— Да не мои это! Клянусь Мати Богородицей — Я сказал, ты услышал. Кто будет что скрывать — или кого — пан Марко такого будет считать личным врагом. … — Марко, друг. Скажи, а за что ты нас так не любишь? Антонович, уже собиравшийся уходить, остановился: — Чего? — Почему ты думаешь, что мы виноваты? Ты ведь к нам первым заехал, да? Антонович сделал неопределенный жест. — А за что вас любить? Я же вас знаю… — Мы — воины, как и вы. — Чего?! Воины? У нас, когда сербские свиньи взбунтовались, так десять процентов населения страны под ружьем было, все взрослые мужики, считай, пошли. Ну, не все — но большая часть. А у тебя — что? Сколько — под ружье встало? Вы только на словах воины. На самом деле, врете, как дышите. Ты-то сам — чего не на фронте, а? А эти твои… они, что не на фронте? От мобилизации сбежали, да? Не упоминай мне про фронт даже, понял? Украинец посмотрел зло и с вызовом. Но ничего не сказал. — Да, кстати… Вроде как мы тебе передавали пятьсот кило дури, чтобы ты русским в посольство подкинул, а в газетах пишут про четыреста. Как так, брателла? А? Буэнос-Айрес. 11 марта 2018 года Слона я нашел по звонку — он завалился спать в какой-то хостел. Молодец, кстати, хоть и давно оперативной работой не занимается, а хватку не потерял. В хостеле сейчас самое безопасное — их и найти сложно, и не регистрируют там, и люди везде, и полиция, если придет, такой хай будет. Когда Слон вышел из подъезда — хостел находился в доме начала ХХ века — я посигналил. Он всмотрелся, потом сел в машину, потянул носом: — Шанель номер пять… — Завидуй молча. — Я и завидую. — Новости есть? — Пока нет. — У меня есть. Я понял, откуда у Субботича бабки. Что вообще происходит. — И? — Он отмывает деньги украинцев. Это не просто так. — С чего ты взял? — Все просто. Посмотри в интернете. Субботич начал резко вкладывать деньги ровно в тот год, когда на Украине началось. Что из этого следует? — Например, то, что это домыслы. — Мы не в суде, так? — Ну, допустим, как гипотеза сойдет. Только… хреново это. — Что? — Если это и в самом деле хохлы… это не укладывается в генеральную линию. — Чего? — не понял я. — Работа по хохлам приостановлена. Я не поверил своим ушам. — То есть как? — А вот так. Принято решение, по крайней мере, попытаться найти общий язык. Я молчал, переживая сказанное. — Мне это нравится не больше чем тебе. — Слушай, Слон. А то, сколько наших они положили, это как — несчетово? — Они никуда не денутся. Мы — тоже. Надо общий язык искать — Как Сталин с Гитлером? — Хватит уже! — А что не так? Очередной пакт Молотова-Риббентропа. — Они славяне. Мы — тоже. Надо как то… — Ой, б… Я тебе одну историю расскажу. Иду я как-то, смотрю наши. Ну мордолитет наш точно. Не знаю, что меня дернуло за ними в лавку зайти. Они зашли, начали хамить продавцу, перевернули стенд с товаром. И говорят: мы — русские. А я уже по акценту вижу — хрен, а не русские. Говорю по-русски: «Ну-ка идите сюда, сейчас проверим, кто вы такие на самом деле». Они убегать. Не поленился, догнал, за шиворот притащил. Думал, хохол, оказалось — поляк. Ты понимаешь? Обычный поляк. Они времени не пожалели, чтобы русским хоть как-то, но поднасрать[13]. И ты мне говоришь про славянское братство? Да хрен на рыло! Слон уперся в приборку, пытаясь понять, как жить и быть дальше. Потом неуверенно сказал. — Ну, хрен с ним, ладно. Допустим. Почему они наркоту к нам подбросили? — Насрать нам. — Полтонны? Ты в своем уме? — И что — полтонны. Если наркота изъятая — какая разница, килограмм или тонна. Американцы подкинули из изъятого, делов-то. — И ты веришь, что хохлы не толкнули большую часть им подкинутого налево? Ой… Я замолчал. Действительно, почти наверняка бы толкнули. Жадность не позволила, бы действовать иначе. — Не знаю. Но я бы на твоем месте поискал кого-то из посольства, кто связан с Украиной теснее, чем надо. Кто деньги отправлял, или родом оттуда, или к националистам на собрания ходит. Что-то типа этого. — Это непросто будет. — Все просто. Или нам нужна, правда, или мы колеблемся с генеральной линией партии. Доколеблемся до нового девяносто первого года. Ну? — До посольства подвези, — сказал Слон. — Не вопрос. — Сам что будешь делать? — Старые связи подниму. Запоминай, где меня найти и как связаться. Буэнос-Айрес. Авенида 9-го июля. Пласа де Конститусьон. 11 марта 2018 года Бандеровца, который обеспечивал техническую часть передачи кокаина в русское посольство — звали Руслан Кит. В смысле, кит который кот, а не кит. Украинский такой кит. Руслан Кит был потомственным львовянином, в его роду были как крестьяне с Карпат, так и откровенные бандиты — батяры, которые наводили шороху еще во времена Австро-Венгерской Империи. Он был матерым украинским националистом — но в типично львовском смысле. В каком? Об этом хорошо пишет Остап Дроздов, ознакомьтесь. Например, в таком — я готов сражаться за святую украинскую державу, но не готов честно платить этой украинской державе налоги. Или как в советские времена было — сначала ты шел праздновать католическое рождество в храм, будучи членом КПСС, а потом, вернувшись домой, садился писать донос на соседа, которого ты видел в храме. Мало кто помнит, что Львовская область при СССР была в лидерах по доле членов КПСС среди населения. Что не помешало ей еще в девяностом водрузить над ратушей украинский флаг. Отец Руслана Кита был политруком, служил в ГВСГ, прилично там приворовался. А вернувшись на новоиспеченную родину, вильну Украину, решил, что лучше всего родину любить на расстоянии — и эмигрировал в Аргентину.