– Нет, все нормально, – соврала я, слегка улыбнувшись. – Я уже решила все проблемы. Не нужно беспокоиться. Когда я увидела Тома Харта в служебном коридоре театра, отпало всякое желание изливать ему душу и плакаться в жилетку. В голове до сих пор крутились слова Циркача, когда он говорил, что человек, который был со мной милее плюшевого мишки, на самом деле был кровожаднее свирепого гризли. Просто не показывал этого. Играл. – Если Циркач что-то тебе сказал, не обращай на него внимания. Иногда он не чувствует, что перегибает палку. – Не расскажешь, как дела у вас в театре? – спросила я после минутного молчания. – Потихоньку. Уже репетируем спектакль по письмам Франца Кафки. – И как? – Да ничего, пойдет. Мне достались самые сентиментальные речи, – Том засмеялся, коротко кинув на меня взгляд. Потом он снова стал смотреть прямо. – Хотелось бы посмотреть, – сказала я. – Да что там смотреть, обычный спектакль, – Том подозрительно хмыкнул, будто пытаясь отбить всякое желание идти на премьеру. Я проигнорировала это, и мы неспешно пошли дальше. – Хочешь, покажу один эпизод? Совсем короткий. – Да, – опешила я. – Тогда стой. Том отошел на два шага и глубоко вздохнул. Актер около минуты смотрел на асфальт, а потом резко поднял на меня глаза и произнес с горечью в голосе: – Не отчаиваться, не отчаиваться и по поводу того, что ты не отчаиваешься. Когда кажется, что все уже кончено, откуда-то все же берутся новые силы, и это означает, что ты живешь. Если же они не появляются, тогда действительно все кончено, и притом окончательно[24]. По моей спине пробежали мурашки. Актер сказал именно то, что я хотела от него услышать, когда еще час назад планировала распахнуть перед ним душу и разрыдаться, сетуя на жизнь. «Почему именно эти слова? Почему не другие? Откуда он знает, что я сейчас чувствую?» – Это так, всего лишь одна цитата из дневника, – Том подошел ко мне и улыбнулся. Он снова стал собой, а не Кафкой. Но вдруг, заглянув мне в глаза, продолжил его манерой: – Не отчаиваться, понимаешь? Не отчаиваться. – Можно один глупый вопрос? – Давай. – У тебя бывает такое, что твой характер переплетается с характером персонажа, которого ты играешь на сцене? – Да, – Том засунул руки в карманы плаща, и мы, как ни в чем не бывало, побрели по улице дальше. – А иногда я и вовсе не понимаю, где я настоящий. Смотрю на себя в зеркало и вижу в его отражении чужого и незнакомого человека. Знаешь, это очень жутко. Или сижу на кровати, а за моей спиной стоят все персонажи, которых я когда-либо играл. Думаешь, я псих? – Нет, ты просто актер, – серьезно сказала я. – Ты права, – Том снова пристально посмотрел на меня. Может быть, мне всего лишь показалось, но в этот момент его взгляд стал яснее и прозрачнее, чем вода в океане. Я вдруг почувствовала, что знаю его, хотя на деле Том Харт оставался все той же загадкой. Или даже так – с каждым разом он все больше походил на головоломку, решить которую мог только вундеркинд. Когда мы попрощались с Томом у метро, я поймала себя на мысли, что всю прогулку мне казалось, что со мной идет просто оболочка, сгусток воспоминаний, а не человек из плоти и крови. В этот раз актер казался непривычно отрешенным, задумчивым, холодным. И Том снова отказал в интервью с Редом, не объясняя причины. 22 Я вернулась домой, открыла календарь в ежедневнике и поняла, что, если не хочу остаться без квартиры, должна за неделю найти новый заработок. В худшем случае мне пришлось бы взять часть из накопленных денег, которые я скрупулезно откладывала на магистратуру и не разрешала себе брать из них и пенни. А еще я могла написать статью для «Таймс» и забыть обо всех лишениях. Но проблема – писать пока было не о чем. Из рассуждений вывел телефонный звонок Джейн. – Сара, я целый день думала о твоем рассказе, – серьезно сказала Джейн, даже не поздоровавшись. – И у меня созрел план. – Какой? – Нам нужно поговорить с профессором Теодором Томпсоном, младшим братом первой жертвы – Эмили. Сейчас только он может рассказать правду о девушке. – Ты серьезно? – сомневаясь в адекватности подруги, спросила я. – Да он нас на порог не пустит. Ты забыла, как профессор ко мне относился? Видеть не мог – это еще мягко сказано! После того как он узнал мою жизненную позицию, я стала для него пустотой. – Вот именно – ты, а не я, – заметила Джейн. – Ах, ну да, конечно, тебя и всех остальных он боготворил. Только я у него была нерадивой гусыней, – язвительно высказалась я. – Кстати, ты ведь сделала несколько снимков его жены? Наверное, он поэтому воссиял. – Да, провела съемку перед ее днем рождения. Она была в восторге и постоянно благодарила профессора за такой подарок. Мэри из тех редких женщин, которые восхищаются собой в любом возрасте. Ей можно даже позавидовать. А ты, Сара Гринвуд, выпей воды и остудись. Что с тобой происходит? Ты слишком нервная. – Со мной все в порядке, – сказала я, пытаясь придать голосу хотя бы градус теплоты. – Прости. Просто меня до сих пор грызет обида за его отношение. Пока все студенты любили профессора, мне приходилось его ненавидеть. – Тебе ничего не приходилось делать. Это был твой выбор, Сара. И больше ничей. Человека нельзя заставить что-то испытывать, пока он сам этого не захочет. Ладно, – тяжело вздохнула Джейн, не получив ответа на свою умную мысль. – У тебя как со свободным временем? Предлагаю завтра съездить в университет к профессору. Хотя нет, лучше наведаться домой. Домашняя обстановка развяжет ему язык. Мы встретились с Джейн перед двухэтажным домом четы Томпсонов в одиннадцать минут четвертого. До обеда профессор был занят в университете, поэтому пригласил «любимую студентку Джейн Крофт» на послеобеденное время. – Наверное, опять рушит мечты студентов, – прыснула я, когда подруга сказала, что профессор позвал ее к трем часам из-за занятости в вузе. Первую половину дня я провела за поисками дополнительной информации об Эмили Томпсон, но все попытки оказались тщетными. Маленькая заметка с ее биографией – самое большое, что удалось прочитать о девушке за последние сутки. И никаких упоминаний о театрах и брате. Тупик. – Ты предупредила профессора, что с тобой буду я? – Решила устроить сюрприз, – Джейн хитро улыбнулась и подмигнула мне. – Не беспокойся, со мной не пропадешь. Профессор хороший человек. Ничего страшного не произойдет. «Ну, не знаю», – подумала я, но ничего не сказала. После двух пронзительных звонков в дверь она отворилась. На пороге нас встретила пожилая женщина в синем домашнем платье. Седые волосы дамы на фоне одежды напоминали белое облако, затерявшееся в небе. – Джейн, дорогая! – Миссис Томпсон широко улыбнулась, расставив руки для объятий. – Дорогая Мэри! – Джейн не заставила себя долго ждать, и уже через долю секунды обнималась со старой женщиной, которая напоминала ангела, спустившегося на бренную землю. Когда радостные возгласы подошли к концу, на меня обратили внимание. – А вас как зовут? – спросила Мэри Томпсон, приглашая войти в дом. – Сара Гринвуд, я тоже слушала курс филологии у профессора Томпсона, – сказала я, улыбнувшись. – У моего мужа всегда были красавицы-студентки! Старушка засмеялась, а Джейн вслед за ней. Не зная, как реагировать на необоснованную радость, я тоже сделала веселый вид. – Я же тебе говорила, – шикнула Джейн, когда мы шли за Мэри Томпсон в кабинет профессора, где в этот момент он читал книгу. – Мэри – сущий ангел. Я понимающе кивнула. Мэри Томпсон казалась молодой девушкой с душой сильной и уверенной в себе женщины. На вид ей было около семидесяти лет, но она никак не напоминала несчастную старушку, еле-еле волочившую существование в ожидании смерти. Наоборот – Мэри Томпсон была так бодра и хороша, будто готовилась прожить еще как минимум лет сорок. Есть женщины, которым всегда пятнадцать. Таких обычно любят сильнее всех. И, когда мы зашли в кабинет Теодора Томпсона, я лично в этом убедилась. Потому что, когда Мэри привела нас к нему, он смотрел на нее так, как смотрит мужчина на женщину, которой обязан если не всем, то многим. – Тео, к тебе пришла Джейн со своей подругой, – сказала Мэри. Кабинет профессора выглядел как классическое пристанище людей науки начала двадцатого века. В помещении витал запах книг, свежего чая и знаний. Стеллаж с литературой достигал почти самого потолка. Стол, расположенный около чуть приоткрытого окна, был идеально чист. Когда мы вошли, Теодор читал книгу, сидя за ним на кожаном кресле. – Добро пожаловать, – профессор, не вставая, улыбнулся, глядя на нас. Кажется, он не узнал меня. По-прежнему седой и с усами, чуть закрученными вверх, как у короля Великобритании Георга Пятого, он напоминал ученого кота. – Девочки, хотите чай? – спросила Мэри, уже собираясь уходить. – Или кофе? – Нет, спасибо, мы ненадолго, – улыбнулась Джейн. – Тео, а тебе налить еще? – Спасибо, не нужно. Когда за Мэри Томпсон закрылась дверь, Теодор посмотрел на нас с Джейн с любопытством и жестом попросил присесть на диван, который стоял напротив стеллажа с книгами. – Мисс Крофт, признаться, я очень удивился, когда вы позвонили мне вчера вечером, – начал профессор, когда мы присели. Меня он будто бы не замечал. – Что-то случилось? – Да, мы с Сарой пришли по важному делу. Вы же помните Сару Гринвуд? Она тоже была вашей студенткой.