«Тебе не за что просить прощения», – подумал я. Но промолчал. Помню, что да, боялся – хотя, если честно, ощущал и некий щекочущий душу подъем. Последние два года оказались для меня очень трудными. Не буду, конечно, перегибать палку: в те нечастые моменты, когда на протяжении всех этих лет я все-таки вспоминал о Гриттене – когда на миг забывал, что все уже забыто, – то всякий раз позволял себе это лишь при одном важном условии: то, что произошло, произошло не со мной. Поскольку я хорошо понимал тогда, и даже еще лучше понимаю сейчас, что другие люди пострадали гораздо сильнее меня – больше всех, конечно же, Дженни Чамберс, – и это в первую очередь их трагедия, а не моя. Тем не менее, подобно многим из нас, я был неотъемлемой частью всей этой истории, и меня угнетала роль, которую, пусть даже и невольно, я сыграл в произошедших тогда событиях. Знание того, что я сделал и не сделал, с тех давних пор тенью легло на мою жизнь. Стоя на платформе в тот день, я совершенно не представлял, что припасено для меня в будущем – только лишь что я оставляю позади нечто большее, чем собственно Гриттен. – Не успеешь оглянуться, вот уже и Рождество, – сказала моя мать. – Знаю. За эти два года мне удалось скопить кое-какие деньги. Я работал в книжном магазине, брался за любую разовую работенку, которую удавалось совмещать с учебой. Я едва ли признался бы в этом даже самому себе, но цель у меня была только одна, и я сфокусировался на ней, словно лазер. И хотя Рождество и впрямь было уже на носу, возвращаться по этому поводу домой не входило в мои планы. О чем я тоже тогда не сказал. Подняв взгляд, я увидел прибывающий поезд: мимо нас медленно прокатили два расшатанных вагона с синими крышами, заляпанные понизу черной грязью, словно всю дорогу сюда проделали не по рельсам, а тащились прямо по раскисшим полям. Люди на платформе уже вскидывали на плечо свои сумки. Я двинулся к ним, чувствуя себя так, словно если немедленно не сяду в вагон, то упущу свой шанс и поезд уедет без меня. Но тут мать тронула меня за руку. Когда я обернулся на нее, то сразу понял по выражению ее лица, что она уже знает то, что я так и не высказал вслух. Что теперь она очень долго меня не увидит. И что она уже с этим смирилась. – Я люблю тебя, Пол, – тихонько произнесла моя мать. – Следи за собой. – Обязательно. – И ради бога, обними свою маму! Я снял с плеч рюкзак. Не знаю, сколько лет до этого я не обнимал свою мать, но помню, какой удивительно маленькой и хрупкой она мне показалась. Когда мы опять отодвинулись друг от друга, она взяла меня за обе руки и оценивающе оглядела меня. – Ты так вырос… Я не знал, что на это сказать, так что опять промолчал. Но тут поезд у меня за спиной вдруг шумно выдохнул, и мать, похлопав меня по рукам, отпустила меня. – Просто пообещай, что будешь осторожен, – произнесла она. – Все будет в порядке, ма. Мать улыбнулась. – Не сомневаюсь. Оказавшись в вагоне, я отыскал свободное место, а она ждала на платформе, чтобы помахать мне на прощание. В то время я не понимал, что происходит у нее в голове, и наверняка точно не знаю этого и сейчас, но по крайней мере у меня есть об этом хотя бы смутное представление. Она думала, что я стану писателем. Из-за того рассказа, который я никогда ей не показывал, но который мать все равно нашла и прочитала. И хотя ей было грустно, что я уезжаю, по-моему, она еще и радовалась тому, что я наконец направляюсь в большой мир, избавляясь от прошлого и двигаясь вперед в совсем другое настоящее, даже ни разу ни оглянувшись назад. Поскольку, как это ни болезненно, именно так и поступают в итоге все хорошие родители. Просто, по-моему, те памятные события опустили между нами завесу молчания, не давая произнести определенные вещи вслух. Сейчас мне удобнее думать, что и не было никакой нужды их произносить. «Я горжусь тобой, – не сказала она. – И я все понимаю». «Спасибо тебе, – не ответил я. – И я люблю тебя». * * * Сделав паузу, я поднял взгляд от своих заметок. В течение пары дней после смерти матери, с помощью Салли мне удалось пообщаться со многими ее друзьями, и выяснилось, что в последние годы она стала глубоко верующим человеком, хотя на моей памяти к религии относилась не всерьез. Так что решение о месте проведения прощальной церемонии уже приняли за меня. Пространство церкви передо мной было обширным, но люди плечом к плечу стояли даже в проходах, как будто и за пределами Гриттен-Вуда люди сочли своим долгом прийти сюда, чтоб попрощаться с моей матерью. Когда я сидел здесь несколько минут назад, ожидая начала службы, каждый шорох и кашель за спиной эхом отдавался между высоких стен. Слова, которые я только что произнес, сделали то же самое. «Спасибо тебе. И я люблю тебя». Я огляделся по сторонам. В церкви было темновато; на собравшихся передо мной падал лишь тусклый дневной свет, струящийся сквозь высокие витражные окна. Но среди множества совершенно посторонних мне людей я сразу ухватил взглядом два знакомых лица. В одном из передних рядов сидела Салли, вместе с какими-то своими друзьями, с которыми я впоследствии познакомился. Карл тоже был здесь. Он пристроился возле прохода неподалеку от них и, несмотря на недавние события, одет был строго и официально. Боль оттого, что ему недавно довелось пережить, ненадолго отошла на задний план, и теперь он пытался справиться с той бедой, которая навалилась на него прямо сейчас. С необходимостью сказать «вечное прости» той, кого, как я теперь знал, он по-настоящему любил. Аманда держалась где-то в задних рядах. Я перевел взгляд с нее обратно на Карла, размышляя о том, что она сказала мне час назад. Чарли наконец-то нашли, так что эта часть истории окончательно закрыта. Оставались ли еще вопросы, требовавшие ответа на этот счет, я пока не знал. С этим можно разобраться потом, если до этого дойдет дело. Но два дня назад я все-таки развел костер на заднем дворе, и знал: теперь не осталось ничего, что привязывало бы мою мать ко всем этим печальным событиям. И видел на лице Карла ту же убежденность, какую и сам чувствовал прямо сейчас в своем сердце. Нет нужды ворошить прошлое. Все мы и так уже достаточно много потеряли. И наконец я увидел Мари. Она устроилась где-то в средних рядах, с краю, и улыбнулась, когда увидела, что я заметил ее. Вчера я заходил в ее книжный магазин, прихватив с собой ту старую книгу – «Люди кошмара». Та заняла почетное место на полке прямо напротив прилавка, но без цены, которую обычно пишут карандашом внутри. Я предложил Мари: если эта книга кому-то приглянется, то пусть ее просто забирают за так, и она согласилась со мной. Потом я помог ей разобрать новые поступления, прямо как встарь, и она сказала мне еще кое-что, довольно многозначительным тоном. «Знаешь… Силы у меня уже не те, Пол, чтоб и дальше всем этим заниматься». Я все еще размышлял над этими ее словами. Когда Аманда сегодня напомнила мне, что я преподаватель, я сразу же уточнил: лишь на данный момент. Поскольку, пусть даже неделю назад я и вообразить себе этого не мог, какая-то часть меня уже представляла несколько другую вывеску над магазином. По-прежнему «Джонсон и Росс», конечно же – всегда важно помнить про собственные корни, – но мысль о том, что к этим именам может добавиться и еще одно, не виделась такой уж невероятной. В конце концов, я всегда чувствовал себя там как дома. Это было то, о чем стоило подумать. Но в настоящий момент я опять обратился к своим заметкам. – Рассказ, который я написал, – произнес я. – Тот, который прочла моя мать. Совершенно дурацкий. Он был про одного человека, который в последний раз пытается вернуться домой. Все застопорилось, поскольку я не знал, как его закончить. И до сих пор не знаю. Знаю лишь то, что из этого вышло, когда я и сам так поступил. А потом я вкратце рассказал о том, что узнал про свою мать после возвращения в Гриттен. Немного, но по крайней мере хоть что-то. Упомянул про друзей, о существовании которых не знал до настоящего момента. Про любовь к чтению, вновь открывшуюся в ее жизни. Про людей, о которых она заботилась и которые в свою очередь заботились о ней. Закончив, я посмотрел на стоящий рядом гроб, припоминая фотографии, на которых ее видел. Те, на которых она была совсем юной, незащищенной и смеющейся от радости, а жизнь перед ней была полна упоительных возможностей. И пусть даже человек я не особо верующий, но все равно поймал себя на том, что гадаю, может ли ей сейчас что-нибудь сниться. – Спокойных снов, – произнес я. Благодарности Как и при написании любого романа, я глубоко обязан множеству людей – в данном случае в первую очередь моим редакторам Джоэл Ричардсон и Райану Доэрти, без которых это была бы совершенно другая книга. Их знание дела и терпение заслуживают самой глубокой признательности. Не могу не поблагодарить также Сесили ван Бурен-Фридман, Эмму Хендерсон, Грейс Лонг, Элли Хьюз, группу авторских прав инпринта «Майкл Джозеф» и буквально всех сотрудников издательства, с которыми мне довелось познакомиться и работать над этой и предыдущей книгами. Немногим писателям так везет – я чувствую себя редкостным счастливчиком. Огромное спасибо моему агенту Сандре Савика, а также Лие Миддлтон, Гаю Херберту и всем остальным сотрудникам литературного агентства «Марджак». Спасибо всем рецензентам, блогерам и читателям, которые выбрали мою работу и потратили время, чтобы высказать в ее адрес теплые слова, – я это очень ценю. Чудесному персоналу пабов «Паркхорз», «Бриггейт» и «Боуэрс тап» в Лидсе, безропотно терпевшим мое присутствие, когда я стучал по клавиатуре в углу. Моим друзьям и родственникам. И всему сообществу писателей-детективщиков, особенно Колину Скотту – за то, что поддерживал меня в здравом уме и был обалденным другом. И наконец огромное спасибо Линн и Заку. Без вас у меня ничего бы не вышло, так что эта книга опять посвящается вам, с большой любовью. * * * notes Примечания 1 Упомянутые события описаны в романе А. Норта «Шепот за окном». – Здесь и далее прим. пер. 2