– Зачем? Это же наше любимое заведение. Тут такой капучино – просто кайф. – Давай в другом. – Сара, что случилось? Ты странная и встревоженная. Я молчала, не смея поднять взгляд на Джейн. Дождь уже закончился, и тишину, которая повисла между нами в шумном мегаполисе, как крыса на веревке, нарушали только проезжающие мимо машины. Они щедро разбрызгивали лужи в разные стороны. А еще отовсюду слышался гул незнакомых голосов. У меня вдруг заложило уши. – Хорошо, на углу Трафальгарской есть милое местечко. Пойдем? – Да. – А теперь рассказывай, – сказала Джейн после того, как мы устроились за столиком в дальнем углу кофейни и заказали по капучино. – Я увидела Джеймса с другой девушкой, – сипло произнесла я, не до конца веря словам. Мозг отторгал словосочетание «Джеймс» и «другая девушка» – настолько нереальным оно казалось. – В смысле? – Джейн ухмыльнулась и с беспокойством посмотрела на меня. – Сара, не дури. Он преданнее тебя раз в сто. – То есть я, по-твоему, хожу налево? – Не нужно обижаться. Вспомни Тома. – Том – совсем другое. Я с ним на свидание не ходила, не ворковала, не сюсюкалась, не… – Стоп, – холодно произнесла Джейн. Она сложила руки на груди, закинула под столом ногу на ногу и посмотрела на меня как на человека, обвиняемого в правонарушении. – На самом деле в поступке Джеймса нет ничего удивительного. Нет-нет, не перебивай и не делай такую оскорбленную физиономию. Я сейчас говорю о том, что это было ожидаемо. Только неверные люди испытывают ревность. Это так же понятно, как дважды два. Ты забыла, как он тебя ревновал? – Нет, не забыла. – Так вот, он и ревновал тебя потому, что сам не был ангелочком. – Но ведь… – «Но ведь, но ведь». Не мямли, Сара. Прими жизнь такой, какая она есть. Люди, даже самые прекрасные-распрекрасные, могут в любой момент всадить в спину нож. Будь к этому готова. Я понимаю, это были твои первые отношения и, возможно, ты думала, что единственные (на веки вечные) – но нет, дорогая моя. Не существует ничего вечного. Гарантия того, что ты выйдешь замуж за человека, с которым «гуляла» больше года, очень мала. Вероятность – один к тысяче. Я молчала, не зная, что сказать. У барной стойки зашумела кофемашина, в углу смеялись две подружки, чуть левее сидел молодой мужчина, старательно печатая на макбуке. Я пыталась прислушаться к собственному сердцу, но ничего не слышала. Была ли я по-настоящему зла на Джеймса или во мне всего лишь кричал самовлюбленный эгоист? – Ты ведь сама понимаешь, что все шло к этому. Сейчас тебе нужно сконцентрироваться на работе, а про любовь подумаешь потом. – Я говорила себе то же самое все школьные годы. Я вбивала себе в голову такую же мысль и в университете: «Потом. Любовь потом. Сначала напиши статью, стань главным редактором, устройся в жизни». Все потом. Но когда – потом? Раньше я не думала об этом, но… быть любимой кем-то очень приятно. Пусть я не могу полюбить, но я ведь могу дать другим возможность любить меня… я… я была счастлива с Джеймсом. – Быть любимой – мало. Нужно еще и любить в ответ. Иначе никаких бабочек в животе, хорошего настроения и отсутствия мигрени. Ты в курсе, что женщины, которые живут с нелюбимыми мужчинами, чаще всего страдают от головных болей? Нет? Так знай. Поэтому скажи: у тебя болела голова, когда вы были с Джеймсом наедине? Ты любила его? Вопрос прозвучал как сотня одновременно взорвавшихся бомб. Я посмотрела на Джейн, и она медленно кивнула, увидев в моем взгляде то, в чем я боялась признаться себе все месяцы отношений. Пока я встречалась с Джеймсом, мне лишь казалось, что я люблю его. С ним было хорошо, весело, интересно, но внутри не распускались розы, не пели птицы, и, самое главное, не трескался лед. Мой айсберг раскололся, когда я познакомилась с Томом Хартом. Но до этого ледяная глыба стояла в целости и сохранности. Мы сидели в молчании примерно четверть часа. Пока я перематывала, как кинопленку, отношения с Джеймсом, пытаясь понять, где все пошло под откос, подруга пила кофе и время от времени смотрела на меня с тревогой и сочувствием. Джейн не раз расставалась с парнями. Иногда инициатором была она, иногда – ее бесконечные ухажеры. Но все это она стойко переносила. У меня не получалось. Я уважала Джеймса и чувствовала себя виноватой перед ним, хотя еще несколько минут назад готова была дать пощечину. «Если бы он признался в измене, было бы не так тоскливо», – заключила я и снова вернулась в реальность – в жизнь журналиста, который расследует большое дело. – Джейн, о чем ты хотела со мной поговорить? Мы встретились для важного дела, – напомнила я. Подруга подняла на меня взгляд и, мягко улыбнувшись, произнесла: – Я позвала тебя обсудить твою новую работу. Да-да, не удивляйся. Я нашла небольшую подработку. Ничего сверхъестественного – немного нелегальный рерайтинг новостей. – Нелегальный? – Ты не будешь официально устроена, под новостями будет имя другого человека. И работа из дома. В день по десять небольших новостей, за которые достойно заплатят. Жизнь миллионера не обещаю, но сможешь оставаться с крышей над головой и едой в желудке. В месяц выходит почти то же самое, что ты получала в кофейне. Может, чуть меньше или чуть больше. В общем, в самый раз. – Новости для твоей редакции? – Нет, не для моей. Ты же знаешь: мой начальник – предприниматель, который подлизывается к инвесторам, чтобы те не отказались финансировать его проект. У нас напряженная ситуация. А работа от знакомого, бывшего однокурсника – Ирвина. – Какая редакция? – «Дейли мейл онлайн». – Ничего себе. – Эту работу можно назвать помощью. Однокурсник не справляется с нагрузкой, которую на него взвалили. Ты просто поможешь ему, а он отдаст тебе часть своей зарплаты. Это на время, пока он не окрепнет в редакции. Ты вправе отказаться, но я подумала, что тебя это может заинтересовать. Свободное время будет, сможешь и для «Таймс» писать. Я задумалась, взвешивая все «за» и «против». – Можешь сказать знакомому, что я согласна. 4 Меня обдувал легкий майский ветерок, когда я стояла около двери в квартиру к Мэри Томпсон с неприятным чувством сомнения – стоит ли вообще переступать порог ее дома. Прошлое ведь на то и прошлое, чтобы о нем забывали. Какой смысл ковыряться в трухе? Часы показывали без двух минут десять. Я специально приехала утром, чтобы избежать встречи с профессором, который строго запретил разговаривать с его женой об Эмили и ее трагической судьбе. Но врожденная жажда справедливости не позволяла развернуться и уйти. Наоборот – она подмывала поднять руку и позвонить в дверь. Когда мы приходили к профессору, я не обратила внимания на звонок, больше напоминавший тихую сирену. Только в одиночестве, оглушаемая тишиной утренней улицы, уловила неприятный вой, который раздался в доме Томпсонов. Мэри открыла не сразу. Прошло не меньше пятидесяти секунд, прежде чем по ту сторону двери послышались торопливые шаги милой старушки. Потом два раза щелкнул замок. Женщина была одета все в то же домашнее синее платье. – Мисс Гринвуд? – удивилась Мэри Томпсон. – А я гляжу в глазок и думаю: вы или не вы. Решила уж, что зрение совсем подводит. – Да, здравствуйте, – я смущенно улыбнулась. – Вы к профессору? Мужа сейчас нет дома, он в университете до трех часов. – Я пришла к вам. – Ко мне? – Мэри приподняла брови и с любопытством оглядела меня с ног до головы, как и при первом знакомстве. – Тогда проходите. Когда за мной щелкнул дверной замок, я с облегчением вздохнула: поняла, что теперь пути назад нет, как и смысла сомневаться в правильности своего поступка. – Проходите, садитесь. – Женщина по-хозяйски посадила меня за квадратный кухонный стол и начала хлопотать: она зажгла плиту, налила в чайник воду и поставила его кипятиться. – Может, вы хотите кушать? – Нет, спасибо, – тихо произнесла я, думая, как начать разговор. Мэри присела за стол напротив и смущенно улыбнулась. В этот момент я вновь увидела в ней молодую пятнадцатилетнюю особу. В глазах жены профессора жил ребенок. Заточенный ребенок, не желающий признавать коварную реальность. Только человек, который пережил большую трагедию, может смотреть на жизнь с такой искренней добротой и почти фанатичным смирением. – С вами все хорошо, Сара? Вы бледная. Подождите, сейчас вскипит вода. Чай вмиг подарит вашим щечкам задорный румянец, – с веселой ноткой в голосе сказала Мэри. – Спасибо. – Я кивнула, а после уверенно произнесла: – Миссис Томпсон, у меня к вам очень серьезный разговор, который, наверное, вам совсем не понравится, но… мне больше не к кому обратиться. – Ох, деточка, говорите. Я постараюсь помочь. – В глазах Мэри блеснула тревога. Почти как у моей мамы, когда я сказала, что поступила на факультет журналистики в Лондоне. – И можете называть меня просто Мэри. – Я хотела поговорить с вами о сестре профессора – Эмили. Глаза Мэри вдруг расширились, а руки, до этого спокойно лежавшие на столе, задрожали. Женщина, заметив это, медленно опустила их на колени, а после тяжело вздохнула и посмотрела на меня с еще большей тревогой во взгляде. – Зачем вам это? – Кажется, я попала на ту же удочку, что и она пятьдесят шесть лет назад. Я пишу статью о загадочном театре. Расследование вывело меня на Эмили и на ограбление почтового поезда. Профессор рассказал нам с Джейн о судьбе своей сестры. Думаю, моя работа и работа Эмили каким-то образом связаны. Но я не знаю, что с ней было с ноября 1963 года и до смерти. Все это сильно тормозит расследование. Поэтому если вы, Мэри, знаете, как жила Эмили после переезда на улицу Грэйт-Гилфорд, то я, возможно, пойму, кто ее убил. Мэри сидела сама не своя. Не моргая, она глядела на меня пустым взглядом. Беззаботная радость пропала, будто бы ее и вовсе не существовало в этих добрых глазах, обрамленных глубокими морщинами – поцелуями времени. – Сара, пожалуйста, оставьте это дело. Столько воды утекло с тех пор. Не нужно копаться в смерти Эмили. Пусть ее душа обретет покой. – Я в безвыходном положении, – прошептала я. – Безвыходных положений не бывает, – заметила Мэри. – Рамки придумываем мы сами. – Бывают. Я не могу отступить, понимаете? Если я не найду правду, есть большая вероятность, что убийца продолжит делать то, что начал в 1964 году. Мэри, я не хотела вам этого говорить, но Эмили – не единственная журналистка, которую убили таким образом. Если вы расскажете о судьбе мисс Томпсон, это поможет спасти пусть не меня, но других несчастных девушек, жаждущих правды. Я выпалила все на одном дыхании. Никогда прежде я не говорила с таким жаром. Сердце внутри клокотало от негодования, страха и желания найти преступника. Грудная клетка вздымалась, руки слегка покрыла испарина. Я смотрела на Мэри как на единственный спасательный круг, оказавшийся на тонущем корабле. – Хорошо, Сара. Но вы должны пообещать мне – Тео ничего не узнает из того, что я вам расскажу, – с мольбой и отчаянием в голосе попросила Мэри. – Я специально пришла в его отсутствие. Обещаю молчать.