– Мален неожиданно приехал в Гондревилль, и никто не знает зачем, – сказал он своей госпоже. – У меня руки чешутся поспособствовать тому, чтобы Гондревилль выставили на продажу по причине смерти прежнего владельца! Я виноват, нужно было сделать это раньше, как я и собирался. – Но ради чего ему приезжать из Парижа, да еще посреди зимы? – В Арси только и разговоров, что об этом, – отвечал Мишю. – Семью Мален оставил в столице, а с собой взял только камердинера. Компанию ему составляют г-н Гревен, нотариус из Арси, мадам Марьон, супруга генерального сборщика налогов в Обе, и еще одна дама, невестка того самого Марьона, которого Мален использовал в качестве подставного лица при покупке усадьбы. Лоранс рассудила, что Среднепостье – подходящий день для того, чтобы под благовидным предлогом отослать из дома слуг. Селяне, как обычно, ушли в город поглазеть на маскарад, и в полях не осталось ни души. И все же это решение графини оказалось для обитателей шато де Сен-Синь фатальным, как это нередко случается в уголовных делах: Рок произвел свои подсчеты с не меньшим тщанием, нежели мадемуазель де Сен-Синь. Г-н и г-жа дʼОтсер места себе не находили бы от беспокойства, узнай они о том, что в их шато, на краю леса, хранится миллион сто тысяч франков золотом; поэтому младшие дʼОтсеры сами предложили ничего родителям не рассказывать. О планируемой тайной вылазке в лес знали лишь Готар, Мишю, четыре молодых дворянина и Лоранс. Поразмыслив хорошенько, «кладоискатели» решили увозить золото по частям – благо в большой мешок, который можно уложить на круп лошади, должно было поместиться порядка сорока восьми тысяч франков. Трех поездок должно было быть достаточно. Предосторожности ради всех обитателей шато, чье любопытство могло оказаться опасным, решено было отправить на народные гулянья в Труа, а Катрин, Марту и Дюрье, пользовавшихся доверием хозяйки, – напротив, оставить присматривать за домом. Остальные слуги обрадовались предоставленной им свободе и еще до рассвета отправились в город. Ранним утром Готар с Мишю почистили и оседлали лошадей, и кавалькада, состоявшая из господ и слуг, через сады поместья Сен-Синь выехала к лесу. Когда настало время садиться в седло (парковые ворота были настолько низкие, что лошадь через них приходилось вести в поводу), на дороге показался старик Бовизаж с фермы Беллаш. – Надо же! Кто-то идет! – воскликнул Готар. – Это всего лишь я, – откликнулся честный фермер, подходя ближе. – Доброго вам утра, господа! На охоту едете, несмотря на постановления префектуры? Что ж, меня это не касается, но на вашем месте я бы поостерегся! У вас есть друзья, но и неприятелей немало. – Если, с позволения Господа, охота наша удастся, – усмехнулся старший из дʼОтсеров, – у тебя будут прежние хозяева! В ответ на эти слова, которым последующие события придали совершенно иной смысл, Лоранс бросила на Робера гневный взгляд. А дело было вот в чем: старший де Симёз тешил себя мыслью, что Мален согласится вернуть Гондревилль в обмен на денежную компенсацию. Малоопытные в житейских делах, молодые дворяне, выслушав советы маркиза де Шаржбёфа, решили поступить наоборот, и Робер, разделявший их уверенность, имел в виду именно эту перспективу. – А пока, старина, никому ни слова! – сказал Бовизажу Мишю, который вышел последним и теперь запирал замо́к. Был конец марта, и погода стояла прекрасная. Земля подсохла, и воздух был прозрачный и чистый, причем было настолько тепло, что голые деревья вызывали недоумение, особенно на фоне зеленеющих вдали крестьянских полей. – Мы едем за сокровищами; впрочем, истинное сокровище нашего рода – это вы, кузина! – улыбнулся старший из де Симёзов, Поль-Мари. Лошадь Лоранс шла впереди, между лошадьми кузенов. ДʼОтсеры ехали следом, а замыкал кавалькаду Мишю. Готара услали вперед – дозорным. – Раз уж наше состояние вернется в семью, по крайней мере частично, выходи́те за моего брата, – негромко проговорил младший, Мари-Поль. – Он боготворит вас, и вы будете достаточно богаты, как это пристало современным аристократам. – Нет, оставьте все деньги ему, и я выйду за вас! У меня хватит средств и на себя, и на супруга, – отвечала Лоранс. – Да будет так! – воскликнул маркиз де Симёз. – А я – я уеду на поиски женщины, которая будет достойна стать вашей сестрой! – Вы любите меня меньше, чем я полагала, – проговорила Лоранс ревниво. – О нет! Я люблю вас обоих сильнее, нежели вы – меня, – ответил ей маркиз. – Значит, вы жертвуете собой? – спросила графиня, бросая в сторону старшего брата взгляд, в котором промелькнуло сиюминутное предпочтение. Маркиз промолчал. – Но как же быть со мной? Я буду думать только о вас, и для моего супруга это будет невыносимо, – продолжала Лоранс, жестом выражая досаду по поводу молчания собеседника. – И как я буду жить без тебя? – глядя на брата, спросил младший из де Симёзов. – Как бы то ни было, вы не можете выйти замуж за нас обоих, – сказал маркиз и тут же добавил тоном человека, уязвленного в самое сердце: – Пришло время решать! И он пустил лошадь вперед, чтобы дʼОтсеры ничего не услышали. Графиня с младшим кузеном сделали то же самое. Отъехав на порядочное расстояние от остальных спутников, Лоранс хотела заговорить, но заплакала, лишившись дара речи. – Я уйду в монастырь, – произнесла она наконец. – И тем самым прервете род Сен-Синей? – спросил младший де Симёз. – Вместо одного несчастного, который готов принять свой удел, вы сделаете несчастными двоих. Нет, тот из нас, кому будет отведена роль вашего брата, смирится! Узнав, что мы не так бедны, как полагали, мы все решили между собой. – Мари-Поль посмотрел на старшего брата. – Если вы предпочтете меня, все состояние отойдет к моему брату. Если несчастным суждено быть мне, он отдаст мне и состояние, и родовой титул, поскольку сам станет Сен-Синем. Таким образом, тот, кому не суждено обрести счастье, получит шанс устроить свою жизнь. И, если не сумеет совладать с тоской, отправится в армию, дабы не удручать счастливую чету. – Мы – настоящие рыцари Средневековья и достойны наших предков! – вскричал старший. – Говорите же, Лоранс! – Больше никаких проволочек, – сказал младший. – И не думай, что в самоотречении нет услады, – добавил, обращаясь к графине, Поль-Мари. – Милые избранники моего сердца, – отвечала Лоранс, – выбрать одного из вас не в моей власти. Я люблю вас обоих, словно вы одно существо, как вас любила ваша матушка. Господь нам поможет. Я не стану выбирать. Пусть это сделает Случай, но при одном условии. – Каком же? – Тот, кто станет мне братом, не покинет меня до тех пор, пока я ему этого не позволю. Я хочу сама решать, когда он сможет уехать. – Хорошо, – сказали братья, не задумываясь. – Первый из вас, с кем сегодня за ужином, после благодарственной молитвы, заговорит г-жа дʼОтсер, и станет моим супругом. И, разумеется, никто не будет плутовать и устраивать так, чтобы она его о чем-нибудь спросила. – Мы за честную игру, – сказал младший. Молодые люди по очереди поцеловали Лоранс руку. Уверенность в том, что развязка близка и она может оказаться для него благоприятной, привела каждого из братьев в прекрасное расположение духа. – При любом исходе, дорогая Лоранс, ты сделаешь своего супруга графом де Сен-Синем, – сказал старший. – И мы сыграем в игру «Кому больше не быть де Симёзом», – подхватил младший. – Думаю, если так пойдет и дальше, мадемуазель Лоранс в девицах не засидится, – сказал Мишю за спинами двух дʼОтсеров. – Мои господа веселы как никогда! Если хозяйка решится, я отложу отъезд. Я хочу увидеть эту свадьбу! Никто из дʼОтсеров ему не ответил. Неожиданно между братьями и Мишю вспорхнула сорока, сидевшая на земле, и бывший управляющий, суеверный, как все простолюдины, будто наяву услышал погребальный звон. День начался радостью для влюбленных, которые редко замечают сорок, особенно когда вместе прогуливаются по лесу. Мишю, вооружившись картой, нашел нужное место. Молодые люди взяли заступы, и скоро все деньги были найдены. Уголок леса, где был закопан клад, находился вдалеке от жилья и дорог, в месте достаточно пустынном, поэтому маленький караван, груженный золотом, не встретил никого на своем пути – как выяснилось позднее, к несчастью… Возвращаясь в лес из усадьбы Сен-Синь за последними двумястами тысячами франков, молодые люди, воодушевленные удачей, выбрали дорогу более прямую, нежели та, по которой они ездили прежде. Эта дорога проходила через пригорок, с которого был виден гондревилльский парк. – Огни! – воскликнула Лоранс при виде вереницы голубоватых сполохов. – Наверное, праздничная иллюминация, – ответил Мишю. Графиня, знавшая в лесу каждую тропинку, пришпорила коня и вскоре выехала к павильону Сен-Синь, бывшему обиталищу Мишю. Дом пустовал, двери и окна были заколочены, но калитка почему-то была открыта. Лоранс обратила внимание на следы лошадиных копыт на дороге. С лужайки в английском парке поднимался столб дыма, и графиня подумала, что там, должно быть, жгут сорную траву. – А, стало быть, и вы, мадемуазель, с ними заодно! – вскричал Виолетт, галопом выехавший из парка на своей кляче и остановившийся перед Лоранс. – Это же всего лишь розыгрыш, дурацкий маскарад, верно? Они не убьют его… – Кого? – Ваши кузены не желают ему смерти. – Чьей смерти? – Сенатора! – Ты спятил, Виолетт! – А зачем же вы тогда тут? – спросил фермер. При мысли о том, что ее кузенам грозит опасность, бесстрашная всадница пришпорила коня. Она появилась на поляне в тот момент, когда остальные складывали золото в мешки. – Тревога! Не знаю, что именно произошло, но нам нужно поскорее возвращаться! Пока молодые люди перевозили в шато-де-Сен-Синь золото, спрятанное старым маркизом, в шато Гондревилль происходило нечто странное. В два часа пополудни сенатор со своим другом Гревеном играли в шахматы у камина в большой гостиной на первом этаже. Мадам Гревен и мадам Марьон сидели тут же, на канапе, и развлекались беседой. Слуги отправились поглазеть на причудливый маскарад, о котором было загодя объявлено по всей округе Арси. Семейство управляющего, поселившегося вместо Мишю в павильоне Сен-Синь, тоже отправилось на гулянье. В шато остались только хозяйский камердинер да Виолетт. Привратник и пара садовников с женами также были на месте, но их дом находился с краю, возле подсобных помещений, где начиналась дорога на Арси, и отсюда до шато было так далеко, что они и не услышали бы выстрела. Все эти люди столпились на пороге своего павильона и смотрели в сторону Арси, до которого было пол-лье, в надежде разглядеть праздничное шествие. Виолетт в просторной приемной дожидался, когда господин сенатор его примет; речь шла о продлении аренды. И вдруг откуда ни возьмись пятеро мужчин в масках и перчатках, ростом, манерами и внешним видом похожие на господ дʼОтсер, де Симёз и Мишю, напали на камердинера и Виолетта, заткнули им рот свернутыми носовыми платками, привязали к стульям и оставили в буфетной. Несмотря на быстроту, с какой все это было проделано, камердинер с фермером успели крикнуть. Их услышали в гостиной, и женщинам показалось, будто кто-то зовет на помощь. – Вы слышите? – сказала г-жа Гревен. – На нас напали воры! – Ба! Это ряженые веселятся, – сказал Гревен. – Думаю, они заглянут и к нам в шато! Пока они разговаривали, пятеро незнакомцев успели запереть парадную дверь и спрятать в буфетной камердинера с Виолеттом. Г-жа Гревен, женщина упрямая, решила во что бы то ни стало узнать, что там за шум. Она вышла в коридор и наткнулась на людей в масках, которые поступили с ней так же, как и с первыми двумя. Затем они ворвались в гостиную, и пара тех, что покрепче, схватили графа де Гондревилля, вставили ему кляп и уволокли в парк, пока оставшиеся трое затыкали рты и привязывали к креслам нотариуса и г-жу Марьон. В целом нападение заняло не больше получаса. Вскоре к трем незнакомцам присоединились два их товарища, и они вместе обыскали дом от погреба до чердака. Они открыли все шкафы, не взломав при этом ни единого замка, простучали стены, отыскивая тайники; до пяти вечера злоумышленники чувствовали себя в шато полноправными хозяевами. К этому времени камердинер Малена зубами развязал путы, стягивавшие запястья Виолетта, и тот, освободившись от кляпа, принялся звать на помощь. Услышав эти вопли, незнакомцы вышли в сад, вскочили на коней, похожих на тех, что стояли в конюшнях шато-де-Сен-Синь, и ускакали. Правда, не настолько быстро, чтобы Виолетт не успел их рассмотреть. Развязав слугу, который оказал ту же услугу обеим женщинам и нотариусу, Виолетт на лошади припустил вслед за лиходеями. Каково же было его изумление, когда он увидел распахнутые ворота павильона и стоящую тут же, будто бы в карауле, мадемуазель де Сен-Синь. Стоило молодой графине ускакать, как Виолетта догнал Гревен. Он был на лошади, и сопровождал его полицейский гондревилльской коммуны, которому привратник дал лошадь из господской конюшни. Жена привратника побежала за подмогой в жандармерию Арси. Глава 15 Правосудие согласно Кодексу от 3 брюмера IV года Виолетт незамедлительно рассказал Гревену о встрече с Лоранс и о поспешном отъезде этой смелой девушки, чей решительный характер был им известен. – Она стояла на часах! – сказал Виолетт. – Возможно ли, что похищение это организовали дворяне из шато-де-Сен-Синь? – вскричал Гревен. – А кто же еще? – отвечал Виолетт. – Вы разве не узнали толстяка Мишю? Это он на меня набросился, я узнал его хватку! Да и лошади точно из Сен-Синьских конюшен! Осмотрев следы подков на песке возле рон-пуэна и в парке, нотариус оставил сельского полицейского у ворот павильона охранять эти ценные улики, а Виолетта отправил за мировым судьей в Арси, дабы тот их засвидетельствовал. Покончив с этим, он поспешил возвратиться в гостиную шато де Гондревилль, куда только что прибыли офицер и унтер-офицер имперской жандармерии в сопровождении четырех подручных. Этим офицером, разумеется, оказался тот самый человек по фамилии Жиге, который два года назад по милости Франсуа Мишю свалился с лошади и разбил себе голову; Корантен рассказал ему впоследствии, кто подстроил эту ловкую западню. Брат Жиге служил в армии и стал одним из выдающихся артиллерийских полковых командиров, а Жиге был на хорошем счету в жандармерии. Позже под его команду отдали эскадрон департамента Об. Помощник Жиге по фамилии Вельф в свое время провожал Корантена из деревни Сен-Синь к павильону, а от павильона – в Труа. По дороге парижанин немало рассказал своему спутнику о том, что сам он именовал «беспринципностью Лоранс и Мишю». Поэтому оба были настроены против обитателей шато-де-Сен-Синь, что и не замедлили показать на деле. Мален и Гревен (нотариус готовил материалы для своего друга) приложили руку к написанию Кодекса от 3 брюмера IV года – законодательного творения так называемого Национального конвента, которое ратифицировала Директория. Гревен, знавший его досконально, сумел организовать расследование этого дела с потрясающей скоростью, тем более что его предположения относительно виновности Мишю и господ дʼОтсер и де Симёз вскоре переросли в уверенность. В наши дни лишь старые чиновники помнят, как была устроена тогда система правосудия, которую Наполеон вскоре упразднил, обнародовав свои Кодексы и учредив ведомство, которое и поныне вершит суд во Франции. Согласно Кодексу IV года председателю департаментской коллегии присяжных надлежало немедленно привлечь к ответственности лиц, совершивших правонарушение в Гондревилле. Заметим мимоходом, что решением Конвента слово «преступление» было изъято из юридической терминологии. На смену ему пришли «правонарушения», наказуемые штрафом, лишением свободы, бесчестием либо телесным наказанием. Предполагалось, что после восстановления мира в стране смертная казнь будет заменена двадцатью четырьмя годами каторги. То есть, по мнению Конвента, двадцать четыре года принудительных работ были равноценной заменой смертной казни. Что же тогда говорить об Уголовном кодексе, предусматривающем пожизненную каторгу? Новый Кодекс, разрабатываемый в то время Государственным советом Наполеона, упразднял судейское звание «председателя суда присяжных», обладавших на деле огромными полномочиями. В том, что касается преследования правонарушений и предания суду, старшина коллегии присяжных исполнял функции агента судебной полиции, королевского прокурора, следственного судьи и королевского суда. С тем отличием, что его производство по делу и обвинительный акт подлежали визированию специальным уполномоченным от исполнительной власти (представителем департамента) и восемью присяжными заседателями, которым он предоставлял материалы расследования и которые заслушивали показания свидетелей и обвиняемых и выносили первичный, или обвинительный, вердикт. Однако влияние, оказываемое председателем на коллегию присяжных, собравшихся в его кабинете, было так велико, что они попросту не могли поступить вопреки его предпочтениям. Эти восемь человек и составляли обвинительное жюри присяжных. Были и другие присяжные, входившие в жюри при криминальном суде, которому надлежало рассматривать дела обвиняемых. В отличие от обвинительного жюри, это жюри называлось судебным. Уголовный трибунал, который Наполеон недавно переименовал в Уголовный суд, состоял из председателя, четырех судей, публичного обвинителя и чиновника, специально делегируемого для этих целей правительством. В то же самое время с 1799 по 1806 год существовали так называемые чрезвычайные суды, в некоторых департаментах рассматривающие без участия присяжных преступления против личности или нравственности и набиравшиеся из судей гражданских судов. Этот конфликт между чрезвычайным и уголовным правосудием порождал вопросы относительно юрисдикции, которые и рассматривались кассационным судом. Так что если бы в департаменте Об был чрезвычайный суд, то дело о покушении на сенатора Империи, вне всяких сомнений, передали бы туда; но в этих мирных краях необходимости в чрезвычайном правосудии не возникало. Поэтому Гревен отправил офицера Жиге к председателю коллегии присяжных в Труа. Тот сломя голову бросился исполнять приказ и вскоре привез этого едва ли не всемогущего блюстителя закона в Гондревилль в почтовой карете. Должность председателя коллегии присяжных в Труа занимал человек, некогда служивший судебным чиновником, а впоследствии – оплачиваемым секретарем одного из комитетов Национального конвента. Это был друг Малена, обязанный ему нынешним назначением. Этот судейский по фамилии Лешено был подлинным знатоком старого уголовного права и, так же как и Гревен, существенно поспособствовал Малену в его юридических изысканиях для Конвента. Мален порекомендовал его Камбасересу, и Лешено получил место генерального прокурора в Италии. Но, повредив своей карьере, он закрутил там интрижку с одной знатной дамой из Турина, и Наполеону пришлось снять его с должности: муж этой дамы пригрозил, что подаст иск в исправительный суд о признании ее ребенка незаконнорожденным. Лешено, который был обязан Малену всем, что имел, понял, насколько важное дело ему предстоит рассматривать, и привез с собой отряд – дюжину жандармов с командиром.