Егор дома бывать не любил. Общество сестры и матери тяготило его, эти каждодневные наставления, разглагольствования, нотации… Лика вечно воевала с матерью, а ему было скучно, неуютно, хотелось сбежать на улицу, где ждали друзья и приключения. Мать так и не вышла замуж, и Егор уже не надеялся, что когда-нибудь у него появится отец. Все шло своим чередом: он закончил школу, поступил в вуз — очень уж не хотелось в армию, но учиться было лень, и он частенько отлынивал. Лика в свои двадцать два страшно мечтала о замужестве, зазывно стреляла глазками по сторонам, кидаясь на каждого мало-мальски перспективного парня, но желающих взять ее в жены пока не находилось, несмотря на хорошенькое точеное личико и стройную фигурку. То ли нахрапистость и хищный характер отпугивали потенциальных женихов, то ли ее мать, которая всегда ходила с таким видом, будто съела лимон, то ли отсутствие приданого. Единственной ценностью в семье Егора была квартира в центре, которая досталась матери от ее родителей. Переулок около Малой Бронной, Патриаршие пруды. Дом, правда, был старый, дряхлый, но зато какой район — элитный и престижный. Впрочем, даже квартира не помогла: Лика считала себя старой девой и была уверена в том, что замуж никогда не выйдет. А оттого стала еще агрессивней и возненавидела всех мужиков скопом. В этот самый момент, когда в доме царила непередаваемая атмосфера слез, криков и материнских сухих нотаций, раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос сухо и четко сообщил, что отец Егора и Анжелики тяжело болен, жить ему недолго осталось, и он хотел бы увидеться со своими детьми. Затем его попросили записать адрес и приехать как можно скорее. Егор растерянно положил трубку и сообщил домашним поразительную новость. Мать, побледнев, едва не грохнулась в обморок, а Лика, фыркнув, довела до сведения всех присутствующих, что не намерена встречаться с каким-то там старым пеньком, выносить за ним «утку», менять простыни и полоскать под краном его вставную челюсть. Егор же не знал, что и думать. Все было слишком неожиданно и как-то очень по-книжному. Отец, который всплыл из небытия после двадцати лет отсутствия, бессердечность сестры, бледность на пергаментном лице матери… — Лика, помолчи, — попросил Егор. — Вот еще, — не унималась сестра. — Как нас бросать — так он герой, а как помереть пришло время, сразу о детях вспомнил. — Мне адрес дали, — сказал Егор, глядя на бумажку, на которой корявым почерком писал под диктовку звонившего мужика. Кстати, кто он такой? Вроде как адвокат? Откуда у пожилого больного человека — адвокат? — Дай сюда эту бумажку, я ее выброшу, — велела Лика и цапнула листок хищными пальчиками. Пренебрежительно прочла адрес и, пожав плечами, удалилась в свою комнату. — Ма, откуда этот отец взялся? — спросил Егор с безмерным удивлением. — Кто он такой? Расскажи! — Нет, сынок, не заставляй меня вспоминать… — Мама! — неожиданно жестко сказал парень. — Ну хватит уже. Мы имеем право знать, не маленькие. Кто наш отец, и почему он нас бросил? Мать для порядка повздыхала, сжимая виски бледными пальцами, бросила на сына скорбный взгляд, но, убедившись, что он от своего не отступится, неохотно рассказала. Это случилось в те времена, когда деревья были большими, воздух — гораздо чище, чем сейчас, а мама Егора, Надежда — почти молодой и почти красивой девушкой. Ключевое слово — девушкой. В тридцать лет у нее не было ни мужа, ни любовника, ни даже намека на личную жизнь и конечно же, это не могло ее не задевать. Но однажды случилось чудо: она познакомилась во дворе с мужчиной — старше ее лет на двадцать, но красивым, стройным, подтянутым. Он оказался каким-то большим начальником, приехал из Ленинграда в командировку. По вполне понятным причинам, мама Егора воздержалась от подробностей, но главным было то, что между нею и тем мужчиной, Алексеем Модестовым, закрутился совершенно бешеный роман. Ее не смущало даже, что ее любовник женат и имеет трех малолетних детей — правда, от первого брака жены. Все это были мелочи, главное, что они вместе, что он ее любит… Через год на свет появилась Анжелика. Рождение ребенка давало надежду на то, что Модестов уйдет от жены и официально оформит свои отношения с Надеждой, но не тут-то было. Жена оказалась дочерью какой-то важной шишки, и многое в карьере Алексея зависело от благосклонности тестя, потому уйти из семьи он не мог, если не хотел остаться у разбитого корыта. Надежда временно затолкала женскую гордость подальше, жила с ребенком в своей квартире, той самой, что в переулках близ Малой Бронной, с нетерпением ждала редких командировок любимого. А они и в самом деле становились все реже. Вскоре Надежда поняла, что снова беременна и испугалась уже всерьез. Испугалась статуса матери-одиночки, зыбкого своего положения, неясных перспектив… Покричала, поплакала, разругалась с Алексеем в пух и прах… но это ничего не изменило. Разводиться он по-прежнему не собирался, хотя деньги давал щедро, и ни его любовница, ни ребенок ни в чем не нуждались. Вскоре родился Егор. Модестов наезжал в Москву раз в два-три месяца, в его взгляде не было уже прежней нежности и любви, и Надежда опасалась даже подумать, что будет дальше. Она собиралась уже ехать с детьми в Ленинград, чтобы предъявить их законной жене и потребовать развода для Алексея. В конце концов, других детей у него нет, он даже не усыновлял отпрысков жены от первого брака. Она в самом деле поехала бы, потому что очень боялась остаться у разбитого корыта, но все ее планы были разрушены одним прекрасным осенним днем. До приезда Алексея оставалось около трех дней, Надя вышла погулять с детьми и, таща коляску по тротуару, вдруг увидела его — своего любовника в компании женщины, красивой, яркой, ухоженной, слегка богемного вида, в ярком пышном платье. Они шли вместе, обнявшись, хохотали, и поглядывали друг на друга с таким лукавством, что не оставалось сомнений в характере их отношений. Замерев на месте, шокированная Надежда увидела, как они входят в подъезд соседнего дома и вспомнила, что не раз уже видела эту бабу во дворе, гуляющую с ребенком. Тут же завертелся вихрь подозрений: от кого ребенок, если она живет одна, без мужа? Что делал в этом дворе Модестов, когда они познакомились? Никаких учреждений здесь не было и в помине, одни лишь жилые дома. Неужели эта рыжая — его старая пассия, которая прижила от него ребенка, а теперь снова заманила в свои сети? Догадка, поразившая ее, казалась единственно верной. Надя билась в истерике и не знала, что предпринять. Отравиться? Утопить детей, а потом утопиться следом и самой? Убить Модестова? Убить рыжую крашеную хищницу? Настучать его ленинградской жене? Она промучилась так три дня, а потом Алексей объявился сам: ввалился в квартиру с чемоданом, словно только что приехал, расцеловал Надю, посюсюкал с детьми, в общем, делал вид, что все в полном порядке. Потрясенная таким вероломством, не обладающая большим опытом, Надежда тут же закричала, что она все видела, и его крашеную лахудру видела, и глаза ей повыцарапает! Алексей легко улыбнулся, пожал плечами и, попрощавшись, вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь. На этом все кончилось. Надежда каждый день видела его в компании рыжей соседки, унижалась, плакала, но он мягко объяснил, что разлюбил ее, а значит — все кончено. — Но как же дети? — рыдала Надя. — А ты на сто процентов уверена, что они мои? — Произнеся эту циничную фразу, Алексей сочувственно потрепал ее по подбородку. — Успокойся, Надюша, ты еще устроишь свою жизнь. Счастливо тебе! И ушел, оставив ее в полнейшем смятении чувств. Самым ужасным было видеть почти каждый день рыжую хищницу и чувствовать на себе ее лукавый изучающий взгляд. Модестова она изредка встречала во дворе, когда он приезжал в Москву, но встреч с ним избегала. Когда Надя видела ребенка хищницы, мальчика лет четырех, в ней все закипало: теперь уже сходство с Модестовым так и било в глаза. Те же уши, нос, подбородок… Потом все как-то разом кончилось. До нее дошли слухи, что Алексей бросил и соседку — сделал ей ребеночка и бросил, а в столицу и вовсе перестал приезжать. Дела его пошли в гору, он сменил работу, стал большим начальником, и мотаться из города в город стало ему не по статусу. Эта новость принесла некоторое облегчение: по крайней мере, видеть бывшего любовника ей больше не придется, ну а то, что красотка-соседка с огромным восьмимесячным животом тоже стала брошенкой, дарило хоть какое-то моральное удовлетворение. С другой стороны, удовлетворение это быстро таяло, когда Надя видела вполне довольное жизнью лицо соперницы: она спокойно выгуливала свой беременный живот и, казалось, нисколько не огорчалась по поводу разрыва с отцом своих детей. То ли ей было на него плевать с высокой колокольни, то ли у нее просто был сильный и самостоятельный характер. Надя этого не знала, и знать не хотела, и вообще старалась не думать об этом, желая вытолкнуть поскорее из памяти эту историю. Ну а дальше жизнь вошла в привычную колею и нарушил ее лишь двадцать лет спустя звонок от Модестова, который хотел видеть своих уже взрослых детей. Выслушав эту потрясающую в своей банальности историю, воспетую сотнями писателей и сценаристов, Егор покачал головой. Кто бы мог подумать, что в жизни его блеклой, бесцветной матери бушевали такие латиноамериканские страсти! Из комнаты Лики уже довольно долгое время раздавалось щелканье клавиш — сестра, как обычно, сидела за компьютером. Потом она высунула голову и озадаченно сказала: — А папашка-то у нас не простой! — С чего ты взяла? — Он живет под Питером, в маленьком поселке у моря. Это очень престижное местечко, земля там стоит бешеных денег, а судя по тому, что в твоем адресе есть только номер дома и нет квартиры — папанька живет в собственном коттедже. И это наверняка не вшивая развалюха, а, как минимум, двухэтажный особняк. — Откуда ты знаешь? — плачущим голосом простонала мать. — Я нашла карту этого поселка. Дом стоит на ближайшей к морю улице, и я уверена, что земля там — бешено дорогая. — Ну, тебя это волновать не должно, — поддел сестру Егор. — Ты же не хотела с отцом знакомиться! — Щазз, разбежался! — отбрила она братца. — Хочешь, чтобы все бабки и недвижимость тебе досталась? Вы как хотите, а я собираю вещи. Особняки у Финского залива, знаете ли, на дороге не валяются! Глаза у старшей сестры горели, щеки раскраснелись, и она мысленно уже подсчитывала возможную прибыль: вкусный кусочек от наследства, богатые женихи, выстроившиеся в очередь, независимость от надоедливой матери, свобода, а главное — МНОГО БАБОК! Она даже не пыталась скрыть меркантильного интереса, и Егору стало противно. Не то чтобы он был против денег: с ними, конечно, жить гораздо веселее… Но отец его интересовал в первую очередь не как толстый кошелек, а как человек. — Дети! Вы что, поедете к этому предателю? — воскликнула мать. — К тому, кто бросил вас в младенчестве и не вспомнил ни разу за двадцать лет? — Конечно, поеду! — Лика уже скрылась в комнате, и оттуда послышались звуки поспешных сборов: в сумку летели вещи, косметика, обувь. Потом сестра заперлась в ванной и вышла оттуда через полчаса в непривычном образе: вместе яркого макияжа и откровенного наряда — скромные джинсы, зачесанные за уши волосы, бледное личико и глазки в пол. Типичная бедная родственница. От такой метаморфозы Егор остолбенел, а мать принялась рыдать и заламывать руки. — Как вы можете! Вы меня бросаете, едете к этому… подлецу, променяли мать на доллары! — Мам, успокойся, — равнодушно сказала Лика, — все будет хорошо. Я позвоню. — Ты уже уезжаешь?! — Ну конечно, поезда на Питер ходят часто. Егорушка, чао. Если надумаешь приехать, постарайся выглядеть пай-мальчиком, чтобы папеньку не спугнуть. Но я, в принципе, и сама управлюсь. Мать сползла на пол, заливаясь слезами. — Ну что такое! — недовольно воскликнула Лика. — Ты же все равно собиралась через неделю ехать в свой санаторий для сердечников, разве нет? Отдохнешь там спокойно, а я пока с папашей познакомлюсь. Не рыдай, я скоро вернусь. Буду на связи. И она выскользнула из квартиры, помахивая дорожной сумкой. Мама рыдала. У Егора от всего происходящего голова шла кругом. Где-то за тысячу километров отсюда лежал при смерти его богатый отец, владелец дома, денег и адвокатов с сухими, деловитыми голосами. Как такое могло быть? Он уже и думать забыл об отце. С тех пор, как ему исполнилось тринадцать, он перестал мечтать о том, как папа к нему приедет, посадит в дорогую машину и увезет в свой сказочно прекрасный дом. Выходит, мечты сбывались? Неужели он уже совсем скоро познакомится со своим родным отцом? Удивительно… То, что отец их бросил, Егора почти не смущало. Всякое в жизни бывает, а это дело давнее, и вообще, нужно уметь прощать. Зла на этого человека он не держал, напротив, ему было интересно увидеть его, поговорить… Только бы успеть! Если отец так плох, надо поторопиться. Егор посмотрел на мать и понял: так просто его не отпустят. Она сейчас выжмет из этой истории все, что возможно, тысячу раз упрекнет детей в черствости и равнодушии, а потом еще десять лет будет горько вспоминать, как они бросили ее одну, погнавшись за длинным рублем… или баксом. Через неделю мать уедет в санаторий, и Егор решил, что дождется ее отъезда, поможет собраться, посадит на поезд, чтобы она не так расстраивалась, а потом уже поедет к отцу. Так и получилось. Мама уехала, обиженная на весь свет, ее даже месяц отдыха на юге уже не радовал, зато Егор не чувствовал себя предателем, бросившим на произвол судьбы собственную мать. Лика за все время позвонила лишь раз, ничего толком не сказала, голос у нее был чрезвычайно загадочный, но сквозь напускное Егор сумел расслышать нотки растерянности, что для сестры было нехарактерно. Она никогда не терялась и умела любую ситуацию повернуть в свою пользу, а тут — такая перемена! Неужели папа пришелся ей не по зубам? Егор узнал, что отец жив, находится в сознании и вполне в состоянии общаться, и облегченно выдохнул: он опасался, что за то время, пока он отправлял маму в санаторий, отец мог умереть, так и не дождавшись его появления. Он поехал на вокзал, купил билет на завтрашний день, выпил пива в кафешке и поехал домой… А по дороге чуть не попал под машину. Точнее, его толкнули. Егор стоял на «зебре», ждал, когда на светофоре загорится зеленый, и вдруг почувствовал сильный удар в спину, оступился и чуть было не полетел под машину. Счастье, что в детстве он активно занимался спортом и умел владеть своим телом: ему удалось сгруппироваться, и грузовик проехал в двадцати сантиметрах от его ноги. Того, кто его толкнул, уже, разумеется, не было. Или это все Егору вообще почудилось? Он решил, что пиво было слишком крепким и пошел к дому. Поднялся по лестнице, вставил ключ в замочную скважину… и остолбенел. Дверь не была заперта. В голове пронесся вихрь мыслей: бегом назад, звонить в милицию, ни в коем случае не входить… В этот самый момент дверь его собственной квартиры открылась и парня кто-то втянул в прихожую. Егор даже ничего не успел сообразить, как его начали бить. Двое. Одному он двинул в челюсть, второго ударил в пах и выскочил из квартиры, пока они не очухались. Скатился по лестнице, куда-то побежал, понимая, что надо уйти подальше… но сил уже не было. Приземлился в каком-то закоулке, надеясь, что его не найдут. Потом попалась я, добрая душа, которая напоила его кофе и «подарила» три сотни. Билет на поезд он потерял в драке, денег в кармане не было не копейки. Егор принял решение все-таки поехать в Питер: сестры и матери в Москве нет, с ними ничего не случится, а вот он сам, оставшись в столице, может пострадать. Дома его наверняка подкарауливают, деваться ему некуда… Хоть у отца в особняке пересидеть! Другу, у которого ночевал, Егор оставил ключи от квартиры, попросил зайти с кем-нибудь, осторожно проверить, все ли в порядке, и запереть дверь, чтобы ворье не вынесло вещи. И только когда двое типов в синем «Фольксвагене» стали теснить к обочине дедка на «Жигулях», который его подвозил, Егор понял: его хотят убить, и это как-то связно с его новообретенным отцом. Кто-то очень не хочет, чтобы он попал в поселок «Дюны» под Петербургом. Почему? Из-за возможного наследства? * * * — Это наверняка мои родственнички стараются, — хрипло сказал Егор и забулькал бутылкой мартини, разливая напиток в опустевшие стаканы. — Другие дети моего отца. Им не хочется делиться жирным кусочком, вот они и пытаются вывести меня из игры… — Е-ру-нда, — веско произнесла я. — В твоей версии полно несуразностей. Во-первых, с чего ты взял, что отец тебе что-то завещал? Во-вторых, почему с твоей сестрой ничего не случилось, а за тобой натуральную охоту открыли? Или она по завещанию ничего не получает? В-третьих, существует ли вообще это завещание? — Ну, родственничкам-то известно гораздо больше моего, я уверен, потому меня и устраняют. Значит, в завещании я и в самом деле упомянут. А Лика… Не знаю, может быть отец пообщался с ней полчасика, увидел ее корыстные глазки и решил ничего ей не оставлять. В назидание. Егор говорил чрезвычайно убедительно и даже пафосно, но от выпитого мартини язык его слегка заплетался, отчего звучало это очень смешно. Я захихикала и снова глотнула волшебный напиток. — Чего смеешься? — обиделся мальчишка. — Смешно ей… Мне, может, суждено умереть в двадцать лет, а она веселится! — Да не обращ-щай внимания, это я просто слегка пьяная, — поведала я, пытаясь унять головокружение. — Не надо было столько пить. А мне еще з-завтра за руль садиться… — Я сам поведу, — помахал он пальцем перед моим носом. — Так что пей сколько влезет. — Р-разбежался! Тоже мне, джентльмен выискался! Я его уже не боялась, забылись все подозрения. Возможно, мартини сыграл свою роль, возможно, искренний рассказ Егора — а я поверила каждому его слову, — но между нами возникла какая-то искорка, какая-то теплота, словно мы тысячу лет друг друга знаем. Я была в курсе его проблем, он — в курсе моих, мы вместе лежали в одной кровати, как давно и прочно женатая парочка, пили, болтали и нисколько друг друга не стеснялись. Поэтому я почти не удивилась, почувствовав, как Егор осторожно забрал у меня из руки бокал с мартини и легко, едва касаясь, провел пальцами по моему плечу. — Стаська, — завороженно прошептал он, прежде чем поцеловать меня. Губы у него были мягкие, сладкие и очень нежные. Я проваливалась в этот поцелуй, голова у меня кружилась — а может быть это кровать кружилась, подхваченная каким-то смерчем? Я отвечала на поцелуй, а он торопливо, одной рукой сдирал с меня пижаму, а другой пытался вытянуть лежащий между нами плед — преграду… Стоп.