В ту же субботу, разочарованные отсутствием результатов, мы с Корриной вошли в гостиную. Мистер Филдз и Хокинс пили кофе. Поздоровавшись, они из деликатности удалились. Было уже лето. Длинные дни, поздние сумерки и ранние зори значительно сокращали время тренировок. Из той поры мне запомнилось почти метафизическое чувство – будто я расту, расцветаю заодно со всем сущим на земле. Но механизм Переправы оставался тайной за семью печатями. Мы присели к столу. Пустоватый разговор продолжался, пока не были исчерпаны все темы, не имевшие отношения к главному. Лишь тогда Коррина выдала: – Хайрам, из тебя получился превосходный агент. По всем параметрам, за исключением собственно умения переправлять, ты показал себя великолепно. Для нас это благо, ведь мы намерены использовать тебя в пределах наших потребностей, а не в рамках твоих возможностей. Что ты нахмурился? Похвала моя для тебя пустой звук? Напрасно, Хайрам, напрасно. Далеко не каждый достигает у нас таких выдающихся результатов. Нет, пустым звуком Корринины слова не были. Всю сознательную жизнь я провел в услужении отцу и брату. Все мои успехи (даже те, чье свершение обеспечил сам отец) рассматривались как угроза существующему порядку вещей. Впервые я почувствовал себя в ладу с миром. А вот как сложилась судьба тех новобранцев, которые Коррининых ожиданий не оправдали, зато успели узнать слишком много о деятельности виргинской ячейки? Насчет себя, собственного выхода в большой мир я не обольщался. Кто бы меня, интересно, выпустил – с таким объемом секретной информации? – Дело в том, что ты превзошел наши ожидания. Да, мы кое-что знали о тебе: грамотный, способный парень с исключительной памятью, рос в доме, а не на плантации. Но твой дар перевоплощения – это нечто особенное. Небывалое. Как слишком многие, ты участвовал в ночных травлях, однако никому не удавалось продержаться так долго не только за счет быстрых ног, но в большей степени за счет хитрости и наблюдательности. Коррина замолчала. Понятно: готовится перейти к неприятным вещам. Вон и взор опущен – слова подбирает. Вспомнился ее приезд в Локлесс, отцовская библиотека – я тогда стоял ни жив ни мертв. Иллюзия, чистой воды иллюзия эта Корринина властность, эти ее господские замашки. Спектакль со сценарием, репликами, гримом. Отбрось дамский убор, воспринимай ритуал посещения скачек, все эти любезности, реверансы, белила и румяна как меры конспирации – и узришь двоих, мужчину и женщину, которым не дается продолжение разговора. Лишенная атрибутов, которые, возможно, успели стать ее второй натурой, Коррина вызывала жалость. Из жалости, из желания облегчить ей задачу я пошел против собственных правил. То есть заговорил. – Сам знаю, что этого мало. Меня не за быстрые ноги выбрали и не за грамотность. Тут другое. Другое. – Верно, Хайрам, – отозвалась Коррина. – Не от всякого врага убежишь и не до всякого приневоленного дотянешься. Джексон, Монтгомери, Колумбия, Натчез – туда нашим агентам не проникнуть, а ведь там люди обречены. Да кому я рассказываю! Путь оттуда на Север занимает недели – Переправа же происходит почти мгновенно. Это – истинная Дорога свободы, Хайрам. Без этого дара мы можем только пугать южан. С ним – получаем возможность атаковать в любой момент. Короче, Хайрам, ты нам нужен. Не как человек, виртуозно подделывающий вольные, и не как ловкий бегун. Ты нужен нам как спаситель своего народа, как проводник к Свободе, которая – для каждого. Я отлично понимал Коррину, вот только новобранцы, не оправдавшие ожиданий, не шли у меня из головы. – Ну а что вы со мной сделаете, если я так и не научусь пользоваться своим даром? Что, Коррина? В подземной библиотеке буду сидеть, бумаги выправлять, пока не помру? Или вы меня снова – в яму? – Нет, конечно. Ты же свободен, Хайрам. «Свободен». Как-то особенно произнесла Коррина это слово. С душком получилось, зацепило меня не смыслом, но интонацией – как зверя. – Где ж я свободен, когда на вас работать должен? Вы сами сказали. Что велите, то и буду выполнять. Куда отправите, туда и двинусь. – Похоже, ты меня самой главной считаешь, Хай-рам? – А разве не так? Неужто и за вами кто-то надзирает? И почему я результатов не вижу? Где они, освобожденные? Почему вы моих не вызволите – Софию, Пита, Фину? Маму мою, в конце концов?! – Потому что у нас действуют правила. – Какие еще правила? – Правила, кого и как освобождать. – Допустим. Тогда покажите мне их. – Ты о правилах? – Коррина выглядела озадаченной. – Нет. Я о действиях. Покажите людей, которых вызволили. То есть нет, лучше дайте мне поучаствовать. Я ж ваши ожидания превзошел – вот и возьмите меня на задание. – Хайрам! – Корринин голос звенел от волнения. Видимо, она сообразила, что может меня лишиться, если не докажет: все по-настоящему, результаты есть, и я к ним причастен. Не поверю – уйду, может, даже «переправлюсь», и тогда на мой дар ей рассчитывать нечего. – Убедил, – произнесла Коррина. – Хочешь поучаствовать – поучаствуешь. – Настоящее дело дадите? Честно? – Честнее не бывает. Глава 14 Итак, Коррина согласилась приоткрыть для меня завесу тайны. Но ей требовалась гарантия, что я не исчезну. И обеспечить мое постоянство она решила простым и надежным способом – задействовав меня в ликвидации Джорджи Паркса. Я сам этим буквально жил, только ненавистью и держался что в тюрьме, что в яме. Страшные картины мести не оставляли меня и в Брайстоне. Но вот странность: уполномоченный на ликвидацию гнусного врага, фигурально выражаясь, уже и мечом вооруженный, я вдруг ощутил, что ненависть улеглась, подобно пожару. А все потому, что во весь рост передо мной встали последствия расправы с Джорджи Парксом. – Ты, Хайрам, не первый, кто этому мерзавцу доверился, – объявила Коррина. – И точно не последний. Джорджи Паркс сейчас в Старфолле, паутину свою гнусную плетет. Разговор происходил ночью. Мы сидели, по обыкновению, в подземной библиотеке – я, Коррина и Хокинс. Как раз окончились мои ежевечерние занятия. Слушая Коррину, я все яснее понимал, сколь заблуждался насчет Джорджи и продолжаю заблуждаться. Ибо часть моего сознания по-прежнему рисовала Джорджи этаким героем, фигурой почти мифической. Ну как же – приневоленный, который сам себя освободил! Масштабы его предательства поддавались осмыслению лишь при условии, что осмыслявший принимал и глубину творимого со своим народом зла. Ведь насколько надо было закабалить нас, овладеть нашими душами, чтобы даже герои, даже легенды наши играли угнетателям на руку! План был следующий: мы используем наши способности к мимикрии и вовлечем Джорджи в предательство – только предаст он не очередного наивного беглеца, а своих хозяев. – Вы же знаете, как с ним поступят, – сказал я. – В лучшем случае повесят, – выдал Хокинс. – А в худшем закуют в цепи, – произнес я. – С семьей разлучат. На Юг отправят. На плантации ему вкалывать, пока не загнется. И упаси Господь, другие приневоленные – там, на Юге, – узнают, за что Джорджи такая судьба. – Ну, на это расчет худой. Слухами земля полнится, – обронил Хокинс. – Да ведь мы тут грань переходим! – воскликнул я. – Или вы уже перешли, а теперь и меня тащите на ТУ сторону? – По мне надо его просто грохнуть, и дело с концом. – Хокинс явно проигнорировал мои слова о грани. – Так не годится, Хокинс, и тебе это известно, – возразила Коррина. Она была права, только не с точки зрения морали. Райландовы ищейки, разумеется, едва ли вышли бы на нас – хотя и эту вероятность исключать не следовало; но они уж точно расправились бы с каждым из чернокожих, попавшим под подозрение. Нет, Джорджи Паркса следовало подставить, чтобы смерть он принял от хозяйской руки. Наша задача была – создать впечатление, что он двойной агент. – Знаю я этих подонков, – говорила между тем Коррина, встряхивая головой. – Пусть у них соглашение с Джорджи – они скорее рабу поверят, чем свободному чернокожему. А тем более Джорджи Парксу с его-то репутацией. Холуй он по натуре. Вот они и сделают вывод, что Джорджи и перед иной властью не устоял. – Перед властью Тайной дороги свободы? – переспросил я. – Перед тем, что они считают Тайной дорогой свободы, – уточнила Коррина. – Допустим, в некоем доме обнаруживается бумага, из которой следует, что Джорджи Паркс, фигурально говоря, слуга двух господ. Что на самом деле он работает на Тайную дорогу. А через небольшое время уже у него самого находят поддельные паспорта, вольные, аболиционистские брошюры, официальные подтверждения поездок на Север… – Для него это смерть, – сказал я. – Точно, смерть, – согласился Хокинс. – Ему не жить. Не в петле умрет, так в кандалах, – продолжал я. – Мы убийство затеваем. – Да ведь Джорджи такую же участь тебе готовил, Хайрам! – Корринины серые глаза мстительно потемнели. – А скольких он и впрямь на тот свет отправил! Или на Юг. Сколько еще отправит, если его сейчас не ликвидировать! Джорджи тем страшен, что последнюю надежду на вызволение в пепел превращает. Тебе известно, сколько таким образом сгорело народу – маленьких девочек, стариков? Он целые семьи уничтожал! А на Юге тебе бывать не доводилось, Хайрам? То-то же. Я вот бывала. Это сущий ад, поверь мне. Страшные рассказы про Юг – ерунда по сравнению с настоящим положением вещей. Непосильная работа и деградация – вот что там имеет место. Никто такой участи не заслуживает, разве только сами рабовладельцы. И во вторую очередь – предатели вроде Джорджи Паркса. Логика была ясна. Да только я чувствовал: на темную сторону перехожу, где романтики и в помине нет. Я о той романтике, что пьянила меня в ночь побега с Софией. Потому что рабство – это ловушка. И Джорджи тоже в ловушку попался. А значит, кто такая Коррина Куинн, чтобы судить его? Да и сам я далеко ли ушел от Джорджи? Сбегая из Локлесса, я какие мечты пестовал? Шкуру свою спасти и желанную женщину заполучить. Мелковато, подленько. Зато теперь я понял: мы войну ведем. Не такую, как в благородной древности, когда войско с войском да в чистом поле. Нет никакого поля; на одного агента – по сотне аристократов, и к каждому еще сотня представителей белого отребья приставлена. Газель – она разве меряется силой со львом? Нет, газель убегает. А мы не просто убегаем. Мы анализируем. Подстрекаем. Саботируем. Агитируем. Рушим. – Наша это задача, и кончен разговор, – произнес Хокинс. – Кто, ежели не мы, а? Он, Джорджи то есть, семьи ломает, через него люди в тюрьму попадают да с молотка идут. Он цветом кожи своей прикрывается, а нам терпеть? – Мы тебя не принуждаем, Хайрам, – снова заговорила Коррина. – Ты прав, обычно мы другим заняты, ликвидацию на себя не взваливаем. Но выхода нет. Мы все варианты перебрали, абсолютно все. Возражать не приходилось. Коррина положила передо мной новый конверт. Что внутри, я знал без расспросов – конечно, досье на очередного рабовладельца, краденые бумаги, которые помогут мне влезть во вражескую шкуру. Отходя, Коррина взглянула на меня – не с жалостью или сожалением, нет. С гневом испепеляющим. * * * Примерно через месяц, в сумерках, я оделся для тренировки и вышел из дому. Лето было в разгаре – ночи на птичий скок, дни бесконечные, пышные, знойные. Июль, одно слово. Навстречу мне двигались Хокинс и мистер Филдз, оба в дневных костюмах. Хокинс говорил, мистер Филдз косился по сторонам. Что-то грядет, подумалось мне. Хокинс оглядел меня с головы до пят и выдал: – Нынче никакой работы. Завтра тоже. Иди отдыхай. Уж не ослышался ли я? Правильно ли понял? Впрочем, сверление Хокинса глазами подтвердило: да, правильно. – Дело есть, – сказал Хокинс. Отдыха не получилось – ни вечером, ни ночью, ни наутро. Я понятия не имел о работе полевых агентов и едва не своротил себе мозг в усилии вообразить, как же эта работа строится. Вечером, надев удобные брюки, рубашку, шляпу и старые свои башмаки, я снова покинул дом. Меня уже ждали. Как ни старался я справиться с волнением, Хокинс, поймав мой взгляд, нервно хохотнул. – Ты чего? – Ничего, братишка. Теперь тебе назад пути нету. Не соскочишь, говорю. Уразумел? – Конечно. Давно уже. – Вот и молодец. Мы на плечи твои бремя тяжкое взваливаем. Я ведь сквозь тебя гляжу, понимаю, что в середке твоей делается, будто про себя самого. Так же вот потряхивало меня, когда первый раз шел… ну на задание то есть. Скоро сам увидишь. – Едва ли Хайрам отдает себе полный отчет в происходящем, – заметил мистер Филдз. – Но отступать действительно некуда. От домиков для агентов мы проследовали к особняку, вошли во флигель.