— Я видела портрет Уильяма, непочтительно засунутый в пыльный чулан в Форуэйзе, — неожиданно вставила Джулиет. — Случайно наткнулась, когда Дамарис водила меня по дому. Она сильно смутилась. Сухо объявила: «Мой дед» — и поспешила дальше. Я мельком оглянулась. Уильям на портрете настоящий красавчик по тем временам. Пышные черные кудри, пышные усы, физиономия пьяницы… — Джулиет все это проиллюстрировала жестом правой руки и скривилась, потом покраснела, и все взглянули на нее. — Ну ладно, — призналась она, — мне интересно. Я не говорю, что история неинтересная, просто она чудовищная. В любом случае достаточно увидеть Уильяма, чтобы понять, что он вполне способен убить жену. — Преступный тип личности, — задумчиво проговорил Алан Маркби. — Некогда это была популярнейшая теория, хотя нынче отвергнута полностью. А что было с Уильямом после суда? Едва ли его с радостью приняли в обществе после такого скандала… Джефф пожал плечами: — Хотелось бы сообщить, что он получил по заслугам, но фактически никто не знает, что с ним стало. Разумеется, ходили слухи. Все его опасались, репутация рухнула, родственники с обеих сторон ясно дали понять, что он должен навсегда исчезнуть. Уильям уехал за границу, больше о нем никто не слышал. В те времена так заглаживали семейные скандалы. Сына вырастили родные. Когда ему исполнился двадцать один год, он подал в суд прошение об официальном признании отца мертвым. По-моему, для того, чтобы закрепить наследственные права на поместье, которое тогда очень дорого стоило. В ходе активных розысков никаких следов Уильяма не обнаружилось. От него не было никаких сообщений. Значительное состояние покойной жены досталось по ее завещанию сыну, а у Уильяма денег практически не было. Все его достояние заключалось в камнях, из которых сложен Форуэйз, хотя он ни к кому не обращался за финансовой помощью. Очевидно, исчез с лица земли, и поэтому его признали мертвым. Помолчав, Джефф продолжил: — Сын, слава богу, не стал повторением старика, прожил счастливую жизнь в Форуэйзе с женой и детьми, хоть, по слухам, так и не оправился после гибели единственного сына Артура. Обе дочери замуж не вышли. Теперь, как говорит Джулиет, состарились и не совсем здоровы. Неудивительно, что хотят найти удобное жилье. Хотя все-таки жаль, что последние Оукли покидают Форуэйз, где семья прожила почти… сколько же?., сто тридцать лет. Сказать по правде, мне трудно представить, что им будет хорошо в маленькой современной квартирке с соседями под носом. Мередит усиленно переваривала информацию. — Прискорбно, конечно, но случай обычный. Я имею в виду не убийство, а вымирающие семьи, лишившиеся дохода, в больших старых, разваливающихся домах. Кто может там сейчас поселиться, кроме поп-звезд, богатых арабов и кучки удачливых бизнесменов?.. — Удачливых мошенников, — мрачно вставил Маркби. — Готовых тратить деньги на определенный стиль жизни. — Только не в Форуэйзе, — возразила Джулиет со знанием дела, и Алан вопросительно посмотрел на нее. — На мой взгляд, по крайней мере, — поспешно оговорилась она. — И нечего на меня так смотреть. Я работаю с самыми респектабельными клиентами. Можете мне поверить, Форуэйз — старая развалина. В гостиную снова влетела Пэм Пейнтер, раскрасневшаяся и запыхавшаяся. — Даже не рассказывайте! Знаю, о чем вы тут говорите. Алан, — обратилась она к Маркби, — ты пробуждаешь в Джеффе худшие качества. Когда бы ни пришел, вы сразу начинаете толковать о насильственной смерти. — Не обвиняй беднягу, — сказал Джефф. — Он дает мне возможность поговорить на любимую тему. А сейчас мы случайно заговорили о продаже Форуэйза. Это не связано ни с какими убийствами. — И он шепнул Мередит: — Я тебе отдам записки. Только чтоб Пэм не видела! Глава 3 1889 Тьму прорезал бледный штрих на краю горизонта. Стоявшие рядом бок о бок мужчины, тепло одетые из-за пронзительного ветра, смотрели вдаль с нетерпением и беспокойством. Уже час простояли они в церковном дворе, укрываясь с подветренной стороны у небольшой гробницы. Следили за происходящим с этой скорбной наблюдательной точки. Могильщики суетились над зияющей ямой в земле, двое деловито ее углубляли, еще двое подсвечивали фонарями. Никто не разговаривал. Лопаты скрежетали по гравию. В некошеной траве время от времени шуршала какая-то мелочь, встревоженная внезапным присутствием людей в такой час. В паре футов от ямы в мрачном молчании стоял констебль в непромокаемой накидке, поглядывая время от времени на стеклянные бутылочки в открытой коробке у него под ногами, чтобы ни одна не пропала. Среди могильщиков бегал маленький человечек в очках, с совком в одной руке и с такой же бутылочкой в другой, прерывая время от времени угрюмое молчание восклицаниями: «Минуточку, я возьму образец! Постойте, я вам говорю!» — Послушайте, Вуд, — сказал крупный мужчина у гробницы, размеры которого подчеркивала пелерина и неуместный в данных обстоятельствах шелковый цилиндр. — Разве не следует поторапливаться? Скоро люди пойдут на работу, солнце взойдет, соберется толпа, рты разинет… — Да, сэр Герберт, — согласился спутник в более прозаичном пальто с поясом и надвинутом на уши котелке, с предусмотрительно накрученным в несколько витков на шею и рот вязаным шарфом, из-под которого голос звучал неразборчиво. — Ученый джентльмен никак не закончит. Сэр Герберт глухо забормотал, уловив подтекст деликатного замечания: в задержке виноваты не местные, а почвовед, прибывший с сэром Гербертом из Лондона. Церковные часы пробили четверть. — Слышите? — укоризненно спросил сэр Герберт. — Без четверти шесть. Вуд не успел ответить, слыша справа взрыв кашля. — Ох, как он мне на нервы действует! — раздраженно добавил сэр Герберт. Оба оглянулись на кашель и строго посмотрели на джентльмена в черном, который гнусаво объявил в свою защиту: — Я простужен. — Он вытащил огромный белый носовой платок и в доказательство громко высморкался. Сэр Герберт неодобрительно заворчал. — Это я вызвал гробовщика, — примирительно сообщил мистер Вуд. — Опознает гроб, когда вытащим. — Он многозначительно посмотрел на могильщиков, которых снова задержал ученый, черпая в бутылочки землю. — Знаю, зачем он здесь, только, судя по виду, кто-то скоро его в гроб положит. Услышав подобное оскорбление, гробовщик отошел еще дальше, содрогаясь от негодования. Становилось заметно светлее. Кругом мелькали тени, внушая сэру Герберту боязливое ощущение, что за ним наблюдают каменные херувимы и ангелы. Мраморные руки воздеты, глаза без зрачков в ужасе глядят на кощунство, совершаемое перед ними живыми людьми. Блеклая полоска на горизонте начала розоветь. «Красный закат — веселись, пастух; красный рассвет — берегись, пастух», — вспомнил Вуд. Будем надеяться, это не дурное предзнаменование. Еще не хотелось присутствовать при эксгумации, как любому другому представителю министерства внутренних дел. Он вообще не любит церковные кладбища, и особенно вычурные надгробные скульптуры. Сказал однажды своей дочери Эмили, только наполовину в шутку, что хочет видеть на собственной могиле простую плиту с надписью: «Здесь покоится Джонатан Вуд. В чем ошибался, а в чем он был прав, пусть решит Высший суд». Эмили не улыбнулась. Наоборот, так расстроилась, что пришлось от души извиняться, настаивать, что он чувствует себя прекрасно, нечего волноваться, большое спасибо. Лучше вообще не бывало. Нигде ничего не болит. — Могу признаться, Вуд, — тихо проговорил сэр Герберт, — министерству внутренних дел все это не по душе. Будь я проклят, у нас нет ничего, кроме заявления уволенной домоправительницы и кучи местных сплетен. Я уверен, если дело дойдет до суда, защита отпразднует победу. Если б у отца покойницы не оказалось приятеля в кабинете министров, не было бы никакой эксгумации. — Набор обстоятельств классический, — объявил Вуд, выпростав подбородок из шарфа. — Репутация мистера Оукли давно сложилась в городе — мот, успевший спустить свои деньги задолго до женитьбы на богатой невесте. Будь у него хоть капля рассудка, он перестал бы бегать за каждой юбкой, но это, осмелюсь сказать, вошло у него в обычай. Жена угрожала разводом. Поэтому, — заключил Вуд, прибегнув к просторечию, — он ее и прикончил. На что последовал язвительный ответ: — Еще что, кроме обстоятельств? Государственное обвинение должно предъявить доказательства, черт побери. Если он убийца, то истинный гений. Во время предварительного следствия никто не усомнился в несчастном случае. И еще. Этот ученый малый берет пробы земли со всего кладбища. Если где-то найдется мышьяк, обвинение мигом вылетит в трубу. Так бывало не раз и повторится вновь. Вуд молча согласился. Если повторится, известно, кто будет виновен. Бамфорд город маленький, но это крупный торговый центр в округе, и поэтому городская полиция должна поддерживать закон и порядок в обширном районе. В результате в каждой деревушке, где нет никого чином выше сержанта, поставлен инспектор. Конечно, в сельские болота послали не настоящих инспекторов. Нет, всю ответственность возложили на Вуда. Он даже подозревает, что получил повышение, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев. Все силы отдает работе, успешно делает карьеру, но не производит особого впечатления в обществе за пределами своего узкого круга. Неохотно повысили его в инспекторы и отправили в Бамфорд, наверняка довольно потирая руки, избавившись от необходимости расставания с более значительной личностью. Ничего. Здесь неплохо. Легко найти общий язык с горожанами и с деревенскими. Он как бы правит собственным маленьким царством. В его распоряжении сержант и два констебля, один из которых сейчас у могилы. Сержант и констебли тоже крепкие, надежные, широкая слава им тоже не светит. И вот вдруг, внезапно, мелькнул призрак славы. Не то чтобы слишком приятно. Однако схватить за шкирку джентльмена вроде Уильяма Оукли… Инспектор Вуд встрепенулся и сосредоточился, видя, что работы приостановились. Из раскопанной могилы, цепляясь за каменные плиты и груды земли, выкарабкался констебль, отдал честь: — Мистер Вуд, сэр, докопались до гроба… — Отлично, — с облегчением выдохнул инспектор. — Теперь уже недолго, сэр Герберт. Констебль, пусть гробовщик поскорее посмотрит. Гробовщик мстительно медленно шагнул вперед. Кто-то направил фонарь в яму. Гробовщик наклонился под очень опасным углом и так долго медлил с ответом, что Вуд побоялся услышать пространные комментарии сэра Герберта. Потом гробовщик отвернулся, отступил назад тем же медленным шагом. Возможно, иначе не ходит. — Да, тот самый гроб, джентльмены, — сказал он, слегка шепелявя. — Табличка уцелела. — Встряхнул носовой платок и опять громко высморкался. — Так вытаскивайте и вскрывайте, — проворчал сэр Герберт. Гробовщик сунул платок в карман и сказал: — Может быть, джентльмены, лучше выйдете на свежий воздух, пока крышку вскроют… Церковные часы пробили шесть. — Некогда! — бросил сэр Герберт. — Мы должны убедиться… — тихо заметил Вуд. — Ну ладно, — уступил сэр Герберт. — Только поскорее! — Дженкинс! — крикнул Вуд констеблю. — Поднимайте гроб, вскройте… э-э-э… провентилируйте, оградите могилу, чтоб, не дай бог, никто не упал. Лучше стойте на страже. Охотники за черепами нам тоже не нужны. — Слушаюсь, сэр, — угрюмо ответил констебль Дженкинс. — Ничего, — сказал ему Вуд. — Как только доберусь до участка, пришлю к вам епископа для отпущения грехов. Судя по выражению лица констебля Дженкинса в бледном утреннем свете, он заподозрил, что сам инспектор, вернувшись в участок, хлебнет сначала доброго винца. Глава 4 — Ты что-то совсем притихла, — заметил Алан по дороге домой в темноте. — Не стоит при таком свете читать записки Джеффа. — Не могу удержаться, — с сожалением призналась Мередит, закрыв коробку, лежавшую у нее на коленях. Автомобильные фары высвечивают витрины магазинов, пляшут в лужицах на тротуарах. Кругом благословенная прохлада после душной тесноты у Пейнтеров. — Жарковато было, правда? — Она вгляделась в профиль спутника. — Я считала твоим патологоанатомом доктора Фуллера. Не знала, что просишь советов у Джеффа. — Фуллер наш штатный патологоанатом, и очень хороший, но не специалист по ядам. Поэтому когда мы с чем-то подобным сталкиваемся, то обращаемся к Джеффу. Кстати, он совершенно прав, утверждая, что умышленные отравления нынче встречаются реже, чем в прошлом. Из паба на тротуар высыпалась толпа юнцов, и Алан сбавил скорость. Три парня сцепились, остальные к ним потянулись, как железные опилки к магниту. К счастью, в этот самый момент подъехала патрульная машина. Маркби нажал на акселератор и оглянулся на облегченно вздохнувшую Мередит. — Прошу прощения, — сказал он. — Я полицейский. Не могу миновать место потенциального происшествия, пока не удостоверюсь, что ситуация под контролем.