Сколько лет, сколько зим — действительно. Если ты хочешь знать, почему я убегал, приходи в одиннадцать вечера в Безлунный театр. Одна. Строго одна». И убористая подпись: «Гординиус Сай, Волшебник». Едва я дочитала письмо, оно загорелось у меня в руках. — Всё нормально? — спросил Лиссай. — Да. А вы… Вы можете пойти к ребятам один? И сказать им, что я потом приду? Принц кивнул и, не прощаясь, пошел прочь, такой уставший и найденный в своём белоснежном худи. Головой он крутил так отчаянно, что никто не подумал бы на него, как принца. Зевака, турист, путешественник… Им он, впрочем, и был. ГЛАВА 18. Песни, время, рощи и костры Весь мир — театр, но сценария не дали; ни режиссерам, ни актёрам. Зато зрителям — томатов — от души. Приписывается хранителю Теннету в его любимой роли Анте Давьера, предпринимателя Место встречи с Гординиусом находилось неподалеку от Мшистого квартала. Прикинув время, я побежала домой. В коридоре меня встретил Марах: филин ужинал — как всегда, возле мышиной норы. Оттуда доносился траурный писк. Из клюва уже ничего не доносилось, кроме хруста тоненьких костей. — Марах! — ахнула я. — Наш дом — свободная от убийств территория! — Ху ху ху? — ехидно уточнила птица, глядя на то, как я в чашку наливаю «суррогат» из банки. — От убийств, а не от крови! — строго подчеркнула я. — Пх, — сказал Марах и стал лапкой скрести по стене — требовал добавки. Добавка, визжа, удалялась… Прихлебывая кровушку, я убеждала себя, что делаю это только из соображений безопасности — мало ли, на что способен Гординиус? Однако, конечно, вечер с принцем и тоска по магии — тоска неожиданная, незваная, эдакий комплемент от повара человечьих чувств — сыграли свою роль. Когда по венам, будто ртуть, разлилась энергия бытия, я провела краткий инструктаж: — Унни! Сегодня, кто бы обо мне ни думал — ты меня никуда не выдергиваешь. Никаких Прыжков. — А если опасность? — Визжим, кусаемся, боремся — но не Прыгаем. В следующий раз на море я хочу оказаться в купальном костюме — и только так. Договорились? — Мур-р. — Отлично. А теперь бежим — нельзя опоздать! И я почти кубарем скатилась с крыльца — под гулкое, веселое, сладостное своё сердцебиение, любимую песнь каждого живого существа. * * * «Безлунный» был старинным амфитеатром, который прятался в кленовой роще, заселенной нимфами, и славился двумя диковинками, что придавали ему статус «очаровательного». Во-первых, зрителей просили облачаться в маскарадные костюмы. Во-вторых, им раздавали так называемые «амплуарии», которые заставляли гостей участвовать в пьесах наравне с актерами. К театру — для нагнетания обстановки — вели узкие, намеренно петлявшие тропинки, подсвеченные россыпью волшебных цветов. Спектакль начинался как раз в одиннадцать, и я хихикала над разряженными гостями, которых встречала по пути. Тут были изысканные наяды, мрачные некроманты, рыцари, упыри и феи-фальшивки (размером с человека, ага). Вон, кто-то даже оделся под короля Сайнора… Когда я вышла на площадку перед амфитеатром, ко мне порхнула нимфа-служительница: невесомая и томная в прозрачных летящих шелках. Говорят, некоторые приходят в театр поглазеть на них, а не за искусством. — Амплуарий для госпожи! — пропела нимфа и вложила мне в ладонь стеклянный желудь. — Я не гость, — воспротивилась я, но поздно. Желудь уже раскрылся, как шкатулка, и волшебная пыльца, взмыв спиралью, влетела мне в ухо: «Твоё амплуа сегодня — Певица; желание внутри подскажет, когда начать,» — прошептала пыльца. Мда. Неловко вышло! На спектакль я не пойду, а значит, Певица не вступит в пьесу в назначенный момент. Ладно, авось, сымпровизируют без меня. Я встала под ярким маг-фонарём — так, чтобы Гординиус увидел меня и понял, что я соблюла условие — пришла одна. Я старательно тянула шею, пытаясь углядеть волшебника, когда сзади раздался знакомый бесцветный голос. — Я и не знала, что вы любите театр, Тинави. Неужели хоть у кого-то в департаменте есть вкус? Резко обернувшись, я решила, что сошла с ума: Селии там не обнаружилось, зато в кругу света подле меня стоял… Ходящий. Золотой балахон, золотая маска, посох. Я обомлела. Теневик засмеялся — все тем же тембром, никакого искажающего аппарата: — Не пугайтесь. Нарядиться Ходящей — моя придумка. Своеобразный способ борьбы с прошлым. Селия подмигнула мне сквозь прорези в маске. И да, если присмотреться, видно: костюм театральный. Подделка. Но вот на расстоянии… Я панически оглянулась: Гординиус? — Кого-то ждете? — дружелюбно спросила Селия, и вдруг, войдя в роль, стала хищно, как стервятник, оглядываться. — Ее? Или его? — палец в перчатке ткнул в парочку случайных гостей, имитируя «обвинительные» повадки теневиков. И в тот же момент я увидела Горди. У меня аж пальцы на ногах зашевелились. Катастрофа! Волшебник стоял у входа в амфитеатр, и вся его поза сквозила злостью и страхом: «Предательница!». Я тяжело сглотнула: оказаться зажатой между Селией, с которой у нас только стали налаживаться отношения, и которая впервые показывает себя… человеческим существом, то есть подставляет обнаженный бок — нельзя ударить пренебрежением; и Гординиусом, за которым я бегаю уже неделю — это какое-то тотальное невезение. Меж тем, Горди развернулся и стремительно пошел прочь своей знаменитой походкой — так ходила бы фея, разучись она летать. В тот же момент громко зазвенел колокольчик, приглашая гостей к арене. Заждавшаяся публика с готовностью кинулась занимать лучшие места — и поглотила волшебника. — Подождем, пока пройдут нетерпеливые? — предложила ассистентка шефа. — Нет, мне надо СЕЙЧАС! Но вы СУПЕР, Селия! — взвыла я, кидаясь в гущу людей. — Ах, вы настолько любите театр?… — удивилась коллега. Но голос у неё был довольный. Кто ж не любит комплиментов. Минут десять я бегала по окрестностям кленовой рощи, вопя: «Горди-и-и! Это случайность, я пришла одна-а-а-а! Клянусь!», но никто, конечно, не откликнулся. Не считая парочки дриад, которые вылезли из деревьев в ночных сорочках и витиевато пожелали мне долгих лет счастья и здоровья (нет). — Продолбали мы наш шанс на тайну, милая унни, — наконец, вздохнула я и грустно опустилась на пенёк. Умолкнув, я впервые за это время прислушалась к тому, что происходит у меня внутри. А там… А там звучала музыка. — Ля-ля-ля, ля-ля-ля… — беззаботно напевали теневые блики на мотив знаменитой песни «Танец в лунную ночь». Я озадаченно моргнула: что за ерунда? — и тотчас поняла, что уже мои губы противоестественно открываются, вознамерившись, страшное дело, петь. — О, прах! — хотела сказать я, доставая из кармана желудь-амплуарий. Но получилось: — Оп-пра-ра-ра-ра-ля! Оказывается, ты становишься зомби, даже если не дошел до спектакля. В голове исчезло всё привычное, и воцарилась песня. Не прошло и минуты, а мы с энергией унни уже хором пели и плясали, слегка марионеточно, попеременно врезаясь в кусты и сваливаясь в овраги. Когда луна поднимается над лесом — Свежа, весела и почти кругла, Все выходят на улицы,