И танцуют на улицах — Не стесняясь и полною грудью дыша, Все танцуют в лесу, пляшут все под дождем, И тепло, беззаботно, светло будто днем Лужи, деревья, сны, облака, Птицы, олени, белки да я. Магия амплуария профессионально овладевала сердцем. Не в силах сопротивляться, я щелкнула пальцами, потратив капельку кровавой унни, и музыка тотчас заиграла наяву: прямо из воздуха сплетались звуки трех клавесинов, барабана и, конечно, звезды вечера — треугольника. Все выходят на улицы, И танцуют на улицах… Тряся головой, как сумасшедшая со стажем, я радостно двинулась в колючий ельник. Дай пять, старая сосна! Привет, белка, садись мне на плечо! Медведи, у вас перекус? Перекусывайте, не мешаю! И — помахав им на прощанье — дальше, по сломанному стволу, как по мосту. Хей, шишка, а ну-ка, полетай-ка, как смычок композитора! Цветы — щелчок пальцами — раскрывайтесь! Привет, олень, пошли со мной, пусть на твоих рогах появятся бубенцы! Пружинистым шагом, то одним боком, то другим поворачиваясь к тропинке, собирая себе потихоньку свиту из лесных жителей — лужи, деревья, сны, облака; птицы, олени, белки да я — я дошла-дотанцевала до Мшистого квартала. Соседи, делавшие полночное барбекю и ставшие свидетелями моего танца, пороняли вилки и челюсти. — Все выходят на улицы и танцуют на улицах! — прогремела я им в ответ, поддерживаемая клёкотом малиновки и тявканьем волчат; а стайка магических огоньков вокруг меня закрутилась вихрем. Из открытого окна спальни на меня таращился Марах, встревоженно ухая. Я послала филину воздушный поцелуй, старательно вывела последнюю ноту и хлопнула в ладоши. Музыка оборвалась. Конечности вернулись в мою юрисдикцию. Птички и зверьки, фырча, стали разбредаться, и я, глядя им вслед, задумалась: а они шли за мной по своей воле или желудь жестоко надругался и над сознанием лесной фауны тоже? — Всем спасибо, мы отличная группа! — на всякий случай поблагодарила я, рупором приставив руки к рту. — Раааа! Аааа! — завопил олень, тряся колокольчиками на рогах и перемахивая через забор. И опять же: радость то, возмущение?.. — Жуть, — подытожила я. — Жуть как здорово! — проурчала довольная унни. Я поднялась на крыльцо. Открыла дверь — ой, прах, запереть её второпях забыла! — и зашла. Свет зажигать не хотелось, и вместо этого я «шиканула»: буркнула заклятье и вызвала на ладони белую мерцающую звезду. Но не успела она разгореться, как из темноты коридора донесся разочарованный, яростный рык: — Так это ТЫ?! Я вздрогнула, роняя звезду, а кое-кто определенно незваный бросился мне навстречу. Он схватил меня за воротник летяги, грубо толкнул и рывком вдавил в дверь, на пяток сантиметров приподняв над полом. — ТЫ?! — повторно взвыл он, потряхивая меня, как куклу. Я до смерти перепугалась. Руки чужака, упершись в горло, не давали дышать. И пусть я поняла, кто это, а всё же… Унни считала мою панику. Следуя недавнему приказу, энергия не выбросила меня прочь, но самовольно отпихнула противника силовой волной. БАМС! Человек отлетел на дальнюю сторону коридора и врезался в вешалку с одеждой, слишком старую для такого стресса. На гостя последовательно рухнули моя цветочная шляпа, бита, корзина с мячами для тринапа и подвесной шкафчик с зимними вещами. — Ой, — сказала я в наступившей тишине. — Ой, — согласилась унни, поняв, что переборщила. — Ащпркхвц… — просипел противник, и нога в лаковой туфле, торчащая из-под завала, слабо дрыгнулась. Я сглотнула и снова вжалась в дверь — уже вполне самостоятельно. — Анте? — проблеяла я. — Теннет? Может, родное имя его задобрит? Хотя, произносимое таким писклявым голоском, скорее — взбесит. Из-под вещей раздалось грозное, несгибаемое: — Ты или не ты? Вы или не вы? …Мне всегда нравилось, как он скачет по местоимениям в зависимости от накала страстей. Сам Анте говорил, во всем виноват его любимый мир, где он жил между нулевым и 1147 годами: там, якобы, не было сложностей с «выканьем/тыканьем», вот он и путается. До сих пор. Путаться девять веков — тот еще симптомчик. «Ноль» по старательности, «сто» по консерватизму. — Что «я» или «не я»? Изъясняйтесь точнее! Или вас еще чем-то стукнуть, чтобы в голове прояснилось? — поняв, что не убила Теннета, я вспылила, как боевой петушок. Ну что за манера — душить людей! Я надеялась, Анте уже избавился от этой дурной привычки, так нет же. В ответ бог-хранитель — ныне гордо именуемый падшим — на карачках выполз из-под развалин шкафа и попробовал убить меня взглядом. Тоже старомодный способ. Не сработало. Тогда Анте Давьер обреченно встал, отряхнул дорожный костюм — как всегда, с иголочки, — и на полном серьезе спросил: — Вы богиня? Вот тогда я испугалась, что вешалка всё-таки принесла ущерб. Карл не простит мне брата-кретина. — Если это комплимент, то уберите знак вопроса, — от души посоветовала я. Анте аж зашипел и, растопырив пальцы, снова шагнул на меня. Я щелкнула пальцами, и мячик для тринапа стукнул гостя по затылку, напоминая, что на девушек у них дома нападать негоже. — Когда это случилось? — пророкотал Анте. — Почему вы не сказали мне? — Что "это"? О чем? — не поняла я. — О том, что они все-таки отдали вам мою силу! — взбесился Давьер. — Э-э, — сказала я. — Вы про магию, что ли? Песня, звезда, всё такое?.. Это кровь Рэндома, а не ваша сила. У меня вашей силы нет. Она ж в том амулете, что на груди Авены, что в Пустошах Хаоса, что прах-знает-где… Или… — я нахмурилась, — Стоп. К чему такие странные вопросы, Анте? Что опять не так в этой нашей горе-Лайонассе? Хранитель подошел, брезгливо, двумя пальцами ухватил меня за подбородок и покрутил туда-сюда, всматриваясь. Так оценивают прикус лошадей. Я высунула язык и скорчила рожу. Лицо у Анте было таким интригующе-обиженным, что я даже не позволила унни наподдать злодею еще одним выверенным пинком. Хотя она просилась, да. — Не врёте, — вывел Анте. — Что случилось, можете объяснить нормально? Но Давьер уже мерил невротическими шагами коридор, нимало не смущаясь разрушений и флегматично перешагивая вещи. Из норки в стене за ним наблюдали мышки. А за ними — с жердочки, — следил Марах. Я смотрела на Анте, бормочущего себе под нос что-то на чужом языке. Анте смотрел в пол. Зачем нам театры, при таких-то сценах… Как всегда, хранитель ушёл в интровертный отрыв за полсекунды. Рядом с такими, как он, нет ничего проще, чем почувствовать себя пустым местом. Он божественно-легко умеет удалять всех из жизни — как из своей, так и вообще.