Том задумался, подбирая нужные слова. И когда он произнес их, я вспыхнула, как зажженная свеча. – Это чувство испытывают двое по уши влюбленных друг в друга людей, когда остаются наедине в темной комнате, в которой единственная мебель – это кровать. Ощущение полета, радости, азарта. – Ого, даже так. – Только не цитируй эту фразу в статье, пожалуйста, – вдруг сказал Том. – Это очень личное. – Хорошо, – я собралась с духом, понимая, что пора наносить следующий удар. Он был готов к очередному вопросу. – А кто содержит театр «GRIM»? – В смысле? – Кто ваш инвестор? Насколько я знаю, правительство не финансирует вашу деятельность. – Мы живем на сборы со спектаклей. «Это невозможно», – подумала я. Но голос Тома дал понять, что актер не хочет и не будет говорить на эту тему. Со мной такое происходило впервые – я уже расположила к себе героя интервью, но не могла добиться от него ответов на самые важные вопросы. Это злило, но единственное, на что я была способна, – поджать губы и ждать следующего подходящего момента для маленькой атаки. Мы с Томом напоминали игроков пинг-понга. Только классическая игра превратилась в атаки одного человека – я была нападающей, а Харт отбивался. Я делала замах ракеткой, с силой ударяла по маленькому оранжевому мячику, грозясь разгромить противника в пух и прах, но в самую ответственную секунду Том отбивал подачу, и я снова оставалась в позорном проигрыше. Все классические вопросы, которые я задавала актеру, были пусты и неинтересны. «Таймс» такое никогда не примет», – с отчаянием подумала я и представила, как уронила воображаемую ракетку на стол для пинг-понга. Но вдруг что-то во мне изменилось. Я почувствовала волчий голод, желая получить информацию. Страх и неуверенность покинули душу. Сдавив ракетку мертвой хваткой (до белых костяшек пальцев), я приготовилась биться. – Том, а как ты думаешь, актерами рождаются или становятся? – Бывает и то и другое. Есть гениальные актеры. И они явно ими родились. А бывают таланты, которые упорно работали. – Получается, гениям не нужно учиться актерскому мастерству? – Нужно. Без наставника ни один начинающий актер не сможет доползти даже до третьесортного уровня. Когда ты пробуешь себя в творчестве, рядом с тобой должен стоять человек, который в случае чего подстрахует, чтобы ты не свалился и не расшиб себе лоб. Это как мама и малыш. Без родной руки ребенок упадет, ударится… В нашей профессии так же. – А кто был твоим первым наставником? – Актер Большого Королевского театра Шотландии Уильям Теккерей, близкий друг моей матери, великий человек, как и она сама. Уильям подарил мне книгу русского актера Константина Станиславского «Работа актера над собой», и, когда я прочитал ее от корки до корки, он стал заниматься со мной и помогать перевоплощаться в других людей. Потом я оказался в «GRIM». В этом театре моим «отцом» стал наш художественный руководитель, очень талантливый человек. Именно он научил меня чувствовать персонажей так же, как себя самого. Он учился по системе Станиславского и Михаила Чехова. Неизменных классиков актерского искусства. Если ты придешь на наши спектакли, думаю, сразу поймешь, о чем я говорю. – А кто сейчас ваш художественный руководитель? В Интернете о нем нет никакой информации. Как и о его предшественниках. Ни одного интервью, чтобы изучить человека. – Договорив, я скованно улыбнулась. – Его прозвище Ред, свое настоящее имя он не любит. Как не любит и журналистов с их бесконечными вопросами, – спокойно ответил Том. – Ничего личного, Сара. Просто у него такая жизненная позиция. Он не переносит славу и служит только театру и искусству. – Надо же, бывают и такие люди, – задумчиво заметила я, вспоминая звезд Инстаграма. Почти все селебрити нашего времени раскручивали себя в Интернете, лишь бы пробудить интерес у публики. Только труппа театра «GRIM» не гналась за успехом. У них не было даже общей странички в социальных сетях. Только личные, для переписок. – Ред старой закалки. – Очень взрослый? – Скорее очень консервативный. – Давно Ред занимает пост художественного руководителя? – На этот вопрос лучше всего ответит он, – многозначительно протянул Том. – Но ведь он не дает интервью, – напомнила я. – В порядке исключения может. Мы замолчали. Каждый думал о своем. Я спрашивала себя: «Почему этот театр не вызывает одобрения?» Что-то с этими ребятами было не так, но я не могла понять, что именно. Если их руководитель-консерватор не хотел встречаться с прессой, это еще ни о чем не говорило. Да и дело было не в отношении этого театра к СМИ, а в другом. В чем-то, пока недоступном мне. – Расскажешь, что нового вы покажете лондонскому зрителю? – задала я легкий вопрос. Разговор подходил к концу, а у меня в руках были всего лишь неясные обрывки чужой жизни. Хотелось заполучить хоть какой-то эксклюзив. – Конечно. Том окунулся в рассказ о спектакле, который месяц назад дебютировал на сцене в Польше. Актер снова затараторил, а я лишь кивала и говорила «угу» всякий раз, когда чувствовала, что нужно подать знак, что я слушаю. Разговор затянулся еще минут на двадцать. Он был пропитан творчеством, глубокими мыслями и вдохновением. Том отбивался от каверзных вопросов, но на психологические и творческие отвечал с воодушевлением. Он делал интервью особенным и сильным. Он поднимал темы о жизни актера, трудностях, с которыми сталкивается день ото дня. Оказывается, классической зарплаты у актеров «GRIM» не было, и труппа кочевала из одного города в другой, живя на кассовые сборы. Фантастика. Я не поверила словам Тома, но промолчала, дожидаясь лучшего времени для денежного вопроса. Потом Том начал рассказывать о коллегах. Я узнала каждого актера с новой, интересной стороны. У всех были прозвища. Пока Харт говорил о труппе, я держала в руке флаер и вглядывалась в лица мужчин, понимая, чем они пленяют. Теперь это были не просто фотографии незнакомых людей. Люди с картинки приобрели форму, голос. Они ожили. Первый актер, который показался очень суровым на вид, таковым и был. Его звали Орсон Блек, но все называли его Бароном. Мужественный и сильный, по словам Тома, он был холодным, как самурайский меч. Барон был самым старшим актером труппы. Недавно ему исполнилось 45 лет. – Его прозвище никак не связано с аристократией, – заметил Харт. – Родители Барона купили ему титул. Подарок на день рождения. Кажется, тогда ему было около десяти лет. Эта новость меня не удивила. Еще в XVII веке состоятельные англичане могли побаловать себя «новой игрушкой». Видимо, семья Блеков была довольно богатой, раз подарила сыну на первый юбилей билет в привилегированное общество. Но раз он стал актером кочующего театра, значит, титул его не особо волновал. Актера с рыжей шевелюрой звали Чарли Уилсон. 35 лет, он получил прозвище Ирландец из-за места рождения. Он был противоположностью Барона. Светлый и приветливый. Из-за детской травмы он время от времени заикался, а поэтому чаще молчал. Но его молчание не напрягало. Наоборот – успокаивало. – Когда Ирландец был подростком, на его глазах произошло страшное убийство. С тех пор он заикается. У него это психологическая болезнь. Когда он выходит на сцену, нет даже признаков того, что еще минуту назад за кулисами он мог запнуться, говоря «стул». Близнецов звали Отис и Деймон Фишеры. Отис был младшим. – Он отличается от всех нас. Более открытый. Отис одаривал всех девушек и женщин комплиментами и поэтому имел много поклонниц. Деймон – старший – в отличие от брата, оставался сдержанным и неприступным. Много лет назад он отдал сердце театру, и его больше ничего не заботило в жизни. Он не купался в женском внимании и иногда пугал коллег своим грозным видом. Любил много читать и в свободное время ходил в кино. – Мой лучший друг в труппе – это Дэвид Мосс, – сказал Том, а я посмотрела на длинноволосого парня, который напоминал модель. – Он старше меня на год. Мы вместе играем в спектакле «Косметика врага»[9]. Он хороший парень, правда, иногда раздражает. – Чем? – Да циник он еще тот. Ред нашел его в цирке. Он был помощником клоуна – своего отца. Собирал разную атрибутику с манежа. Дэвида никто не уважал, многие откровенно издевались, отец ничего не мог с этим поделать – сам был не первым человеком в том заведении. Детство сильно сказалось на характере Дэвида. Кстати, прозвище у него Циркач. – А какое у тебя прозвище? Или у тебя его нет? – Есть. Бармен. – Бармен? – Да. – А почему? – Ред встретил меня, когда я работал в захолустном пабе в Уэльсе. Это были сложные времена. Я не хочу о них говорить. Я молчала, не зная, что сказать. Как Том оказался в Уэльсе, когда рос в Шотландии? – Ох, Сара, я бы поговорил с тобой еще, но мне уже пора, – Том нарушил тишину своим бодрым голосом. – Перед сном хочу прогнать текст завтрашней роли. – Да, конечно. – Я пробежалась взглядом по заметкам в ежедневнике и с облегчением вздохнула: я задала все вопросы, которые хотела. Пусть на многие не получила тех ответов, на которые рассчитывала, но в целом интервью получилось содержательным и глубоким. Вечные темы о работе, любви к искусству и трудностях бытия, которые мы обсудили с Томом, в статье должны были иметь выигрышный вид. Мы попрощались, и я отключилась. После интервью я жалела только об одном. Том был в Рединге. А я так хотела сходить на их спектакль, чтобы собственными глазами увидеть то, о чем рассказал актер. Хотелось посмотреть на Барона, Ирландца, Близнецов и Циркача. И на него – Тома Харта Бармена. Хотелось взглянуть на них, чтобы, в случае провальной игры, написать, что ничего особенного в «GRIM» нет. Просто кучка бесталанных и самовлюбленных мужчин. Но у меня не было времени на поездку в Рединг. Работу в кофейне никто не отменял. Да и на написание интервью оставалось всего два дня. 12 – Сара, как у тебя дела? – спросил Джеймс. Я откинулась на спинку стула и зажмурила глаза. Передо мной стоял включенный ноутбук – я делала очередную вычитку интервью. Голова гудела, на столе стояли чашки из-под кофе и лежал ежедневник с новыми заметками. – Все в порядке, – я устало зевнула и посмотрела в окно. На улице стояла туманная утренняя погода. Часы показывали всего десять утра, но казалось, было не больше семи. – Ты куда-то пропала, два дня уже не звонила и не писала, – обиженно заметил Джеймс. Он хотел, чтобы я сообщала ему о каждом действии. Не разделяя этого желания, я спокойно работала. – Прости, много работы. Сегодня уже 10 марта, нужно сдать интервью до полуночи. Хочу привести его в идеальный вид перед отправкой. – Ты даже не сказала, как все прошло. – Решила рассказать при встрече. Ты свободен завтра? У меня будет выходной. Могли бы сходить куда-нибудь.