«Жила одна мышь в пианино…» Прекрасное начало для сказки. Ждём продолжения И закрываем глазки. За сценой В ночь перед седьмым спектаклем дети долго сидели на подоконнике, смотрели в окно. Альберт ушёл в самом мрачном настроении, еле волоча ноги от усталости и коньяка. – Понимаете, на каждом спектакле, – говорил он, сидя перед тем за пианино и сбивчиво наигрывая джазовую импровизацию, – актёр должен что-то отдать зрителю. Его глаза печального мопса блуждали по клавиатуре, плечи обвисли, как ветки дерева после дождя. – Что отдать? – спросил Мыш. – В этом-то и соль, – Альберт медленно и нетрезво покачивал головой в такт музыке. – Отдать нужно то, чего у вас раньше не было. Вы должны найти нечто во время спектакля и подарить людям в зале. – Боюсь, я плохо понял. – …И когда вы с Веткой научитесь этому, – продолжал Альберт, – сразу исчезнет всё, что вам мешает. Он по очереди оглянулся на Мыша и Ветку. – Дорогие мои, я очень на вас надеюсь. Тяжело поднялся из-за инструмента. – Пойду. Ещё и мама разболелась… Она, кстати, много лет играла Гретель в нашем театре, – сказал, ощупывая карманы. – Надо будет в круглосуточную аптеку зайти. – Тебя полиция не «примет» в таком состоянии? – спросила Ветка. – А какое у меня состояние? Нормальное, я считаю. Ну а примет, значит, примет, – равнодушно ответил режиссёр, задев плечом дверной косяк. – Спокойной ночи, дети. Не провожайте, я сам закрою. В наледи на оконных стёклах играли золотые мотыльки. Москва-река походила на поток чёрных муравьёв. – На прошлый спектакль было продано пять билетов, – сказал Мыш. – Один зритель ушёл в антракте, – добавила девочка. – Считай, для себя играли. – На Альберта больно смотреть. – На него больно, на нас жалко. – Пора перестать врать себе, – резко бросил Мыш. – Мы никчёмные актёры, и в этом всё дело. Да и спектакль нелепый. Я сразу сказал, что «Ганц и Гретель» – бредовая идея. – Понятно, что спектакль детский, понятно, что незамысловатый, но играли же его как-то двести лет. И ведь наверняка не для пяти зрителей! – Притом что один уходит в антракте… – Да ещё и Гном с этими его идиотскими розыгрышами… Нет, ну как ему не надоест ерундой заниматься? Взрослый же человек. Шутка, повторенная сто раз, смешнее со временем не становится. По улице с шумом и гулом, расталкивая полумрак мигающим маячком, двигалась уборочная машина. Тени от маячка заметались по детским лицам. Ветка положила подбородок на колени. – Как хочешь, но нам надо узнать, куда уходит Гном и зачем зовёт нас за собой, – сказала она. – Но это же не по пьесе! Да и не хочу я вестись на его дешёвые разводки. – Разводки не разводки, плевать. Надо попробовать пойти. Мыш долго молчал, хмурился, пожимал плечами, ведя какой-то внутренний диалог с самим собой. – Да, наверное, ты права, – наконец неохотно признал он. – Будь что будет. Пойдём за ним. Кстати, ты чувствуешь, какие странные запахи слышатся, когда Гном уходит за сцену? – Конечно. Женское обоняние вообще острее мужского. Травой пахнет, костром, озером. А может, рекой. Ещё грибами: сыроежками, опятами… Она тронула шрам на щеке, похожий на звёздочку или снежинку. … Когда Гном задал третью, последнюю загадку, Мыш сжал Веткину руку, и они вместе зашагали вперёд, через бутафорскую траву, под ветви искусственных ив, колышущихся под налетевшим неизвестно откуда ветром. Ветви прошлись по лицам, будто ощупали. Темнота надвинулась, упала в глаза, обняла и скрыла от зала. Дети продолжали двигаться. Во тьме проявилась искра света – далёкий костёр. Мрак поредел, проступили стволы деревьев, зубчатые контуры трав, кривые лапы валежника. Ветка зацепилась за что-то, должно быть, за сухой сук, и едва не упала. Мыш удержал её. У костра стоял Гном, увидев детей, он радушно раскинул им навстречу руки. – Ну, вот и вы! С прибытием! – Что это? Где мы, Гном? – спросил Мыш, чувствуя, как намокает от росы его одежда, понимая, что трава, по которой он шёл, – самая настоящая лесная осока, а впившийся в ухо комар и вправду пьёт его кровь. – Добро пожаловать в Засценье! – радостно произнёс человек в колпаке. – Что?… Какое Засценье?… – одновременно спросили Мыш и Ветка. – Друзья мои! Это лучшее место на земле, и раз уж вы пришли сюда, то скоро в этом убедитесь. Возле костра стоял большой, сплошь покрытый цветами и ещё не раскрывшимися бутонами куст дикой розы. – Смотрите, какие цветы! – Гном осторожно наклонил ветку, понюхал. – Обожаю. «Роза пахнет розой…» Знаете, откуда это? Он выжидающе посмотрел на детей. – Кажется, Шекспир. «Ромео и Джульетта»? – поколебавшись, ответил Мыш. – Точно, – радостно подтвердил Гном. – При чём тут Шекспир? Что вообще происходит? – спросил мальчик. – Куда исчезла стена? Я ведь раз сто был рядом с ней, трогал, ощупывал, а теперь… – А теперь вы в Засценье, – терпеливо повторил Гном. – И оно бесконечно, как бесконечен театр и человеческая фантазия. – Совсем ничего не поняла… Можно как-нибудь без загадок?… – сказали вместе Мыш и Ветка. – Но вам интересно? – спросил Гном. – Да, – согласились дети. – И страшно, наверное? Дети замялись, переглянувшись. – Ничего, это как раз обычное дело, – беззаботно подмигнул он. Весёлость неожиданным образом шла донкихотовскому лицу Гнома. – И что же мы должны делать в этом твоём Засценье? – Во-первых, оно такое же ваше, как и моё. А во-вторых, прежде всего вам необходимо предстать перед Дионисом. – Пред кем? – с недоверием спросила Ветка. – Богом театра? – Именно. Надеюсь, он разрешит вам бывать здесь. И в каком-то смысле станет вашим проводником. – Проводником куда?