– Синельников, моё ружьё! Синельников подал. Все быстро строились и заряжали ружья. Адъюнкт смотрел на это и молчал, потом повернулся к капитану и спросил: – А я что? – А ты стой здесь пока, – ответил капитан. И, обернувшись, приказал: – Востриков, присматривай за ним! Казак Востриков вышел из строя и подступил к адъюнкту, а все остальные пошли вниз, за капитаном. Капитан шёл по тропе, очень спешил и то и дело поглядывал вперёд, опасаясь, как бы им не опоздать. Но их там уже заметили и ждали. То есть это всё тот же Дмитрий Иванович оглянулся на спускавшийся с горы отряд и помахал им рукой, а после снова повернулся к чукчам. Чукчи заканчивали строиться. Дмитрий Иванович достал карманные часы, открыл крышку, посмотрел на циферблат и удовлетворённо кивнул. Капитан и его люди побежали вниз по тропке. У чукчей начали бить в бубен, бил шаман, а чукчи били копьями по панцирям, потом стали кричать «Ыгыыч! Ыгыыч!» и топать ногами. Дмитрий Иванович ещё раз оглянулся, увидел, что капитан и его люди уже совсем близко, и убрал часы, поправил шапку и нарочито не спеша пошёл вперёд, к чукчам. За ним, в трёх шагах, шёл Захар Шиверкин, его вестовой, и нёс копьё, на которое была навязана белая переговорная тряпица. – Йакунин! – послышалось от чукчей. – Йакунин! То есть так среди них прозывался господин Павлуцкий Дмитрий Иванович, майор, командир Якутского драгунского полка и он же комендант Анадырской крепости, дальше которой ничего на этом свете не было, а были только одни чукчи, которых Йакунин по-чукочьи, или Беспощадно Убивающий по-нашему, держал в покорности. Или хотел держать. И вот теперь он один, с одной саблей, подступал ко всему их войску. А подступив, остановился, усмехаясь. Навстречу ему, от чукчей, так же не спеша вышел Атч-ытагын. За ним шёл, с мешком руке, его переговорщик. Когда они остановились и посмотрели на Дмитрия Ивановича, тот усмехнулся и сказал: – Здорово живём, тойон. Что у вас нового? – Да вот пришли сюда, – сказал Атч-ытагын. – Нам сказали, что здесь чужие люди сидят на нашем молельном месте и никаких пожертвований нашим предкам не делают. И видишь, как наши предки разгневались? Хотели тех чужих людей насмерть поджарить, да не успели – ты пришёл. – Ха! – громко сказал Дмитрий Иванович. – Какие же это чужие люди? Это же верные слуги нашей Великой Правительницы, славной государыни Анны Иоанновны, которой мы все присягали. Или ты не присягал? – Может, присягал, а может, нет, – ответил Атч-ытагын задумчиво. – Слишком много лет с того прошло, когда ты ко мне приезжал и привозил говорящую бумагу. Да и я ещё честно скажу: в прошлом году пропала та бумага. Собака забежала к нам в ярангу, схватила её и унесла, мы стали гоняться за ней, не поймали. – Э! – сказал Дмитрий Иванович и покачал головой. – Плохи твои дела, тойон. Если Великая Правительница узнает, что её говорящую бумагу грязная собака съела, она велит, чтобы и с тобой так поступили: отдали бы собакам на съедение. Но зачем нам такая беда? Давай новую бумагу напишем. Прямо сейчас давай! Атч-ытагын задумался, долго молчал, потом сказал, улыбаясь: – Стар я стал, глаза у меня уже не те. Боюсь, опять я потеряю ту бумагу, и тогда та, которую ты именуешь Великой Правительницей, ещё сильней на меня разгневается, а заодно и на тебя. А я очень не хочу, чтобы она на тебя гневалась. Поэтому не надо никаких бумаг. Давай просто так разъедемся – ты к себе в крепость, а я к себе в тундру. – Давай! – сказал Дмитрий Иванович. – Мы эти твои слова пришлись по нраву. Но что же это мы так долго ноги били, чтобы ни с чем возвращаться? Нам даже нечего будет рассказать нашим домашним, когда они спросят, зачем и куда мы ходили. Поэтому давай мы с тобой силой померимся, и кто из нас победит, того и правда. И вся добыча! Что ты, тойон, на это скажешь? Или промолчишь, как женщина? – Нет, – сказал Атч-ытагын. – Зачем молчать? И я и хитрить не буду, а сразу скажу всю правду. А правда такая: я уже старый стал, чего тебе со мной мериться? Проиграешь этот поединок, будет на тебе позор навсегда, а придёшь в верхний мир, там над тобой будут смеяться. Поэтому я вот что говорю: ты для начала хотя бы с моим младшим племянником померься, а уже потом только и со мной тебе будет за честь сразиться! – И, обернувшись, крикнул: – Эй! Иди сюда! И от чукоч вышел Кэт-Аймак, умилык по-чукочьи или силач по-нашему. Он был на полголовы выше и почти в два раза шире Дмитрия Ивановича. В руках у Кэт-Аймака было длинное копьё с железным наконечником. Дмитрий Иванович застыл на месте. Не ожидал он этого, подумал капитан, что ж, надо пособить – и быстро выступил вперёд, сказал: – Господин майор, позвольте мне! – и потащил саблю из ножен. – Отставить! – приказал Дмитрий Иванович. И сразу же прибавил: – Господин капитан, извольте соблюдать субординацию! В строй! Капитан отступил на два шага. А Дмитрий Иванович, уже оборотившись к Кэт-Аймаку, спросил: – На чём будем биться? Вместо ответа Кэт-Аймак поднял копьё, потряс им. Дмитрий Иванович обернулся. Ему из строя бросили копьё, железный наконечник которого с обоих краёв был заточен как бритва. Дмитрий Иванович внимательно осмотрел его, потом посмотрел на Кэт-Аймака, на его копьё, потом снова на своё копьё, презрительно поморщился и обломил ему древко об колено. Теперь дмитрияивановичево копьё стало короткое, почти вдвое короче кэт-аймакова. Дмитрий Иванович повернулся к Кэт-Аймаку и спросил: – Такое годится? Вместо ответа Кэт-Аймак только радостно захмыкал. Дмитрий Иванович тут же резко выступил вперёд, ткнул в Кэт-Аймака копьём, но тот успел отскочить, размахнулся и ударил сверху. Дмитрий Иванович отбил, а Кэт-Аймак… Ну и так далее. Долго они ещё скакали, бились, а наши и чукчи кричали, их подбадривая. И вот уже Дмитрий Иванович начал сдавать, сопел, запыхавшись, а Кэт-Аймаку было хоть бы хны. Эх, думал капитан, беда какая, загоняет его чукча, а потом убьёт, позор какой! Но наяву вышло иначе – Дмитрий Иванович пригнулся, изловчился, нырнул под кэт-аймаковым копьём и всадил ему своё копьё в живот, насквозь! Кэт-Аймак остановился, распрямился во весь рост, разжал руки, и его копьё упало ему под ноги. Теперь Кэт-Аймак стоял как околдованный, шатался и сверкал глазами. Дмитрий Иванович шагнул вперёд, махнул копьём как косой и отрубил Кэт-Аймаку голову. Кэт-Аймак выставил руки вперёд, подхватил свою голову, прижал её к груди и упал на колени. А после упал на бок. Все молчали. – Виват! – закричал Дмитрий Иванович. – Пли! Пли! Все наши, у кого, конечно, были ружья, начали стрелять. А те, у кого ружей не было, а это инородцы, те побежали с копьями наперевес в атаку. – Йакунин! – кричали наши. – Йакунин! Чукчи бежали кто куда. Один только Атч-ытагын оставался на месте, а рядом с ним стоял его переговорщик. Так же и Дмитрий Иванович никуда не спешил, и капитан оставался при нём. Не офицерское это дело за чукочьем по тундряку гоняться, обычно говорил Дмитрий Иванович. А тут он опять посмотрел на часы и сказал: – За четверть часа управились. Глава 30 А дальше было вот как. Наши погнались за чукчами, а Дмитрий Иванович убрал часы, повернулся к Атч-ытагыну и продолжил: – Но это ещё не всё. Потому что ты, как мне сказали, украл у нас человека, очень важного, его царица к нам послала, а ты взял и украл! Так это или нет? – Это не так, – сказал Атч-ытагын, – потому что я отдал его обратно. – Не отдавал ты нам его! – воскликнул капитан. – Я его сам забрал! На что Атч-ытагын ответил: – Но когда ты его забирал, я разве требовал его обратно? Капитан только развёл руками. А Дмитрий Иванович сказал: – Это, конечно, хорошо, что ты не требовал. Но это мы тебя принудили не требовать. А вот что ты сам по себе, без нашего принуждения, сделал хорошего? И Атч-ытагын, улыбаясь, ответил: – Я отправил Хыпая к верхним людям. Мы с ним повздорили, и я его отправил. И когда я его отправлял, я знал, что делаю для тебя большую радость. – Где это было? – спросил Дмитрий Иванович. – Далеко, – ответил Атч-ытагын. Дмитрий Иванович подумал и сказал: – Почему я должен тебе верить? Атч-ытагын ещё раз улыбнулся и ответил: – Я знал, что ты мне не поверишь, поэтому смотри сюда. И он показал на своего переговорщика, стоявшего здесь же с мешком. Переговорщик поклонился Дмитрию Ивановичу и вытряхнул из мешка на землю почерневшую голову Хыпая. Дмитрий Иванович, не приближаясь к голове, внимательно её осмотрел, удовлетворённо кивнул и сказал: – Это хорошо. Я напишу государыне, она обрадуется и похвалит тебя. Правда, ты этого не услышишь, потому что я сейчас убью тебя, отрублю тебе голову, и вместе с Хыпаевой пошлю к государыне, пусть она сразу два раза порадуется. Атч-ытагын подумал и сказал: – Да, это будет справедливо сделано. – Ха! – громко и презрительно сказал Дмитрий Иванович. – Как ты сразу запел! Какой ты стал послушный! Как ты спешишь как можно скорее уйти к верхним людям! Но это ещё надо заслужить, потому что никого у нас не убивают без причины. Всё должно быть по закону, как нам наши предки завещали. Поэтому я вначале должен буду судить тебя. То есть мы сперва выслушаем всех тех, кто захочет говорить за тебя, и всех тех, кто будет говорить против, потом обсудим их слова, обдумаем, а только потом уже решим, чего ты достоин – чтобы тебя убили или нет. Вот так! – И потом ты меня убьёшь? – спросил Атч-ытагын. – Да, если ты будешь этого достоин, – сказал Дмитрий Иванович. – А если не будешь достоин, то я отвезу тебя в Анадырск и там скормлю бродячим собакам. Но вначале суд! И он стал осматриваться по сторонам. Народу там было немного, люди же, как уже говорилось, по большей части кинулись вдогонку за чукчами, надеясь на богатую воинскую добычу. Но, правда, думал капитан, можно было никуда не бегать, потому что прямо здесь, в поле, правильней, на пустоши, есть чем поживиться. То есть много же здесь всякого полезного добра – луков, шапок, панцирей лахтачьих, железных наконечников для стрел и прочей другой дребедени. Но Дмитрий Иванович на это не смотрел, а он повернулся к Костюкову, который стоял тут же рядом, с трубой, и велел трубить сбор. Костюков взялся трубить. Люди стали понемногу собираться. Дмитрий Иванович поглаживал усы и улыбался. Капитан смотрел по сторонам. День был погожий, солнечный, только гора по-прежнему была в дыму. Это старик, подумал капитан, курит трубку и на нас поглядывает. И Дмитрий Иванович тоже курил. Когда он стал докуривать, к нему подошёл Наседкин, фельдфебель, его каптенармус. Наседкин терпеливо ждал, глядя на трубку. Докурив, Дмитрий Иванович неспешно выбил трубку и кивнул Наседкину. Наседкин выступил вперёд, осмотрел собравшихся и объявил, что самоуправство у нас не допускается, что у нас всё по закону, и вот сейчас господин Павлуцкий, Дмитрий Иванович, майор кавалерийской службы, комендант Анадырский и командир Якутского драгунского полка, начнёт судить Атч-ытагына, князька Ближнесопкинского. Сказав это, Наседкин посмотрел на Дмитрия Ивановича. Тот утвердительно кинул, вышел вперёд, на свободное место и, обращаясь ко всем, но в то же время искоса поглядывая на Атч-ытагына, сказал, что у нас всё по чести и правде, что наша Великая Правительница не позволяет беззакония и самоуправства, а кто самоуправствует, тех она беспощадно казнит, поэтому мы будем всё делать по закону, то есть вначале выслушаем всех тех, кто будет говорить против Атч-ытагына, а потом кто скажет за него. И, повернувшись к капитану, сказал: – Но, как мне думается, нечего даже и перечислять те недобрые дела, которые совершал Атч-ытагын. Если мы будем их перечислять, то только напрасно потратим время до самой ночи. Поэтому, может, вначале послушаем тех, кто хотел бы сказать что-нибудь в его защиту? Кто готов сказать за Атч-ытагына добрые слова? Все молчали. А что, подумал капитан, если Атч-ытагын вернётся домой живым, то его в его же стойбище не примут и ему всё равно придётся умереть. Так что, возможно, это ещё не самый плохой для него выбор – если его убьют здесь, убьют враги, а не свои, и он тогда и в самом деле сможет подняться к верхним людям… И опять раздался голос Дмитрия Ивановича: – Что, неужели никто не хочет ничего сказать в его защиту?