– Чарльз… кто? – Сначала расскажи мне, что случилось с тобой, а уже потом я расскажу, что произошло со мной. Джейн глубоко вздохнула, прижала ладонь ко рту. В ее глазах плескался ужас, а руки покрыли мурашки. Даже я их видела своим помутневшим взглядом. Подруга все поняла. Она молчала не меньше пяти минут. И только после этого приступила к рассказу о событиях страшного вечера. – После того как меня выставили из театра, я зашла в кафе напротив и заказала капучино, чтобы успокоить нервы. Потом написала тебе сообщение. Ты его не читала. Тогда я устроилась у окна кофейни и стала наблюдать за театром. Я думала так: «Случится плохое – увижу». И в семь часов в одном из окон здания заметила дым. Никакого огня еще не было, но я уже поняла, что случилось страшное. Потом из чердака гурьбой вылетели вороны. Они каркали так, словно я сидела на кладбище… их было слышно даже через стеклянные окна кафе. – И ты вызвала пожарных? – Да, – Джейн устало кивнула, – и сразу выбежала из кафе к театру, из которого уже выходили ничего не понимающие зрители. Их выпроваживали два актера – вежливо кланялись и, наверное, просили прощения за причиненные неудобства. В это время штора в окне уже вовсю полыхала, и не заметить это мог только слепой. – Ты не помнишь, кто из актеров выходил на улицу? – Среди них был рыжий и один из близнецов. Потом вышел Орсон Блек, Барон. Я его хорошо запомнила по твоим рассказам. Он вел себя странно: выбежал на улицу, выводил людей, потом снова забежал в помещение. Мужчина напоминал куклу на веревочках. Вроде хотел помогать людям, а вроде его тянуло назад, в театр. Он был в замешательстве. Сначала рыжий не замечал его, но потом, когда они столкнулись, он закричал, что «сейчас самое время». Только после этого Барон скрылся в театре и больше не выходил. Не выходил до того момента, пока не вынес тебя. – Теперь моя очередь рассказывать. Я говорила дольше, чем Джейн, хотя быстрее. Иногда казалось, что все случившееся в кабинете художественного руководителя театра «GRIM» – всего лишь плод моей больной фантазии. Но, когда я закончила рассказ, в памяти всплыла деталь, которая могла все прояснить. – Джейн, моя сумка у тебя? – Да, – ответила подруга, глядя на меня, как на привидение. За всю мою «исповедь» она не проронила ни слова. – Телефон? – Он был внутри сумки. – Я записала разговор с Чарльзом на диктофон. – Твой телефон тут, я положила его в тумбочку у кровати. Боль пронзила мое плечо, когда я потянулась к мебели. – Давай лучше я, – сказала Джейн. Она поднялась со стула и подошла к тумбочке. Выдвинув ящик, достала телефон и протянула мне в руки. – Этой записи нет, – в ужасе просипела я. – Только две короткие. Их записали в 19.15 и в 19.19. – В это время пожарной машины еще не было, но тебя уже вынесли из здания, – задумчиво произнесла Джейн. – Включай, что там. «Скорая» приехала где-то в 19.25, а сумка… ее мне кто-то дал в руки. Знаешь, так внезапно, что я даже не поблагодарила. Вокруг гудели люди, сигналили машины… я не помню, кто отдал мне сумку. Наверное, Том? – Включаю, – сказала я и нажала на воспроизведение записи. Первое, что мы услышали, – сильный кашель. Следом Том хриплым голосом произнес: «Привет, Сара. Я хотел бы попросить у тебя прощения за то, что ты сегодня увидела в театре. Я не хотел показывать тебе такой «GRIM». До последнего надеялся, что ты не встретишься с Чарльзом и не узнаешь его историю… И прости, но я удалил запись вашего разговора. Знаю – ты бы не опубликовала его. Все, что рассказал Чарльз, выходит за рамки здравого смысла, и ты это прекрасно понимаешь. Но все же… сказанное им нужно было стереть. Вместо этого я запишу тебе другое аудио, из которого ты сможешь написать новость… сенсационную новость. Ну, а пока… прости. Если ты думаешь, что я врал тебе, ты не ошибаешься. Поначалу, по приказу Чарльза, я вел себя с тобой как охотник с добычей, но потом… Сара, ты удивительный человек. Я буду благодарен тебе до конца дней за то, что ты показала истинную суть вещей – не все журналисты гадкие. Нельзя всех сваливать под одну гребенку. Жизнь научила меня ненавидеть людей твоей профессии. Пресса жутко оклеветала отношения матери и моего первого наставника – ее партнера по сцене – и наживалась на лжи долгие месяцы и даже годы. Чарльзу даже не пришлось «менять» меня под свои стандарты. Я с самого начала умел ненавидеть, как и остальные актеры нашего театра. Но ты другая, Сара. Я понял это в тот день, когда мы встретились в кофейне. Тогда я увидел в тебе силу, характер и то, что испытываю сам к своей профессии – пылкую, но чистую страсть. Говорят, актеры забывают себя настоящих и полностью отдаются ролям. Мне хотелось бы сказать, что это не так, но я не хочу врать тебе в очередной раз. Знай – я сожалею, что ты почти не знакома с моей истинной сущностью (хотя, думаю, иногда я становился собой, не всегда играл перед тобою). Но сейчас уже ничего не поделаешь. Спасибо и прощай». Первая запись закончилась и автоматически включилась следующая. Все тот же голос произнес: «Меня зовут Том Харт, я ведущий актер театра «GRIM». Много лет вокруг нашей труппы ходили слухи, что мы – воры и мошенники. Общество никак иначе не могло объяснить наше существование, поэтому ему было проще списать все на воровство. Что ж, это правда – инвесторов у театра нет и никогда не было. Актеры «GRIM» – воры. Мы – я говорю за первую труппу – открыли театр на деньги, которые получили от одного из грабителей почтового поезда. Напомню: ограбление датировано 8 августом 1963 года. Имя грабителя я назвать не могу, но в одном признаюсь от лица всех, кто служил в «GRIM». Мы жили на королевские деньги. С первого и до последнего дня. Некоторые из них превратили в активы, положили под проценты в банк. Пятьдесят шесть лет нас кормила сама Королева Великобритании, даже не подозревая об этом. Напомню: это официальное заявление одного из ведущих актеров театра «GRIM». Спасибо». – И что ты будешь делать? – спросила Джейн, выводя меня из прострации. Запись закончилась примерно десять минут назад, а я все сидела, смотрела в одну точку и не шевелилась, пытаясь понять, что делать с тем, о чем рассказал Том. – Еще ты говорила, что Чарльз мертв. Барон выстрелил ему в шею. Но разве демона можно убить из обычного пистолета? – Его смерть волнует меня больше всего. Барон мог блефовать и стрелять холостыми. Боюсь, Чарльз Бейл все еще жив. – Только вот где он теперь? – И где другие актеры? Наши взгляды с Джейн встретились. Не знаю, что увидела в моих глазах подруга, но в ее читался немой ужас. Чарльз Бейл мог вернуться и завершить начатое, чтобы его тайна умерла вместе со мной. Еще ни одна журналистка, узнав истинное происхождение вещей, не покидала «GRIM» живой. Только я была спасена. При том тем, кто так же, возможно, желал моей смерти. Разве это не странно? – Когда меня привезли в больницу… – следом начала вспоминать я. Пазлы прошлого начали возвращаться, награждая важными моментами, которые из-за снотворного вылетели из головы. – Врач тебе не передал… ну, знаешь… такую… – Толстую тетрадь? Я кивнула. – Передал. Она была спрятана у тебя за спиной в джинсах. – Ты же ее не выбросила? – в ужасе спросила я. – Нет-нет. Она лежит у меня дома. Я даже не успела притронуться к ней. Все переживала за тебя, еще на работе как всегда…. – Срочно принеси тетрадь мне! Если Чарльз Бейл жив, он вернется за ней, – перебила я. – А что там написано? – Правда о театре «GRIM» со слов Эндрю Фаррела. И эта правда нужна Бейлу. Не понимаю, почему он так халатно поступил с ней – оставил на столе. – Может, специально? – Не знаю, – я вздохнула и потерла пальцами виски, а потом с тревогой посмотрела на подругу: – Джейн, кроме меня и тебя в тот вечер на спектакле был кто-нибудь из прессы? Ты не заметила ничего подозрительного? Фотографа или репортера? – Почему ты об этом спрашиваешь? – в недоумении спросила подруга. – Редактор «Таймс» Элизабет писала недавно, что кто-то еще искал информацию о театре. Тебе не кажется это странным? Не думаю, что миссис Боуэн взяла новость с потолка. Подруга тяжело вздохнула и выпрямилась. Она около минуты смотрела в окно палаты и только после этого вновь повернулась и произнесла: – Так ведь это я искала информацию о «GRIM». Ты разве забыла? – А, – только и сказала я. Никаких конкурентов не было с самого начала. Я соревновалась с собственной тенью. Как глупо. 3 Дневник Эндрю Фаррела – вечного приспешника театра «GRIM» Здравствуйте. Меня зовут Эндрю Фаррел, мне двадцать пять лет (почти двадцать шесть), сейчас 1997 год, и я – приспешник театра «GRIM». В слово «приспешник» я вкладываю очень многое. Да, каждый актер служит своему театру, отдает ему сердце, душу и мозг. Но с «GRIM» все иначе. Труппа – это не просто коллектив талантливых юношей и мужчин. Труппа – это люди, которым запрещается любить то, что не относится к «GRIM». Нам нельзя любить никого, кроме художественного руководителя и идей, которые он несет с собой уже многие годы. Так вот, пока моя память со мной, я расскажу историю. Необычную, страшную, абсурдную историю. Из-за этой истории сейчас я пишу эти строки при свете фонарика в палате психиатрической больницы Бетлем, где мне не верит никто, кроме мистера Брука. Остальные считают меня психом, шизофреником. Но все, что я расскажу, – не вымысел, правда. Хотя память постепенно покидает меня, и я боюсь не успеть дописать эту историю до конца. Слишком много психотропных препаратов мне вкалывают, слишком сильно шоковые терапии действуют на мозг. Я чувствую, как с каждым днем становлюсь марионеткой. Становлюсь тем, кем меня называют, – умалишенным. Поэтому пора начинать. Простите, но я не буду писать красиво, литературно… у меня совсем нет на это сил. Простите. – Сколько себя помню, я всегда жил в нищете. Мы с родителями часто перебивались жильем в чердачных комнатах с крысами. Я ни с кем не дружил и был довольно закрытым ребенком. Стеснялся себя. Я ненавидел нищету и мечтал стать богатым. В тринадцать лет я познакомился с Орсоном Блеком. На тот момент ему было десять. Уже не помню, что привлекло в нем сначала – его отчужденность или его ум. Наверное, и то и другое. Как мы познакомились? Я убегал от пекаря – стащил у мистера… мистера Крикла из лавки хлеб. Чтобы скрыться от мужчины, забежал во двор семьи Блеков. Когда пекарь потерял меня и ушел восвояси, и я уже хотел было выйти с частной территории, меня окликнул Орсон Блек. Он спросил деловым тоном, что я забыл у его дома. Я честно ответил, что украл хлеб и скрывался от пекаря. Орсон засмеялся. – Серьезно? Ты украл хлеб? – прекращая смеяться, спросил он. – Ну да, – я пожал плечами. – А что здесь такого? – Украл хлеб! – вновь хохотнул мальчишка. – Да я хочу с тобой дружить! Как тебя зовут? – Эндрю Фаррел. – Приятно познакомиться. Я – Орсон Блек. С того момента мы больше не расставались. Оказалось, Орсон учился на дому, ни с кем не общался и так же, как и я, нуждался в близком друге. Он был богатым. Я сразу смекнул, что через него смогу пробиться в лучший слой общества. Тогда я еще не догадывался, что корыстные мысли вскоре покинут меня. Я дружил с Блеком не из-за денег. Я дружил с ним потому, что Он – это Он. Добрый, верный, ранимый, но очень отчужденный, порой холодный и… пугающий. Я не знал, в чем причина его обособленности от общества, но и не задавал вопросов, понимая, что всему свое время. Думал, Орсон все расскажет. Я ждал. Я всегда умел ждать. Так вот, Орсон получал хорошее образование на дому. Он был на три года младше, но умнее меня. А еще он жалел мою дурную голову. Жалел, что я не могу узнать то, что с такой легкостью доставалось ему. Поэтому Орсон стал учить меня читать и писать; говорил, что любит театр – родители часто водили его на различные постановки. Я смотрел на друга во все глаза, не понимая, о чем это он. Театр? Для меня это слово ничего не значило. А через год нашего знакомства Орсон решил показать мне, что это такое. Из его рассказов я уже кое-что понял, но многое все же не доходило до меня. Как это? Люди изображают героев книг, а другие на это смотрят? Зачем? Мы незаконно проникли в Большой королевский. Просить денег у родителей Орсона не хотелось, ведь намного интереснее нарушать порядок, чем поддерживать его. Мы сиганули через черный вход, пока никто не видел – в этот момент грузчики затаскивали в здание массивные коробки. Нас, щуплых, никто не заметил.