Просто потому что такова его природа. Как и моя. Извечная жизненная ирония. Кто лучше поймет волка, чем дикий пес? Вэл знает правила. Мне не нужно объяснять ей, что у нее нет права на ошибку. Я не буду разбираться. Я просто убью волка. Подарю ему одну из тех смертей, что живут в моей голове. И моя Вторая соблюдает наши писанные кровью условия. Все до одного. Лишь однажды она преступила черту. А волк преступил свою. В тот день умер его отец. Волк узнал об этом в ратуше, в разгар сложного, наполненного рабочей рутиной дня. — Я должен идти, — говорит он, не смотря на меня. Взгляд бегающий, растерянный. Лицо точно ненормально белая маска. — Мой отец умер. Стою, чуть склонившись над столом, краем глаза отмечаю, как дрожат его руки. В кабинете только мы — никого лишнего. Волк, я и скрывшаяся в тени Вэл. — Нет, — отвечаю, рассматривая исписанный корявым почерком лист. Очередной донос от недовольного советника по финансам на излишне сурового Вемира. — Ты уйдешь не раньше, чем закончишь свои дела. Выпрямляюсь и нахмуриваюсь, показывая, что разговор закончен. Не задумываюсь над тем, прав ли. Проявлять должное участие по отношению к нему нет никакого желания. Волк вскидывает голову, сосредотачивает на мне взгляд, глаза узкие, горящие синим. И словно поясницу холодит от чего-то незнакомого, промелькнувшего в потемневшем лице. — Раза, — называет меня по имени. Наверное, впервые за все время, что мы знаем друг друга. Повторяет, а голос звучит непривычно жестко. — Мой отец умер. Я ухожу. Крайне интересно. Оказывается, у него есть характер. — Нет. Не уходишь, — отвечаю ровно лишенным эмоций голосом. Холодным как сталь. Смотрю не мигая, вижу, как подрагивают уголки губ. Это все, что в окаменевшем бледном лице выдает его состояние. Хочу, чтобы он сорвался. Хочу так сильно, что зудят ладони. Открывает было рот, но тут же сжимает губы в тонкую линию. Молчит, не отводя взгляда. Не замечал в нем раньше такой силы, а оттого улыбаюсь: премерзко, язвительно и уверенно. Давай же, волк, сделай этот шаг первым. И он почти делает его. Чувствую злость в накалившемся воздухе, ощущая его Зверя, просыпающегося и скалящего волчью пасть. — Шейн, я отпускаю тебя. — Вэл неслышно ступает из-за моей спины. — Уходи. Я присоединюсь к тебе позже и помогу решить все вопросы. Мгновенно задыхаюсь, оборачиваюсь слишком резко, не в силах сдержать охватившую меня ярость. Как вспышка молнии на черном небосводе — она озаряет, показывает весь сокрытый внутри мрак. И стремительно поднимается вверх, будя Зверя. Жаром окатывает внутренности, ощущаю под кожей движение и стискиваю кулаки, чтобы не дать Зверю овладеть собой. Этот проклятущий дерзкий взгляд. Тьма, такая же густая, неотличимая от моей, плещется в прищуренных по-лисьи глазах, ядом разливается за голубыми радужками. Стихия ее бушует так яростно, как и моя собственная злость, с трудом удерживаемая в рамках. Она знает правила. Никогда и никому не показывать, насколько она позволяет себе управлять мной. И впервые нарушает негласные законы. Ради волка. — Я сказала — уходи, — повторяет для волка, но смотрит на меня. — Сейчас же. Чеканит слова хлестко, приказами. И волк уходит. Разворачивается и покидает кабинет, не произнеся ни единого слова. Хлопает дверь, поворачивается ключ в замке. Послушался ее, а не меня. Это так показательно и немыслимо, что невероятно смешно. Хриплый смешок против воли прорывается сквозь губы. Смешно и нетерпимо до грохочущей в ушах ударами сердца холодной ярости. Дрожь прокатывается по телу, неистовая, овладевающая. Не задумываясь, поднимаю руку и бью Вэл по щеке. Со всей силы. Необычайно громко, кажется, что ладонь свистит в воздухе, прежде чем касается ее лица. Даже с места не сдвинулась. Лишь отвернула голову, а на лице расплывается алый отпечаток по форме ладони. Не вижу ее глаз, сокрытых упавшими на глаза прядями. Дышу тяжело. Жду, глотая ярость, едва не задыхаясь окончательно. Тишина в ответ. А затем она медленно поворачивается и смотрит прямо на меня, даже не мигая. Взглянув в ее глаза, я начинаю по-настоящему верить, что она моя тень. Бледная копия меня. Потому что нет в горящем злостью взгляде ничего, кроме чернильно-черной тьмы. Замираю, не понимая своих чувств. А потом притягиваю ее к себе одним движением. Удивительно послушно позволяет мне это. Никакого сопротивления, никаких слов. Почти ощущаю недоумение. Впиваюсь в мягкий рот, не сдерживаюсь, стискивая ее горло двумя руками. Когда-нибудь точно убью ее. Потому что невозможно так чувствовать, оставаясь собой, нельзя любить с такой всепоглощающей силой. Хрипит, задирая подбородок, а сама тянется вперед, приоткрывает губы, впуская мой язык, отдаваясь сама. Льнет ко мне, лижется, не скрывая охватившей ее страсти, оставляя влагу в моем рту. Смеюсь, совершенно помешанный, ощущая себя почти что под солью. Упиваюсь болью, которую причиняю Вэл, ее подернутыми пеленой нахлынувшего желания совершенно черными глазами. Такими же, как мои собственные. Разжимаю руки, давая сделать глубокий вдох. Хватаю острый подбородок, удерживаю, заставляя смотреть мне в глаза. — Скажи, зараза ты, — требую, кусая ее губы, облизывая их, ощущая медные капли выступившей крови. — Скажи, ну же. — Если скажу — попробуем наконец цепи? — сипло стонет, вжимаясь низом живота мне в бедро. Пальцы впиваются в мою спину, натягивают плотную ткань рубахи. — Даже если не скажешь — попробуем, — обещаю, глотая ее тихий стон. Губами касаюсь скул, покусываю их, провожу влажным языком, чувствую соль на коже. — Я люблю тебя… Надменная усмешка рисуется на губах сама собой. Вэл отказывается от вина и мотает головой, когда Зефф протягивает ей свою бутыль, явно наполненную жгучим зельем собственного варения. — Тебе нехорошо? — спрашиваю тихо, касаясь ладонью талии. — Нет настроения? Она поднимает на меня яркие, как небо, глаза и улыбается. — Все замечательно, Ра. — Пальцы ее манят меня, она ступает вперед, к кромке пляжа, туда, где неспешно накатывающие волны лижут берег. Идем по горячему песку, оставляя за спиной суетящихся у костра Рама, Кену и заливающего за воротник Зеффа. Украдкой смотрю на Вэл, замечая бледность ее кожи, запавшие, будто потемневшие глаза, и молчу. Уже которую неделю она кажется нездоровой, точно теряющей краски. Это наполняет тревогой, но сколько раз я ни спрашивал ее, она неизменно качает головой и заверяет, что все в порядке. — Ра, давай построим дом на берегу? — вдруг говорит Вэл и запрокидывает голову, подставляя лицо солнечным лучам. — У нас столько денег, но мы совсем их не тратим. — Ты хочешь жить у озера, не в городе? — спрашиваю с искренним удивлением. — Зимой здесь сильные ветра. Неожиданное предложение даже звучит странно. Оно вторгается в мое сознание обжигающими хлопьями холодного снега, отрезвляя, будто выбрасывая из теплого душного дня. — Зато летом здесь очень красиво, — возражает Вэл, наклоняясь и подбирая с песка сухую тростинку. Тростинка мнется в ее пальцах, и я понимаю, что она волнуется. Ее волнение необъяснимым образом становится моим, терном опутывая горло.