— Типа. Я сдуру решила дорожку почистить и калитку оставила открытой, пока лопату уносила. Она и прискакала — тут как тут. Когда успела, главное! Встала на пороге, то есть у ступенек, и болтает, болтает. Блин, и в дом не идет, и не уходит. Пришлось из вежливости на пороге стоять, слушать ее... Так, надо в вазу поставить. То есть в банку. Вот эти в банку, а эти обломать и сжечь в печке. Я даже не успела возмутиться тем, как ловко Лерка распорядилась: это хорошо, это сжечь. Сама бы попробовала хоть одну ветку отломать! - Ты ее хоть в дом пригласила? — Соня, как всегда, помнила о приличиях. — Ну я как бы и не хотела. Зачем опа мне здесь? Но она и сама попыток никаких не делала. Ушла, только когда я сказала, что вы сейчас вернетесь. Да и Вадимка тут вертелся. Прикиньте, прибежал и сел чуть ли не между мной и Анисимовной. Она аж попятилась. — А, вот он куда от нас сбежал! Анисимовна интересное хоть что рассказывала? Или бредила? — Ну как... — Лерка усмехнулась. — Интересно бредила. Травила всякие байки. К себе зазывала: «Приходи, пока твоих девок нет. Без девок, без девок!» Лера так похоже передразнила Анисимовну, что мы с Сонькой покатились со смеху. — Что ж ты без девок не пошла? Она бы тебя сожрала, — радостно предположила я. София с серьезным видом поправила: — Сожрала бы нас. Мы более пришлые, чем Валерия. — Ой, да ладно. Разве ведьме не все равно, кого жрать? — усомнилась я. — А ты зря смеешься. Про нее местные вообще такую ересь несли! Что она ворует у беременных из живота младенцев. — Чего?! — Мы с Софией будто тренировались хором разговаривать. — А того! Обращается сорокой и ворует. А вместо младенца, ну, плода, сует деревяшку или какую-то другую дрянь. И типа выкидыши из-за этого. Мы с Сонькой обалдело уставились на Леру, а потом опять обе одновременно нервно захихикали. Смешного маловато, но удержаться не могли. И тут же прекратили веселье, когда прямо над нами застрекотала сорока. — А разве сороки па зиму не улетают? — спросила Соня. — Да не, ты что! — не очень уверенно, но сразу откликнулась я. Сорока опять застрекотала и перепрыгнула на ветку пониже, поближе к нам. — И кто вообще до такого бреда додумался? Про воровство из живота? И главное, на фиг оно им надо? — Так, погоди. Лерка, а она тебе что втирала-то? Как воровать младенцев? — Какое там! В основном про то, что надо вести себя правильно, чтобы недобрые силы не напали. Вы, кстати, не забыли, как не надо делать? — Что ты! Разве можно забыть то, что никогда не знал! — саркастически воскликнула Сонька. — Во-во, Анисимовна так и сказала, что твои шуточки до добра не доведут. — Лерка нахмурилась. — Типа зимой молоденьким девушкам лучше под замком сидеть и выходить только при крайней необходимости. А не то набегут всякие такие и утащат под лед. Будто бы каждое лето кого-то да утянут, а зимой потише, но все равно надо беречься. Дачники пропадают. Хотя Анисимовна не говорила напрямую, что это именно здесь происходит. Да и родители знали бы или слышали, если бы что случилось. Мама моя обычно всегда пересказывает такие деревенские сплетни, а потом говорит: «Да ерунда все это!» — Она не про себя, случайно, рассказывала, Анисимовна-то? Что дачников уничтожает? — уточнила я. Лера непонимающе посмотрела на меня, и я сразу вспомнила, как отказалась пить из поганого колодца. И как Анисимовна на меня Леркиному папе жаловалась из-за этого. — Да господи! Ну конечно не про себя! — решительно прервала паузу Соня, за что я ей была очень благодарна. Моя бабушка, хотя и утверждала, что не суеверная, постоянно проделывала какие-то манипуляции с заговорами на удачу, счастливыми монетками и прочими оберегами. В кошельке она носила подаренную кем-то маленькую глиняную мышку, чтобы водились деньги. И действительно, пенсию регулярно получала, только никому не удавалось убедить ее, что это не заслуга денежной мыши. «Если странного человека увидишь, кто-нибудь тебе в магазине или на улице что-то скажет недоброе, а ты сразу ему: «„Твое дело — тебе в тело!“», - учила она меня. В первом классе я, проникшись бабушкиными наставлениями, постоянно себе под нос бубнила эту присказку, даже в ответ на вопросы кассирши в ближайшем магазинчике, пока мама меня не высмеяла. Но бабушке она почему-то ничего не говорила. Вот и сейчас я подумала, не попробовать ли таким образом защищаться от Анисимовны. И уже девчонкам хотела сказать, но пристыдила сама себя. Из стопки на растопку Мы так боимся того, что скажут о нас другие люди, что чаще всего молчим, когда следует кричать. Потому что воображаем себя недостаточно умными, недостаточно важными для других. Молчим, особенно когда происходит что-то из ряда вон выходящее. Но нам кажется, что лучше перетерпеть. Лучше придумать себе кучу отмазок, только бы остаться в привычном окружении, только бы пас не отвергли, не оттолкнули. И все молчат. Молчат даже с теми, кого считают хуже себя... Еловые лапы, которые мы с Соней приволокли из леса, в тепле распушились и выглядели уже не такими ободранными. Правда, пришлось ветки укоротить и проредить, чтобы добиться нужного результата. А остатки мы закинули в топку. По дому сразу поплыл аромат еловой смолы, вкусный, одуряющий. Я обернула ветки для надежности в газетный лист, потому что они оказались свежее, чем мы думали. Какая же интересная макулатура у Лерки на даче! Летом никому из нас и в голову не приходило копаться в этом бумажном хламе на растопку, тем более читать его. Мы вообще на даче не читали, что уж там говорить. А как много всяких статей о паранормальщине среди всех этих лунных календарей садовода-огородника и способов выращивания гигантских огурцов. Никогда бы не подумала, что Леркины родители станут хранить у себя такое чтиво. Из стопки на растопку Я иногда за соседским ребенком приглядывала, мальчиком Витей четырех лет. У него мать совсем молодая была, просила ни в коем случае ее тетей не называть, только Лидой. Не знаю, были ли у них другие родственники, но соседнюю с нами дачу они вдвоем занимали , и ни разу никто не приезжал их навестить. Изредка, раз в одну-две недели, Лида уезжала в город по делам ненадолго и просила меня за денежку посидеть с Витей. Это был совершенно беспроблемный ребенок, и возможность подзаработать меня только радовала. Правда, родители запретили мне брать у Лиды деньги, и мы договорились, что они сами будут мне нужную сумму давать, потому что у молодой одинокой мамы каждая копейка на счету. Мне, собственно, было по барабану. Мы с Витей ладили. Дашь ему поесть, что Лида оставила, мультики включишь, иногда какую-нибудь книжку почитаешь или машинки погоняешь с ним. На горшок он сам ходил, тут я вообще не парилась. Короче, главное было следить, чтобы он не поранился и за калитку не выбегал. Так что я большую часть времени качалась в гамаке, натянув наушники, и покрикивала изредка: «Витя, не уходи от меня далеко!» Все. Сначала он меня стеснялся, понятное дело. Но потом осмелел, стал рассказывать какие-то тайны свои, про любимые игрушки, про героев мультфильмов. Я слушала вполуха, кивала, улыбалась. Однажды Витя совсем доверительно меня спросил: «А ты тоже дружишь со смешным дядей, который в моей комнате живет?» Понятное дело, я слегка напряглась. Потому что Лида вообще никого к себе не водила, общалась только с нами и еще с пожилыми тетушками на нашей улице. Да и вообще с дядями у нас в дачном поселке было плоховато. Пара пенсионеров, мой папа и еще один мужчина из дачников, который весь день ковырялся в своем гараже. — Смешной такой дядя со змеей на шее. Мне язык показывает. — И Витя старательно высунул язык, чтобы изобразить этого самого дядю. Будто бы, когда мама уезжает или уходит к соседям, приходит смешной дядя со змеей и шутит с Витей. Тут я сообразила, что малыш просто фантазирует, и поддержала игру: мол, нет, со мной дядя не хочет, наверное, дружить. И точно, Витя мне даже его показывал: приводил в свою комнатку и тыкал пальчиком куда-то в сторону шкафа: «Смотри, вот же он стоит!» Я честно говорила, что ничего не вижу, но Витя огорчался до слез. Поэтому я предпочитала в эту игру не играть, чтобы не обижать малыша. Ну и пару раз мы про этого дядю разговаривали и смеялись и над змеей, и над высунутым языком. Пока в очередной раз Витя не показался мне слишком грустным. Оказалось, что дядя перестал быть смешным, и Витя боится оставаться один. — Он просит на стульчик встать, как когда я Дедушке Морозу стихи читал. А я не хочу! Мне мама не разрешает так играть. Я согласилась, что это нехорошая затея, а Витя молодец. Но что-то в этой игре в воображаемого дядю мне разонравилось. Ни разу я ни родителям, ни Лиде про этого дядю не рассказывала, считая ерундой, а тут подумала, что напрасно. Когда пришло время дневного сна, Витя вопреки обыкновению закапризничал и стал проситься ко мне на гамак поспать, потому что не хочет играть с дядей. Тогда я решила использовать старый проверенный способ: пойти в комнату вместе с ним и доказать, что никакого дяди со змеей там нет. Что это дурацкая выдумка, а Витя уже достаточно взрослый мальчик, чтобы самостоятельно прекратить ее. Я думала, что это непременно сработает. Витя мне совершенно доверял. Хотя и всхлипывал, но взял за руку и пошел в свою комнатку. Правда, когда я решительно распахнула дверь, он на пороге затормозил и сильнее сжал мою ладонь. И я с непонятным волнением ощутила, как мгновенно вспотела его ручонка. Так жалко стало малыша. Обычная детская - светлая, с незамысловатой люстрой под потолком на массивном крюке, минимум мебели: кроватка, старый шкаф, в углу - коробка с игрушками и маленький столик со стульчиком. Шкаф хозяйский, принадлежит владельцам дачи, а детскую мебель Лида привезла из города. С хозяевами дачи я никогда не встречалась, они, кажется, еще до моего рождения начали дом сдавать. Вроде бы бездетная пара, которая унаследовала участок от дальнего родственника. Честно говоря, до Лиды с Витей мы с соседями и не общались никогда. Ну, поздороваешься, конечно, если увидишь, а так каждый сезон - новые люди. – Ну так где он? - как можно ласковее спросила я Витю, убедившись, что комната пуста и выглядит абсолютно как обычно. Мальчик снова показал пальчиком на шкаф, а сам не только прижался ко мне, но и немного на руке повис, чтобы меня притормозить. Я аккуратно высвободилась и спокойно прошла через комнату к окну, выглянула на улицу, потом опустилась на коленки и заглянула под кроватку, чтобы показать, что бояться нечего и никого постороннего нет. И все это с улыбкой на лице, потому что Витя продолжал стоять на пороге и следил за мной с таким несчастным, испуганным лицом, будто вот-вот заплачет. Напоследок я открыла шкаф, на который Витя показывал, даже пошарила по полкам, немного разворошила одежду. — Видишь, ничего нет, - бодро отрапортовала я, закрывая обе дверцы. И тут мой взгляд упал на лаковую поверхность шкафа. Она была светло-коричневая и, освещенная солнцем, очень хорошо отражала комнату, как чуть мутное зеркало. Вот в это самое зеркало я совершенно четко увидела за своей спинои отражение висящего посреди комнаты мужчины. Как раз там, где должна была находиться люстра. Тело обмякло и чуть покачивалось. Язык у него был высунут, потому что горло обвивала толстая веревка, другим концом прикрепленная к потолочному крюку. — Надо этого беднягу еще накормить, Вадимку. — Мне внезапно вспомнился пес, и точно так же внезапно стало его жалко. —У нас курицы навалом. Поделимся, — кивнула Лерка. А София одновременно с ней противным сомневающимся голосом протянула: — Даже боюсь представить, чем ты там задумала этого пока еще живого пса отравить. — Да почему сразу отравить-то? — Потому что это в твоей натуре. — Ты что! Я добрая! — обиделась я. — Аня у нас доброй вдруг стала, — делано удивилась Сонька. — Ну и что? Что в этом такого? — еще больше обиделась я. — А тебе завидно? Хочешь, за компанию тоже будешь доброй? — Нет уж, спасибо, Аня. Такой доброй я быть не хочу! — замахала руками Сонька. — Я и так очень добрая! — Ага, — припомнила я. — А кто хотел, чтобы ее причислили к лику святых при жизни, чтобы развернуться и всем показать?