– Прости, что без приглашения, – разуваясь, сказал Джеймс. Он глубоко дышал, словно только что пробежал стометровку. Цветы я у него не взяла, поэтому мой бывший молодой человек держал их у себя в руках, и они явно мешали ему снять обувь. Шнурки запутались. Нужно было наклониться и развязать их, но Джеймс не мог сделать это из-за букетика ромашек. В прихожей не оказалось ни тумбочек, ни стульев. Парень мог положить цветы только на пол, а этого сделать Джеймсу не позволяло воспитание. Или смущение, которое окольцовывало его с каждой минутой, как ядовитый плющ. – Да ничего, бывает, – вздохнула я, понимая, что начинаю перегибать палку. – Давай цветы, поставлю их в воду. Парень протянул букетик. Я взяла цветы в руки и пошла на кухню, чтобы поставить их в небольшую бледно-розовую вазочку. Проходя мимо зеркала, краем глаза увидела, что в нем мелькнуло что-то черное, но не придала этому значения – посчитала, что мозг из-за недавней тревоги снова начал шутить надо мной. Джеймс зашел на кухню, когда я уже сидела за столом и с настороженностью зайца наблюдала за ромашками, будто бы ожидая, что из них выползет змея и укусит. Джеймс все еще был скован. Держался не так, как обычно, будто чувствовал – я знаю, что у него другая, а у меня… другой? Нет, у меня никого не было. В отличие от Джеймса. Но, как бы я ни старалась, создать из себя оскорбленную и до глубины души обиженную девушку не получилось. Не тот характер. Отходчивость – как врожденный порок. Ты простишь всех и вся, даже несмотря на то, что люди этого не заслуживают. – Джеймс, расскажи мне все, – вместо тирады попросила я, – и расстанемся друзьями. Он молчал. Сидел напротив и смотрел на край стола, пока я прожигала его взглядом. – Прости, – сказал Джеймс, оставаясь все в том же положении. На улице зашумели машины – я совсем забыла, что недавно открыла окно, чтобы проветрить квартиру. Я сделала это сразу, как только пришла от Мэри. Как странно… казалось, встреча с Мэри была на той неделе, хотя с нашего разговора прошло только несколько часов. Если не ошибаюсь, пять или шесть. – Прости за случай в подъезде. Я не хотел этого. – Простила. – То, что я наговорил… – Забудь. Я знаю, что ты обо мне другого мнения. – А еще я пришел сказать, что хочу построить отношения с другой девушкой. – Хорошо, – спокойно выдала я. Я попыталась улыбнуться, но лицо словно окаменело. И внутри снова вскипела злость. Образовавшись в районе солнечного сплетения, она поднялась по пищеводу к горлу, готовясь вырваться из меня бранными словами. Я глубоко вздохнула. Сердцебиение участилось. Прикрыв глаза, я попыталась представить, что плыву по реке. Самое нелепое в этой ситуации было то, что я понимала: мое состояние вызвано не ревностью из-за сильной любви к человеку, который сидел по другую сторону кухонного стола. Во мне играло самомнение и самолюбие. «Кто он такой, чтобы бросать меня? Как он мог полюбить другую, когда у него есть я?» Женщины – странные существа. Мы не выносим измен не только любимых мужчин, но и тех, кто нам не сильно интересен. Мы хотим держать под юбкой целый мир, не думая о том, что ткань может не выдержать и треснуть. – Мы так часто смотрели фильмы Вуди Аллена, что не заметили, как стали походить на его персонажей, – вдруг засмеялась я. – Персонажей? – Помнишь наш любимый фильм «Полночь в Париже»?[31] – спросила я тоном, полным доброты. Мне вдруг стало весело. Ненависть испарилась, а ее место заняла радость. Только тогда, глядя на Джеймса, я поняла, как нелепы были наши отношения, как глупы и банальны слова, которыми мы одаривали друг друга день ото дня. Ты мой хороший. Ты моя милая. Ты так прекрасен сегодня. Ты тоже. Ты. Ты. Ты. Мы играли влюбленных, не любя. Мы целовали друг друга, ничего не ощущая. Мы притворялись парой, но никогда ею не были. Осознание этого облегчило душу. Мы с Джеймсом всегда были друзьями. И никогда – парой. – Помню, там парень перенесся в 20-е годы двадцатого века. Он встретил девушку, в которую потом влюбился без памяти, хотя в настоящем времени у него была чуть ли не невеста, – протараторил Джеймс, вспоминая сюжет нашего любимого фильма. – Именно. Он собирался жениться на девушке, которую на деле не любил. Но узнал он об этом только после того, как встретил свою девушку. И ведь ею была даже не та из ХХ века, а из его. Блондиночка, торгующая картинами на рынке. Любительница искусства. – Точно, – Джеймс хлопнул себя по голове. – Невеста главного героя терпеть не могла творческий склад ума жениха, а ту блондиночку все устраивало, потому что она сама была немного «того» на искусстве. – Слишком жестоко, – я улыбнулась. Лицо больше не напоминало затвердевший асфальт. – Мир? – Мир. Мы протянули друг другу руки над столом и пожали их. – Вот и отлично. Только можно еще один вопрос? – Конечно, – Джеймс кивнул и приготовился внимательно слушать. – Ты стучал в дверь? – осторожно спросила я. – Стучал до звонка? – Нет, – Джеймс удивленно приподнял брови, – я сразу позвонил. Зачем стучать? – Хорошо, – промямлила я, прикусив губу с внутренней стороны. – А никого не встречал по пути ко мне? Может, кто-нибудь выходил из подъезда? – Тоже нет. Сара, все нормально? У тебя что-то случилось? – спросил Джеймс с беспокойством. – Просто кто-то стучал перед тем, как ты позвонил… – промямлила я, боясь показаться сумасшедшей. А что, если стуки мне лишь привиделись? – Странно. Я никого не видел. – Забудь. Наверное, мне это приснилось. – Я попыталась улыбнуться. – Будешь чай? Молодой человек кивнул, и я резко встала со стула. Пока готовила чай, чувствовала на себе пристальный взгляд Джеймса, но не подала и виду, что обеспокоена. После мы еще несколько минут разговаривали о всякой ерунде, больше не затрагивая странные стуки в мою входную дверь. А когда я прощалась с Джеймсом в прихожей, он сильно стиснул меня в объятиях. – Надеюсь, актер сделает тебя счастливой, – прошептал он мне на ухо. – Ты все не так понял, – еще тише произнесла я. – Он не мой человек. Джеймс отстранился и с нескрываемым любопытством и недоверием заглянул в глаза. И вдруг мне захотелось разрыдаться, забывая обо всех приличиях. – Но ведь он тебе нравится. Так иди и скажи ему об этом. – Ему не нравлюсь я. – Откуда ты знаешь? – Чувствую. Джеймс закатил глаза и сложил руки на груди. – Сара, ты сейчас серьезно? Откуда ты знаешь, что испытывает к тебе другой человек? Вдруг он спать не может – постоянно думает о тебе. А ты со слезами на глазах говоришь: «Я чувствую, что не нравлюсь ему». – Ладно, Джеймс, я сейчас не хочу об этом. Хватило. Я устала. Парень виновато поджал губы, развернулся и взялся за дверную ручку. Он стоял так несколько секунд, думая. А я смотрела на его широкую спину, которой всегда так восхищалась. – Скажи ему, – просипел Джеймс. – Пусть знает, какой он счастливчик. Я ничего не успела ответить. Джеймс открыл дверь и вышел из квартиры так же внезапно и неожиданно, как и вошел в нее. 8 С ухода Джеймса прошло около двух часов. Я сидела за рабочим столом с ноутбуком и читала статьи о Великом ограблении поезда. События минувшего дня сильно всколыхнули меня. Я не могла думать ни о чем, кроме 60-х. Эмили Томпсон, Кристофер и Чарльз Бейлы, инспектор Хаммилтон. Имена и факты крутились в голове. Мне не было дела ни до какой личной жизни. Хотя нет, вру. Личная жизнь меня все-таки заботила. Только не собственная, а Эмили Томпсон. Шестое чувство подсказывало, Мэри мало знала о ее отношениях с Кристофером. Записи, оставшиеся в тетради, не давали полной информации о том, как себя чувствовала журналистка, встречаясь с актером. Да, иногда она его боялась. Но, думаю, все женщины так или иначе побаиваются своих мужчин, если нагло врут им? Это уже банальная психология человека – страшиться, что твоя ложь будет раскрыта. Я просидела с ноутбуком до поздней ночи, слушая завывания ветра. Поначалу он меня отвлекал и пугал (после рассказов о смерти будет тревожить даже перебегающая дорогу черная кошка), но позже я вспомнила одну важную деталь – ураган. Он шел за театром по пятам, и я не могла это игнорировать. Когда я забила в поисковик браузера года убийств журналистов и слова: «Дождь», «Буря», «Ненастье», «Ураган», «Смерч», на меня посыпался ворох информации о климатических сбоях. Совпадение или нет, но театр «GRIM» привозил с собой аномалию. Сначала я не придала этому значения. Забыла, что «познакомилась» с актерами утром после сильного и незапланированного синоптиками ненастья. Но теперь… Я сверила все даты, прочитала несколько статей, посвященных бурям. Все совпадало. Перед приездом театра начинался ливень, через два или три месяца после этого умирала очередная девушка-репортер. В это же время на страну, что принимала труппу, начинали сыпаться беды: частые аварии, увеличение насилия на трассах, грабежи. Загуглив сводку новостей за последние месяцы, я с ужасом поняла, что и в Лондоне участились несчастные случаи: в марте на строительной площадке погибли рабочие (оступились на большой высоте), вблизи Рединга случилась страшная авария (жизни не унесла, но оставила значительные травмы на душе и теле). «Ерунда, – я замотала головой и закрыла все вкладки, – это просто совпадения. Ничего более». И я снова принялась искать новости об ограблении поезда, стараясь не обращать внимания на учащенное сердцебиение. Страх поселился у меня под ребрами, но я решила его игнорировать. Вот с человеком всегда так: стоит ему приблизиться к месту назначения, как он вдруг сворачивает на другую тропу и решает «еще немного пройтись». Но, когда я поняла, что ничего нового об ограблении не узнаю, мне стало нестерпимо грустно. Мэри была единственной, кто мог пролить свет на темную жизнь своей названой сестры мисс Томпсон, но ее одной оказалось недостаточно. Я судорожно перебирала в памяти контакты знакомых, которые имели хоть какое-то отношение к полиции или тюрьме Уондсворт, но ничего не находила. «Плохой из тебя журналист, Сара Гринвуд. Ни одного контакта блюстителя закона», – с ухмылкой подумала я. «Ты забыла? У меня папа работает в полиции. Я же вся в него», – прозвучала в голове излюбленная фраза Джейн ее голосом. Кажется, я слышала эти слова от подруги по нескольку раз в неделю.