Она взглянула на него так, словно он только что обвинил ее в убийстве котят. — Ты и вправду думаешь, что я или кто-либо еще смог бы обходиться без еды и отдыха? — Ты смогла бы. Ты же обходишься. Но почему? Она открыла рот… — Не надо отвечать мне вопросом. Кили прищурилась. — Замечательно. Я не ем, потому что пища могла быть отравлена. А не сплю я потому, что не хочу ночных кошмаров и уязвимости. Да кого это сейчас волнует? Давай-ка поговорим о том, что между нами произошло, когда я была голой. К Торину начал подбираться удушающий жар — со всех сторон — и он потянул воротник своей рубахи. — Я бы никогда не отравил тебя. — Моментами было весело нам обоим, — продолжала она, — Я планирую повторить, несмотря на то, как ужасно ты все закончил. Заявление вышло нерешительным, сочилось уязвимостью, которую, она как утверждала, презирает. В его груди заболело. Торин ненавидел эту тупую боль. Что ж, хватит! Время положить этому конец. Всему этому. — Почему ты все еще хочешь меня? — Видимо, не достаточно, — Разве я не доказал тебе, что не смогу дать то, что тебе нужно? Ни через какое-то время, ни когда-либо вообще. — Это отличные вопросы, — сказала она, не способная встретиться с ним взглядом. Ее ответ разозлил его. И немного убил, даже слишком. А что? Торин ожидал, что Кили скажет ему, что он может дать ей все, в чем она нуждается? — Каковы бы ни были мои доводы, некоторое время мы все еще можем наслаждаться друг другом, — с надеждой сказала она, — Ведь можем? Пока не появился кто-то получше? Его гнев возрастал, нечестивый пожар в его жилах. Диалог не обязателен. Просто надо найти край этой реальности и открыть дверь в следующую, держа при этом свои проклятые руки подальше от Кили. Невозможно. Он знал, каким тугим было ее лоно, и должен был познать это снова. Познать ее. Кили стала болезнью у него в крови. Он издал острый как бритва смешок над такой иронией. Как и от демона, от нее не было исцеления. Не могу так жить. Можно просто сорваться. Ради Камео и Виолы. Ради Бадена. Ради Ларца. Держись, оставайся с ней. — Я согласился платить тебе за помощь, — сказал он, — И я заплачу. Но не дам тебе ничего большего. *** Ой. Из-за образовавшейся связи суждения Торина резали Кили на части, тогда как прежде они просто бросали ей вызов. И именно потому, что ни одна другая раса не связывалась так как это делала ее раса, он никогда не узнает, сколько причинил ей боли, до тех пор, пока она сама ему не расскажет — чего она делать не собиралась. Вина — не то чувство, которое она хотела у него вызвать. Он и так уже достаточно натерпелся вины. — Если ты не хочешь говорить о сексе… — начала она. Он резко вздохнул. И сказал гортанным тоном: — Нет, не хочу. — Тогда как насчет того, чтобы обсудить твою новую вскоре-будущую любимую тему? Меня! — Возможно первая стычка проиграна, но я все равно выиграю эту войну. Его сердце такое же хорошее, как и мое. — Я слушаю, — сказал Торин. — Однажды я была замужем. Когда мне было шестнадцать мои родители заставили меня выйти за Короля Хранителей. Наш брак длился несколько отвратительных лет, и я позаботилась о том, чтобы у нас не было детей. Для других своих детей он был ужасным отцом. — Детка. Я чувствую себя идиотом. Я знал, что тебя отдали королю, но не знал, что вы поженились. Твой титул должен был натолкнуть меня на мысль. — Что ж, Детектив Торин, уже через несколько месяцев после смерти короля я обручилась с Гадесом, наихудшим обманщиком, когда-либо ходившим по земле. Это была величайшая ошибка, которую я когда-либо совершала, — негативно начала она. Но позитивно закончила, — Мой любимый цвет — радужный, и я твердо верю, что изюм — лучшая сладость, созданная природой. Меня не волнует, о чем судачат завистники! Я знаю все обо всем, и единственный раз, когда я была не права, это тогда, когда я думала, что была не права. Уголки его губ, должно быть, опустились. — Невеста Гадеса. Мне следует к этому привыкнуть, но у меня все еще проблема, которая заволокла мой мозг этой мыслью. И как тебе все это было? — Волнующе. Сначала. Он был притягателен. — И с тягой к убийствам. — Да, но в то время это было частью его шарма. Он учил меня защищаться. — Однако за урок ты заплатила. Что он имел ввиду? Слишком страшно спрашивать. Криво улыбнувшись, он сказал: — Так… а что бы вы сказали о вашем самом большом недостатке? — Зачем? Это что, собеседование при приеме на работу? — Может быть. И на какую вакансию? — Ну, мой самый большой недостаток — это, наверно, то, что я слишком бескорыстная… в постели. Торин задохнулся от смеха. Когда он успокоился, то сказал: — Ты столетиями находилась взаперти, правильно? — Правильно. — Тогда почему ты такая… современная? — Все просто. Когда-то мне служила одна провидица. Она обладала восхитительной способностью позволять другим находиться в ее сознании, чтобы увидеть каким будет будущее. Что я и делала. Часто. — Забавно, но не совсем полезно. Ты знала, что будет, и все же оказалась в тюрьме. — Это правда. Я подозреваю, что она умышленно не показывала этот аспект моей жизни. Что может быть лучше, чтобы избежать моей зловещей хватки? — Но хватит о ней, — Как насчет тебя? Расскажи мне какие-нибудь непристойные подробности. Неверный выбор слов. Или может как раз верный. Они оба вздрогнули. Кили вздрогнула от воспоминания о еще пульсировавшем желании. Почему вздрогнул он? — Если ты хочешь ответов, — сказал Торин, — то поешь. Я серьезно. Ох, очень хорошо. Он был честен на протяжении всего их путешествия. Он говорил, что не отравил бы ее, и Кили ему верила. Она сделала большое событие из поедания одного кусочка, преувеличивая каждое движение. — Ешь еще. Отлично! Она все взяла в горсть и засунула в рот. Рот оказался так набит, что она едва могла жевать Его глаза весело мерцали, придавая ему мальчишеское, даже плутоватое выражение. — Я никогда не был женат, — сказал Торин после того, как она все проглотила. Когда он больше ничего не сказал, Кили округлила глаза: — Ух ты. Притормози-ка. Не уверена, что справлюсь с потоком новой информации.