых нот в своем голосе, громко вскрикнула Лара. И в этот момент старуха схватила ее за голую руку. Незащищенную кожу прожгло насквозь, но не огнем, а холодом. До самых костей, будто кислотой. Лара хотела вырваться, но рука, в которую вцепилась страшная бабка, словно лишилась мышц и костей. Так бывает, когда конечность затекает. Надо всего лишь восстановить кровоснабжение. Только сейчас онемение стремительно распространилось на всю руку, потом на плечо, как гангрена. Лара не могла оторвать взгляд от старушечьих глаз — черных, проваленных, бездонных дыр. Никанорова ела Лару. Жадно пожирала глазами, только не в переносном смысле, а буквально. Чавкала, захлебывалась. Лара последним угасающим усилием воли попыталась дернуться прочь и крикнуть, позвать на помощь. Но из открытого рта не донеслось ни звука, голосовые связки свело. Хотя про себя девушка истошно кричала от страха, от боли. И в этот момент на всем этаже отключился свет. *** До сих пор не найдена молодая медсестра Лариса П., пропавшая во время ночного дежурства в местной больнице. Девушка оставила на рабочем месте все личные вещи, включая деньги и смартфон. Следов борьбы не обнаружено. Друзья и коллеги характеризуют Ларису как добросовестную, любящую свою работу и не склонную к импульсивным поступкам. По нелепой случайности пленка видеокамеры оказалась повреждена при внезапном ночном скачке электричества именно в момент пропажи девушки. На последних сохранившихся кадрах Лариса П. спокойно читает книгу на сестринском посту, потом внезапно встает, и на этом видео обрывается. Это событие совпало со смертью одной из пожилых пациенток отделения. Следствие отрицает связь между двумя событиями и отказывается поддерживать суеверные слухи. Меня аж передернуло от этой истории. — На придумку что-то совсем не похоже. — Именно! — кивнула Лера. Сердобольная Соня интересовалась другим: — А что с этой Никой потом стало, не знаешь?