– Он делает все, чтобы нас очернить! – вскричал младший из де Симёзов. – Он на вас клевещет, и я это понимаю. Но чему поверит толпа? Вот что важно! Мишю намеревался застрелить сенатора, и тот об этом не забыл. После вашего возвращения графиня взяла Мишю к себе, и многие – да что там, большинство! – решили, что Мален прав. Вы не представляете, насколько шатки позиции эмигрантов, если дело доходит до противостояния тем, кто ныне владеет их имуществом. Префект, разумный человек, вчера упомянул о вас в разговоре – всего пара фраз, но меня они встревожили. Словом, я бы предпочел, чтобы вы уехали… Эта тирада вызвала глубочайшее изумление. Мари-Поль поспешил позвонить, вызывая слугу. – Готар, – сказал он прибежавшему юноше, – приведи к нам Мишю. Бывший управляющий Гондревилля не заставил себя ждать. – Мишю, друг мой, – начал маркиз де Симёз, – это правда, что ты собирался убить Малена? – Да, господин маркиз. И когда он снова приедет сюда, я его подстерегу. – А знаешь ли ты, что, по слухам, ты действовал по нашей указке? И наша кузина, отдав тебе ферму, тем самым навлекла на себя подозрение, что и она в этом замешана? – Святые небеса! – вскричал Мишю. – Неужели я и правда проклят? Неужели я не смогу малой кровью избавить вас от Малена? – Нет, славный мой Мишю, не сможешь, – сказал Поль-Мари. – Тебе придется оставить службу и уехать из департамента. Мы о тебе позаботимся, подыщем тебе место с хорошим жалованьем. Продай все, чем владеешь, продай землю, и мы отправим тебя в Триест к нашему другу. У него большие связи, и он найдет чем тебя занять до тех пор, пока обстоятельства не изменятся к лучшему для всех нас. Слезы навернулись на глаза Мишю, который стоял будто пригвожденный к месту. – Кто-нибудь еще видел, как ты целишься в Малена? – спросил маркиз де Шаржбёф. – Нотариус Гревен. Они были заняты разговором. Это-то и помешало мне убить сенатора – к счастью! Госпожа графиня понимает, что я имею в виду, – сказал Мишю, глядя на свою хозяйку. – А еще кто-нибудь, помимо Гревена, об этом знает? – спросил пожилой маркиз, которому совершенно не нравился этот допрос, хоть и проводимый в семейном кругу. – Да, шпион, который приехал арестовать моих господ. Он тоже был в курсе, – отвечал Мишю. Г-н де Шаржбёф встал – будто бы для того, чтобы полюбоваться садом. – Полагаю, Сен-Синь приносит вам неплохой доход. С этими словами он вышел. Братья де Симёз и Лоранс, которые догадались, к чему это было произнесено, последовали за стариком. – Вы благородны и щедры, но по-прежнему слишком беспечны, – сказал им старый маркиз. – Если бы дело ограничилось досужими сплетнями, к тому же лживыми, – бог с ним. Но вы своими поступками даете людям слабым, таким как дʼОтсеры с сыновьями, основания считать, что все это – правда! О юность, юность! Вам придется оставить Мишю здесь и уехать самим. Самим! Или же, если вы все-таки решите остаться, напишите сенатору: мол, только что из моих уст вы узнали, как о вашем фермере Мишю отзываются в окрýге, и отослали его с глаз долой! – Нам писать Малену? – вскричали братья. – Убийце наших отца и матери, человеку, отнявшему у нас состояние? – Все, что вы говорите, правда. Но теперь Мален – один из виднейших деятелей имперского двора, полновластный правитель департамента Об… – Который в свое время проголосовал за умерщвление Людовика XVI в случае, если армия Конде ступит на французскую землю, или по меньшей мере за его пожизненное заключение! – сказала графиня де Сен-Синь. – …и, возможно, выступал за то, чтобы казнить герцога Энгиенского! – добавил Поль-Мари. – Что ж, если вы настаиваете на перечислении его заслуг, – вскричал маркиз, – стоит добавить: «тот, кто дергал Робеспьера за полу редингота, чтобы тот поскорее пал, когда выяснилось, что противников у него гораздо больше, чем сторонников»; «тот, кто отдал бы Бонапарта под расстрел, если бы переворот 18 брюмера не удался»; «тот, кто вернет в страну Бурбонов, если позиции Наполеона ослабнут»; «тот, кто всегда окажется рядом с сильнейшим, чтобы по его распоряжению схватить шпагу или пистолет и прикончить соперника, которого стоит опасаться»! И все же… есть еще один довод. – Как низко мы пали, – проговорила Лоранс. – Дети, – сказал пожилой маркиз, беря всех троих за руки и уводя в сторонку, к слегка припорошенной снегом лужайке, – вы сердитесь, слушая умудренного опытом старика, но защищать вас – мой долг; и вот что я бы сделал на вашем месте: я бы позвал в посредники какого-нибудь старика, к примеру меня, и поручил бы ему стребовать с Малена миллион за ратификацию продажи Гондревилля. О, он наверняка согласится, и об этом никто не узнает. Принимая во внимание нынешнюю доходность вкладов, это даст вам сто тысяч ливров ренты. Вы уедете и на другом конце страны купите отличную усадьбу, в Сен-Сине оставите управляющего – г-на дʼОтсера, а потом тяните жребий – да хоть на соломинках! – чтобы решить, кто из вас станет мужем этой прекрасной наследницы. Жаль только, что речи стариков в ушах молодых звучат так же, как и речи молодых – в ушах стариков: будто бы и слова, а смысла в них нет… Маркиз зна́ком дал трем своим родственникам понять, что не желает слышать ответ, и вернулся в гостиную, где во время их беседы появились аббат Гуже с сестрой. Предложение прибегнуть к жребию, чтобы решить, кому достанется рука их кузины, возмутило де Симёзов, и Лоранс внутренне содрогалась, думая о горечи рекомендованного пожилым маркизом «лекарства». Их обращение со стариком оставалось любезным, но без прежней сердечности. Г-н де Шаржбёф, ощущая эту холодность, то и дело сочувствующе посматривал на трех своих очаровательных родственников. И хотя разговор шел на общие темы, он еще раз упомянул о том, что нужно покоряться обстоятельствам, и похвалил настойчивое стремление г-на дʼОтсера устроить сыновей на военную службу. – Бонапарт раздает герцогские титулы. Он создает новые, имперские фьефы, он создает графов. Мален хочет стать графом де Гондревиллем, и эта идея может принести вам некоторую выгоду, – добавил старик, глядя на господ де Симёз. – Или погибель, – проговорила Лоранс. Как только подали лошадей, маркиз засобирался домой. Все вышли его проводить. Уже сидя в экипаже, он подозвал Лоранс, которая легко, как птичка, вспорхнула на подножку. – Вы – женщина незаурядная и должны меня понять, – шепнул старик ей на ухо. – Малену есть в чем себя упрекнуть, и в покое он вас не оставит – обязательно устроит вам какую-нибудь ловушку. По крайней мере, будьте осмотрительны в своих поступках, даже самых незначительных. И заключите с ним мировую – вот мой последний совет! Стоя рядом с кузиной посреди лужайки, близнецы долго смотрели вслед старенькой коляске, которая, выехав через ворота, свернула и унеслась по дороге в Труа. Лоранс передала кузенам последние слова маркиза. Что ж, жизненный опыт часто имеет неосторожность являться перед молодежью в старомодной полуберлине, в узорчатых чулках и с глупым мешочком для косы на затылке… Ни одно из этих юных сердец не могло составить представление о том, какие перемены происходят во Франции; их души будоражило негодование, благородная кровь закипала в жилах. – И это – глава рода де Шаржбёф! Дворянин, чей девиз: «Пусть явится тот, кто сильнее!», «Adsit fortior!» – прекрасный боевой клич! – Он был боевым быком, а стал обычным[62], – с горечью усмехнулась Лоранс. – Времена Людовика Святого давно миновали, – сказал младший де Симёз. – «Умрем с песней на устах!» – воскликнула графиня. – Этот девиз пяти девиц, основавших наш род, будет и моим тоже! – А наш девиз разве не «Умру, не отступив!»? Значит, никакой пощады врагам! – подхватил старший де Симёз. – Напрашивается вывод: наш родственник Бык, пережевывая жвачку, долго обдумывал свои слова, прежде чем приехать к нам. Гондревилль станет родовым именем какого-то Малена! Это не укладывается в голове! – Наше поместье! – крикнул младший. – Мансар спроектировал его для аристократов, и что же? Теперь там будут плодиться плебеи! – сказал старший. – Если так, я бы предпочла, чтобы Гондревилль сгорел у меня на глазах! – воскликнула мадемуазель де Сен-Синь. Деревенский житель, явившийся посмотреть на бычка, которого продавал г-н дʼОтсер, выходя из хлева, услышал ее слова. – Вернемся в дом, – с улыбкой предложила Лоранс. – Мы едва не допустили оплошность, от которой нас и предостерегал маркиз, – у покупателей телят тоже есть уши. – Мой бедный Мишю, – сказала она, входя в гостиную, – я совсем позабыла о твоих шалостях! В окрýге мы не в чести, так что не будем себя компрометировать. Есть у тебя на совести еще какие-то грехи? – Еще бы! Я грешен в том, что не застрелил убийцу своих старых господ, прежде чем поспешить на помощь нынешним! – Мишю! – вскричал аббат Гуже. – Но я не уеду из этих краев, – продолжал бывший управляющий, словно не заметив восклицания кюре, – пока не удостоверюсь в том, что вам здесь больше ничто не угрожает. Неподалеку я встречал парней, которые мне совершенно не понравились. А последний раз, когда мы охотились в лесу, меня догнал новый управляющий Гондревилля и спросил, уж не наши ли это владения. «Милейший, – ответил я, – трудно за пару месяцев отвыкнуть от того, к чему привыкал два столетия!» – Тебя никто не тянул за язык, Мишю! – с довольной улыбкой заметил маркиз де Симёз. – Он ответил, что уведомит сенатора о наших притязаниях. – Граф де Гондревилль! – проговорил Робер дʼОтсер. – Маскарад да и только! Называют же Бонапарта «ваше величество»! – И «ваше королевское высочество» – великого герцога Бергского, – сказал кюре. – А кто это? – спросил г-н де Симёз. – Мюрат, зять Наполеона, – отвечал пожилой г-н дʼОтсер. – Прекрасно! – сказала Лоранс. – А вдову маркиза де Богарнэ величают «ваше величество»? – Да, мадемуазель, – сказал кюре. – Стоит съездить в Париж, чтобы на это посмотреть! – вскричала Лоранс. – Увы, мадемуазель! – сказал Мишю. – Я был там, устраивал сына в лицей и могу поклясться, что с так называемой имперской гвардией шутки плохи. Если и в армии такие же порядки, нынешний режим переживет нас с вами! – Говорят, многие дворяне поступают к нему на службу, – сказал г-н дʼОтсер. – По современным правилам ваши дети, – продолжал кюре, – обязаны будут служить. Закон не признает различия в фамилиях и рангах. – Этот человек со своими придворными причиняет нам больше горя, нежели Революция со своей гильотиной! – воскликнула Лоранс. – Церковь молится за него, – заметил кюре. Эти ремарки, последовавшие одна за другой, подтверждали благоразумные рассуждения старого маркиза де Шаржбёфа. И все-таки вера молодых людей была слишком крепка, а сердца – слишком благородны, чтобы согласиться на мировую. Они повторяли про себя слова, во все времена служившие утешением проигравшим: «Благополучие победителя когда-нибудь кончится! Императора поддерживает только армия! На смену управлению по принципу “де факто” снова придет верховенство права…» – и еще многое другое. Как бы то ни было, они все-таки угодили в ловушку, которую сумели бы обойти люди более осмотрительные и покорные, – такие, как г-н дʼОтсер. Положив руку на сердце, каждый из нас вынужден будет признать, что несчастье не обрушивается на голову без предупреждения – очевидного или мистического, тайного. Сокровенный смысл этих предостережений, явных или скрытых, многим становится понятен, когда беда уже случилась. – Что ж, в любом случае госпожа графиня знает, что я не могу покинуть эти края, не рассчитавшись со старыми долгами, – тихо проговорил Мишю, обращаясь к мадемуазель де Сен-Синь. Она кивнула фермеру, после чего тот удалился. Глава 14 Обстоятельства дела Мишю не откладывая продал свой участок Бовизажу, арендатору фермы Беллаш, но деньги ему обещали отдать дней через двадцать, не раньше. И вот спустя месяц после приезда старого маркиза Лоранс, которая уже рассказала кузенам о том, что их состояние уцелело, предложила отправиться на Среднепостье[63]. Земля в лесу была укрыта толстым слоем снега, что помешало Мишю выкопать господские сокровища раньше; он даже обрадовался, что молодые де Симёзы смогут при этом присутствовать. Бывший управляющий торопился с отъездом, страшась самого себя.