Иминика ныряет в объятия Вэл точно в теплое море, крепко обхватывая за шею маленькими ручками. Визжит от радости, сжимая так сильно, что того и гляди придушит. Любит ее, как могут любить только дети: искренней любовью. Тянется к Вэл, потому что она единственная из ее окружения, кто не стесняется вести себя с ней на равных, с лихвой затмевая даже всегда находящую общий язык с детьми Дэни. Эта непосредственность, льющаяся светом, покоряет не только Иминику. Она давно покорила меня. Вэл играет с малышкой, дарит подарки, которые скоро будет некуда складывать, игнорируя ворчания Яковы. Рассказывает волшебные сказки и неиссякающие глупые страшилки, вызывающие фонтаном бьющую детскую эйфорию. Одну из этих страшилок я припоминаю ей с завидной регулярностью. — В черном-черном городе на черной-черной улице стоял черный-черный дом. — Вэл говорит полушепотом, и Иминика замирает, сидя на кровати. На лице ее отражается страх пополам с восторгом. И готов поспорить, она и сама не понимает, чего в ней больше. Прислонившись к стене, наблюдаю в окно за медленно кружащим в свете фонаря снегом. Хочу сказать, что вряд ли подобная сказка успокоит ребенка и заставит заснуть, но благоразумно молчу. Общение с детьми для меня то еще топкое болото. — В черном-черном доме жил черный-черный… — Вэл подозрительно замолкает, и я медленно оборачиваюсь. Угадал. Голубые глаза смеются, смотрят прямо на меня. Пристально изучаю полное задорного ехидства лицо. Провокация в чистом виде, и даже не скрывает. — …черный-черный страшный-престрашный мужик! — Вэл переводит взгляд на замершую, чуть дышащую девочку и широко разводит руки, видимо, для должного устрашения. — У него черные-пречерные волосы и глаза черные-пречерные, и одевается он только в черное-пречерное! — Вэл… — укоризненно произношу, покачивая головой. Демонстрирую наигранное недовольство, с величайшим трудом сдерживаясь от рвущегося сквозь губы смешка. — А зовут его знаешь как? — Как? — лепечет Иминика, сжимая пальчиками край одеяла. Затаила дыхание, вся как на иголках, а в голосе так и звенит восторженное нетерпение. — Прекращай… — прошу тихо, без особой надежды. Но, конечно, надвигающуюся волну не остановить. — Раза! Судорожно выдыхаю. Отворачиваюсь, пряча улыбку, слыша за спиной сдавленный веселый писк девочки и звуки возни. Вэл часто проводит время с Иминикой. Забирает ее у благодарной Яковы и гуляет по городу, катает на лошади и дает ей играть со своим псом. Иногда я думаю о том, что эти прогулки с девочкой, смотрящей по-детски невинными глазами, для нее как необходимый глоток воздуха. Она словно задыхается, день ото дня все сильнее погружаясь в тот мрак, который сама предпочла свету. Не хочу об этом думать, но внутри меня скребут острые когти. Я прячу свои мысли в самый дальний угол сознания, закрываю от себя, хороню глубоко, но они раз за разом оказываются на самой поверхности. Какой она была бы матерью? Какой она была бы, будь у нее ребенок? Носила бы длинные платья и распущенные волосы, стала бы ее фигура более мягкой, а улыбка нежной, такой, какая бывает у женщин лишь при взгляде на своих детей? Кем стала бы Вэл, сложись все иначе? Проводила бы она время в тренировках до изнеможения, выбирая себе в напарники лучших моих бойцов? Уверен, я никогда не знал бы ее такую. Захотела бы она вновь носить это имя — Тень, родись у нас ребенок? Нет. Уверен, что нет. Эта вина не исчезнет, сколько бы лет ни прошло. До самой моей смерти я буду гнать ее, но она будет настигать меня раз за разом. Я повторял слова прощения, наверное, тысячу раз, и Вэл, кажется, больше волнуется за меня, чем за себя, каждый раз успокаивающе прижимая мою голову к своей груди. Она пытается забрать мою боль, забывая о своей. Я редко ошибаюсь и искренне ненавижу в себе эту необъяснимую интуицию. Искрящаяся весельем широкая улыбка — настоящее диво на лице Вэл. Такая далекая, подобная отголоску прошлого, она мелькает на мгновение и исчезает, превращаясь в язвительный оскал. Так ей привычнее. Теперь. Неясная досада накатывает волнами, смешиваясь с возникшим ниоткуда раздражением. Я злюсь на себя, на нее. На то, что сказал ей да, позволив Тени вновь стать ее именем. На то, что она хотела, чтобы я так сказал. Лишь с двумя людьми моя Вторая превращается в прежнюю себя. И рыжеволосая малышка одна из них. Увязая задом в песке, Вэл смеется и валится на спину, увлекая Иминику за собой. Девочка заливисто хохочет и бесцеремонно садится на ее живот верхом. Начинает прыгать, отталкиваясь голыми пятками от горячего песка. Визжит, бьет ее кулачками по груди, рыжие локоны пружинками скачут вдоль покрасневших щек. Вэл смеется и делает вид, что ей очень больно, а Иминика заливается смехом и, как все дети, только усиливает свой радостный напор. Посмеиваюсь, наблюдая, как наигранная гримаса страдания сменяется настоящей. — Малышка, тише… — Вэл приподнимается на локтях, и тут же в лицо ей летит горсть песка. И еще одна. И еще. Раш лает от восторга, крутится на месте, поворачивается задом и начинает рыть лапами, забрасывая хозяйку песком. Ухмыляюсь его глубокому собачьему уму. Вэл совершенно натурально стонет и заваливается назад, прикрывая лицо руками. — Ника! — Якова, придерживая юбку, подбегает к дочери и хватает ее за руку. Голос строгий, лицо излишне серьезно. — Ну что ты делаешь? Разве можно так себя вести? Ты даже не поздоровалась с Раза! Девочка кривится, вырывается, выкручиваясь даже тогда, когда мать сдергивает ее с неподвижно лежащей на песке Вэл. Черный пес вертится вокруг, язык вываливается сквозь приоткрытую пасть. — Поздоровайся! Я кому говорю! — Якова краснеет, пытаясь заставить дочь стоять на ногах, но девочка только смеется и заваливается в песок, повиснув на собственной руке. Тяну за собой двух лошадей, приближаясь к застывшей, почти не дышащей Вэл. — Ты там живая, моя прелесть? — насмешливо интересуюсь. Щурюсь на солнце, смотрю, как тень падает на ее грудь. — Заткнись, — отвечает глухо, прикрывая лицо ладонями. Сдавленно стонет, протирая глаза, и фыркает, сплевывая попавший в рот песок; сгибает одну ногу в колене, пытаясь сесть, пальцами отряхивая лицо. — Пойду лошадей привяжу, — ухмыляюсь, рассматривая ее обильно присыпанные грязно-желтым песком волосы. — А ты пока поваляйся. — Ника! Ну, поздоровайся с Раза! — Голос Яковы звучит так, словно она на пределе. Оборачиваюсь, наблюдая, как она безуспешно борется с завалившейся вниз дочкой. Красивое платье задралось, открыв взгляду розовые девчачьи панталоны, худые ножки болтаются в воздухе в окружении пышных кружев. — Все нормально, Якова. Не нужно, — произношу немного растерянно. Чувствую необъяснимую неловкость от обязательного ко мне подобострастного отношения, которое требуют от ребенка. Сколько бы раз я ни просил Якову оставить эту затею — она непреклонна. Поднимаю взгляд, наблюдая машущего нам Зеффа. Стоит в отдалении, в руке, конечно, початая бутыль. За спиной его вижу склоненные над костром фигуры, несомненно, Рам и Кену. Колдуют над пламенем, не оставляя привычек дозорных. Вижу светлые волосы сидящей близ костра девушки и ощущаю, как внутри поднимается тепло. Оно весенним солнцем касается кожи. Так много света. Ярко. Так ярко, что чувствую себя почти грязным. Когда-то давно этот чуждый и непонятный мне свет привлек и заставил кардинально повернуть свою жизнь. Я бросил вызов лидеру Дэни, не желавшему расставаться со своей красивой игрушкой. Не мог поступить иначе, потому что увидел за пьянящими взор чертами настоящее сокровище. Сокровище, которое тускло блестело среди грязи, в которую его щедро окунул вожак, ставший не тем, кто несет защиту, а тем, кто причиняет боль. Я бросил вызов и победил. Она стала моей Второй. И свет стекал по ней, путаясь в гладких волосах, скользя по смуглой коже, отражаясь бликами на моей черной куртке. Благодаря ей никогда не забываю, кто я на самом деле, ведь моя собственная тьма рядом с ней становится чернее. Цепляюсь за образ Дэни, киваю Якове, растягивая на губах жалкое подобие улыбки. Покидаю ее, оставляя в одиночку бороться с веселящейся дочерью. Подхожу к Зеффу, неодобрительно покачивая головой. Лишь машет рукой, но взгляд уводит в сторону, попутно забирая поводья фыркающих лошадей. Пьет много, но слушать никого не желает, а вину за собой знает. Вижу это по его глазам, когда он, будучи навеселе, с тоской смотрит на свою маленькую дочку. — Ща все сделаю, командир, — заверяет Зефф, размахивая в воздухе бутылью. — Прошу к костру, мясо почти готово. Парни, налейте наместнику, в конце концов! Суета вокруг меня утомляет, но я принимаю ее снисходительно. Так проще всем вокруг. Роли давно расписаны, реплики заучены наизусть. Достаточно только не отклонятся от сценария. Принимаю из рук Кену кружку, наполненную мутной жидкостью явно из запасов Зеффа. Коротко благодарю и присаживаюсь на теплый, торчащий из песка камень. Дэни улыбается и поворачивается ко мне. Сидит рядом на поваленном с шершавой корой бревне. Протягивает руку и накрывает мою ладонь своей, чуть сжимая пальцы. На запястье ярко сверкает широкий и очень дорогой золотой браслет. Раздражение кажется ничтожной пташкой, что клюет мою плоть, — мелкие уколы боли пока еще терпимы.