Аманда подошла к могиле отца. К этому незыблемому, надежному гранитному квадрату, абсолютно чуждому любых эмоций. – Привет, па, – произнесла она. – Я знаю: ты говорил, что не хочешь, чтобы я разговаривала тут с тобой или занималась всякой подобной чепухой, но, боюсь, это трудно. Потому что мне очень не хватает тебя. Никакого ответа от камня не последовало, конечно же, и кладбище вокруг нее тоже хранило молчание. Но почему-то Аманда испытала от этого такое чувство облегчения, что даже невольно рассмеялась. Вскоре смех превратился в слезы, и она поднесла руку к носу. – Ох, блин… Но это и вправду так, сам знаешь. Мне действительно тебя очень не хватает. И прости, что я не стала такой, как ты, но, думаю, это тоже трудно. Хотя, по-моему, ты все равно бы мной гордился. Она примолкла. – Да, я и вправду думаю, что ты бы мной гордился. Пока этого было достаточно. Аманда постояла какое-то время, дав волю слезам. Она никогда раньше этого себе не позволяла, следуя еще одному из наставлений отца. Но, как и со всем остальным, он понял бы, решила она. Может, даже одобрительно кивнул бы. Потому что он воспитал свою дочь сильной, так ведь? Научил крепко стоять на ногах и в первую очередь принимать свои собственные решения, а не выполнять чьи-то приказы. Если ей хочется поплакать, то и черт с ней – пусть плачет на здоровье. Это ее дело. И точно так же, пытаясь оценить, какой сотрудник полиции из нее вышел, нельзя основываться на том, каким полицейским был ее отец. Она такая, какая есть. И если иногда воспринимает все слишком близко к сердцу, излишне терзается из-за неудач и никак не может держать «коробку ужасов» в голове плотно закрытой, если ей так и не удается воспринимать работу отдельно от собственной повседневной жизни – пусть будет так. Но казалось, что даже тут что-то изменилось – по крайней мере, хотя бы немного. После событий в Гриттене прошла почти неделя, и тот кошмар приснился ей лишь однажды – через два дня после того, как она помогла Полу выбраться из леса. Сон был на первый взгляд тот же самый, но тоже воспринимался совсем по-другому. Аманда стояла в темноте, зная, что кто-то там попал в беду, но на сей раз поняла, что спит и видит сон, и осознание этого факта потушило пожар в ее сердце. Как известно, в осознанном сновидении ты можешь делать все, что твоей душе угодно. Но вместо того чтобы создавать что-то замысловатое, Аманда попросту пошла во тьму. Она никогда не делала этого раньше. И хотя понятия не имела, в правильную ли сторону идет, но по крайней мере не стояла на месте. С тех пор этот кошмар больше не возвращался. Аманда опустила взгляд на могилу отца. – Я сделаю это всего один раз, – произнесла она. – Честное слово. Она пристроила около могильного камня цветы, которые принесла с собой, а потом развернулась и отправилась заниматься своими делами. * * * Но не в Фезербэнк. Уже ближе к полудню, оставив позади идиллические сельские пейзажи, окружающие Гриттен, она въехала в серое, потасканное сердце городского центра. Миновав гостиницу, в которой останавливалась на прошлой неделе, Аманда зарулила на стоянку паба, который Пол показал ей в тот день, когда они только познакомились. Она обнаружила его сидящим за тем же столиком, что и в тот раз. Хотя сам он выглядел по-другому. Волосы аккуратно пострижены, приличный черный костюм. Аманда взяла себе вина и присоединилась к нему, демонстративно поглядывая на часы. – Не рановато ли с учетом предстоящего? – Она показала на стоящую перед ним почти пустую бутылку пива. – Нисколько. Я не большой любитель публичных выступлений. – Господи, но вы же преподаватель, лекции читаете! – Знаю. Пока что, по крайней мере. – Пол помахал бутылкой. – И вы даже не предлагаете угостить бедного преподавателя выпивкой… Аманда улыбнулась. Странно, насколько спокойно и непринужденно чувствовала она себя в его компании, хоть и знакомы они всего ничего. Наверное, дело было в связывающих обоих событиях, но он ей и просто нравился. Или по крайней мере достаточно нравился, чтобы не хотелось давить на него насчет всего, что тогда действительно произошло в Гриттене. С одной стороны, все выглядело достаточно просто – хоть и по-своему запутанно, но в целом сравнительно незамысловато. Криминалистическая экспертиза привязала Дина Прайса к убийствам как Билла Робертса, так и Айлин и Джеймса Доусон. Скорбя после убийства сына, Прайс, похоже, задался целью раскрыть правду об исчезновении Чарли Крабтри. Решить проблему своим собственным способом. Теперь Аманда знала немного больше об истории Прайса в армии: о том, что он там натворил; о позорном увольнении с лишением всех прав и привилегий; о том, как он пытался найти какую-то цель в жизни, вернувшись на гражданку. Его сын Майкл очень помог ему в этом. Когда Прайс потерял его, что-то внутри его надорвалось. Тело Прайса обнаружили в глубине леса наутро после того, как он захватил Пола. Преследуя того среди деревьев, Прайс подвернул лодыжку. Как выяснилось, после этого он пытался продолжать преследование, а потом и скрыться, прежде чем надежда окончательно оставила его. Аманда уже видела на фотографиях, что именно обнаружили полицейские после восхода солнца. Такой человек, как Прайс, никогда не позволил бы себе быть захваченным в плен. Нашли его сидящим на земле, спиной к стволу дерева. Запястья его были порезаны, а трава вокруг него пропиталась кровью. Дело закрыто. Но оставалось и достаточно много вопросов. Аманда до сих пор не знала, почему Карл Доусон вернулся в Гриттен или о чем они с Полом на самом деле разговаривали на бывшей детской площадке в тот день. И методы Дина Прайса определенно не соотносились ни с отметинами, оставленными на двери дома матери Пола, ни с куклой, подброшенной в дом. И хотя аккаунт «ЧК666» проследили до компьютера Джеймса Доусона, она не понимала, зачем он размещал те провокационные посты на форуме или как заполучил фото дневника сновидений Чарли Крабтри. В итоге Аманда была практически уверена, что в поле ее зрения попали отнюдь не все произошедшие здесь события. Но ни Карл, ни Пол не были готовы разговаривать на эту тему. Продолжали хранить молчание, оставив ее с детальками головоломки, которые ей никак не удавалось пристроить на место. Но, решила Аманда, теперь это вряд ли имело какое-то значение. В конце концов, у нее имелись ответы на все вопросы, которые ее интересовали. И поскольку она так и не стала такой, каким был ее отец, у нее было чувство, что лучше всего – для всеобщего блага – просто закрыть эту тему, что бы там от нее ни скрывали. – Почему вам захотелось сегодня со мной встретиться? – спросил Пол. – Решила морально поддержать вас, – ответила она. – Разве вы не знаете? Стоит спасти кому-то жизнь – и все: отныне вы навек в ответе за спасенного. Он лишь скептически поднял бровь. – Ладно, – произнесла Аманда. – Согласна, это уже тот уровень ответственности, который мне наверняка не по зубам. Вообще-то у меня есть и другая причина. Покопавшись в свой сумке, она достала из нее тоненькую папку. – История, которую вы рассказали Дину Прайсу той ночью. Про то, что за убийство Чарли Крабтри ответствен брат Хейга. – Я ее выдумал. – Да, вы уже говорили. И, честно говоря, не хочу вас обидеть, но мы на всякий случай проверили. Его брата звали Лиам, и на тот момент он все еще сидел в тюрьме. – Я просто нес все, что пришло мне в голову. – Верю. Аманда положила папку на стол и подвинула к нему. – Что это? – спросил Пол. – Только вчера получила. Открывайте, не стесняйтесь. Он секунду смотрел на нее, а потом перевел взгляд на папку и, немного поколебавшись, открыл ее. Там лежала единственная фотография. Аманде она была видна в перевернутом виде, но та уже достаточно насмотрелась на нее, чтобы узнать изображенное на ней с любого ракурса. Истлевшая одежда; россыпь старых костей, наполовину прикрытых травой; голый череп, откатившийся в сторону. Фотография была сделана в то самое утро, когда нашли тело Дина Прайса, совсем недалеко оттого места, где он покончил с собой. Официальное заключение об идентификации останков было получено еще вчера, и Двайер послал ей это фото в порядке любезности. Аманда, в свою очередь, отправила эсэмэску Полу, чтобы организовать сегодняшнюю встречу – в точности по той же самой причине. Он все еще смотрел на фото. – И это… – Чарли Крабтри, – подтвердила она. – Да. Пол все не сводил взгляд с фотографии, и Аманда подумала: интересно, чем сейчас заняты его мысли? Каково это – увидеть все это после стольких лет? Понять, что кошмар, который длился четверть века, наконец закончился? Было трудно представить, что в тот момент творилось у него в голове. – Кстати, мне нельзя это вам показывать, – заметила Аманда. – Но я решила, что вам следует знать. Что вы этого заслуживаете. Наконец Пол поднял на нее взгляд, и она увидела у него на лице такую гамму чувств, что разобраться в ней было практически невозможно. Если не считать одного. Облегчение, которое он явно испытал, напомнило ей, как она сама чувствовала себя утром на кладбище. – Спасибо, – произнес Пол. 44 В итоге на вокзал меня отвезла мать. Вообще-то по пути туда за рулем сидел отец, но к тому времени он более чем отдалился от моей жизни, и эта последняя поездка ради меня была предпринята им крайне неохотно. Он предпочел остаться в машине. Якобы для того, чтобы присматривать за служителями, наводящими порядок на привокзальной парковке, но мы оба знали, что настоящая причина не в этом. Нам было просто нечего сказать друг другу и было проще забыть прощание в машине, чем на станционной платформе. Одна только мать проводила меня туда и ждала поезда вместе со мной, так что я всегда считал, что это она привезла меня туда в тот день. У меня были туго набитый рюкзак и тяжелый чемодан на колесиках, которые громко постукивали на стыках пола, пока мы пробирались сквозь толпу приезжающих и отъезжающих. Помню, как шелестели и моргали механические табло, меняя цифры и буквы у нас над головами, а из громкоговорителей гулко разносились бессвязные объявления. В зале отправления стоял несмолкаемый гомон множества голосов, отражающийся от выложенных плиткой стен. На этом этапе своей жизни я еще никогда не ездил поездом, и чувства захлестывали меня с головой. Помню, как нервничал. Даже боялся. Но признаваться в этом не стал. Мы с матерью не заговаривали, пока не оказались на платформе. Поезд ожидался через несколько минут, и мы нашли себе местечко в теньке. – Билет с собой? – спросила она. Мне хотелось взглядом показать ей, что мне уже восемнадцать лет и что я не идиот. Но в тот момент я поймал себя на том, что вспоминаю другую поездку, в которой она меня сопровождала – когда мы с Джеймсом ездили посмотреть на мою новую школу и она задала нам примерно такой же вопрос. Адресован он был тогда скорее не нам, и что-то мне подсказывало, что и сейчас тоже – мать спросила про билет, просто чтобы ободрить себя. – Да, – сказал я. – Ну конечно же, – произнесла она. – Прости. Голос ее звучал искренне виновато, но я мог сказать, что она тоже не может собраться с мыслями и полна нервной энергии. Люди ведут себя так, когда переживают из-за чего-то важного, на что они уже не в силах как-то повлиять.